Черные сны - Андрей Лабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В автобусе он ехал, уставившись в окно, ничего не замечая. Его, словно толкнул кто, очнулся на нужной остановке. Выскочил через раскрывшуюся с шипением дверь на «Заречной» и пошел по тропинке к сосне, которая высилась возле колодца.
На крыльце, как всегда в качалке сидел завернутый в плед, Леонид Павлович. Бывший капитан смотрел в сторону сарая, который спрятался за корявыми яблонями в глубине сада.
– Добрый день, Леонид Павлович! – прокричал Егор, наклоняясь к старику. Тот не отозвался, продолжая «вколачивать» взгляд в почерневшие доски.
– Леонид Павлович? – Егор тронул старика за плечо.
– А-а!? Здрас…е, – бледные губы едва шелохнулись, из-под пледа выпала костяная рука. Егор пожал ее. Рука медленно уползла обратно. – Проходите, Маш до, – старик говорил, не поворачивая головы, словно его влажные бесцветные глаза были привязаны к старой постройке, увитой плющом, с зеленым мхом на шиферной крыше. Егор задержал взгляд на старике и подумал, как низенька дряхленькая Мария Афанасьевна перетаскивает его сюда. Если их поставить рядом, то она едва дотянет ему до груди. Попробовал представить, как она вытаскивает из кресла крепко засевшего, как топор в колоду, старика. Кресло падает и он вываливается. Она берет его под мышки, волочит по полу, а его сухие ороговевшие пятки стучат по половицам – стук, стук. И кажется Егору, что он видит след в досках, продранный пятками капитана.
Егор встряхнул головой, прогоняя наваждение, подошел к двери, вытер ноги о лысый коврик и постучал.
– Заходите, открыто, – сзади проскрипел старческий голос. Егор обернулся. Капитан сидел в прежней позе, устремив взгляд на сарай. Егор подождал, может капитан еще чего скажет и, не дождавшись, толкнул дверь. Нос уловил томный аромат яблок. Такой тонкий нежный прощальный поцелуй лета. Приятные воспоминания всколыхнули ряску памяти. В голове возникла картинка из детства, когда все мелочи, цвета, запахи подмечаются и откладываются в крепкую память. Егор вспомнил бабушкин дом, терраску, где она в корзинах хранила собранную антоновку и такой же волшебный аромат, от которого воздух становится сладким.
– Егорушка, – послышалось из-за двери в соседнюю комнату. Егору не нравилось, как его называла Мария Афанасьевна. Звучало, как Иванушка. Он все порывался сказать ей об этом, но как-то не решался. Мешала та доброта, которую она вкладывала, произнося его имя. – Здравствуй, дорогой, – придерживаясь за косяк, она переступила через порог. – Проходи, проходи, – мягко улыбаясь, ворковала пожилая женщина, – что-то ты мрачный какой-то? Случилось что? Ты заходи, не стой. Только вот о тебе вспоминала. Думаю, куда наш Егорушка запропастился? У Ленчика спрашиваю, что-то давно наш благодетель не появлялся. Не идет и не идет. Он кивает и говорит, да, да запропастился. Хочешь на кухню или здесь давай самовар поставлю. Я сегодня блинчики пекла… Дым коромыслом, фу-у-уф, – она махнула рукой, как бы разгоняя этот самый дым.
– Кажется, улетучился. Форточку открывала. Не чувствуется? – Егор мотнул головой. – Как, Егорушка, с вареньецем или с маслом, может с медком? А? Да не стой, раздевайся.
От этого квохтанья Егор почувствовал облегчение. Ощущение заботы, что кто-то о нем думает, оттянуло тревогу, взяло часть тяжести на себя. А когда в домашней суете растопили самовар, на столе появилась тарелка с горячими блинами, а в розетках багровое, просвечивающееся по краям, густое смородиновое варенье, он и вовсе думать забыл о видениях и страхах. Рыба исчезла.
Когда забулькало в жестяном брюхе, пожилая женщина разлила дымящийся кипяток по чашкам с крупными цветами на выпуклых боках. Заварила душистым чаем, одну поставила на поднос.
– Ленечка без сахара любит, – и понесла на крыльцо старику. Егор подумал, как повезло Леониду Павловичу, что у него такая замечательная жена. Совсем другое в доме для престарелых – сидеть киснуть в моче и ждать пока сменит пеленку неаккуратная нервная сестра, которая не знает чем кормить мужа, вернувшегося как всегда пьяным с работы. Чем заплатить за младшего в детский сад. И мечтает, чтобы ее больная мать поскорее уже умерла, чтобы продать ее дом -развалюху и рассчитаться с долгами.
В один из промозглых дождливых дней Егор застал Леонида Павловича не на крыльце, как обычно, а в зале у окна. Капитан сидел неподвижно в своей качалке под пледом и стеклянными глазами, как завороженный, смотрел сквозь кружевную занавеску в сад. Егору показалось, задерни окно плотными шторами, старик не заметит перемены. Тогда Егор впервые увидел Кешу и Раду. Два больших красивых, цветастых попугая сидели на шкафу и, наклонив головы, беззастенчиво разглядывали Егора. Одна птица вспорхнула и, совершив короткий перелет, приземлилась на плечо старика. Тот даже не моргнул. Она важно повертелась на плече, и Егор увидел, как она оставила лепешку на фланелевой застиранной рубашке. «Господи, – подумал Егор, – она нагадит ему на голову он и этого не заметит. Ну, к чертям собачьим такую старость».
– Пошел, пошел, лети к Раде. – Мария Афанасьевна замахала руками, прогоняя птицу с живой статуи. – От Игореши остались. Специально за ними в Читу ездил и клетку эту здоровую сам смастерил. Руками своими, сыночек мой. Любил он их сильно. Вот теперь нам по наследству досталось, – печально проговорила Мария Афанасьевна. «Значит эту клетищу не Паршин им впарил», – промелькнуло тогда в голове у Егора.
– Ну, вот, Ленчик, тоже чаю попьет, – бодро проговорила хозяйка, закрывая за собой дверь. – И не холодно ему… Так целыми днями и смотрит на сад. Что он там видит? Сад, как сад, каждый день один и тот же. А больше всего на сарай смотрит, словно ждет кого. Кто-то как будто к нему выйти должен. Архангел может, какой, – усмехнулась Мария Афанасьевна.
– А вы посмотрите, – Егор шумно отпил из блюдца и сморщился, обжегши язык.
– Да я и ключ не помню куда положила. Уже год не открываю. А если найду, так замок, поди, заржавел. Все равно не открою. Пускай уж стареет с нами вместе. Незачем его тревожить. Барахло всякое старое для огорода там. А какой нам теперь огород. Ноги еле передвигаем. Чап, чап по тропинке, – пожилая женщина печально махнула рукой.
Разгоряченный чаем, подкрепившийся блинами со смородиновым вареньем, обласканный вниманием и добротой Егор шагал по тропинке, оставляя на сырой земле следы. Он представил Марию Афанасьевну своей бабушкой или мамой и ему стало тепло. Он думал, «Наверное, хорошо, вот так возвращаться домой, а там тебя ждут и всегда рады, чай, блины. Воспиталкам в детдоме далеко до этой старушки. Она одним взглядом погладит
