PR-проект «Пророк» - Павел Минайлов

— Так вот, представь себе, как меняются люди. Или, я не знаю, может быть, это воспитание. Моя соседка рассказывает — пришла она как-то к ним на праздник…

— В эту семью, где охранник? — уточнил Илья.

— Ну да. Так вот, все сидят за столом, и этот муж — охранник — во главе. И все к нему относятся как к богу. И называют его не иначе как «наш спонсор».

— Жена называет?

— Все называют. Вся семья.

— Странно.

— Слушай дальше. Заканчивается обед. Всем дают компот — ну, варенье, разведенное в воде. А перед ним стоит пакет с соком — «Это — для нашего спонсора» — и наливают только ему. Представляешь?

— Идиот, что ли? — наконец заинтересовался Илья.

— Ну уж не знаю… Ты подумай, что с людьми власть делает.

— При чем здесь власть?

— Я так думаю, что это влияние новой работы. И еще — как-то моя соседка спрашивает подругу, ну, жену охранника: «Как, мол, дочь учится?» — «Нормально», — отвечает та. «А математика?» — «Ну, математика три, но нам это и не нужно». — «А история?» — «История тоже тройка, но нам это и не нужно». — Юра сделал недоумевающее лицо: — Ну, а в общем-то понятно, что родители уже в таком возрасте детей к чему-то готовят, знают или планируют, кем они будут.

— Логично. Хотя, конечно, история и математика никому не помешают… — заметил Илья.

— Я тоже так считаю. И она, моя соседка, думаю, тоже. Она спрашивает: «И кем же она у вас будет?» — «Проституткой», — отвечает та.

— Что? — открыл рот Илья.

— Проституткой. На полном серьезе. И поэтому они отдали ее в секцию гимнастики.

— Ты шутишь?

— В том-то и дело, что нет.

— Может быть, она неправильно поняла?

— Моя знакомая тоже так подумала и переспросила несколько раз. Мамаша говорила вполне серьезно. Вот так вот. А ты говоришь любовь.

— Я бы удивился, если бы не было так хреново… Так это что, влияние отца — охранника?

— Думай как хочешь.

— Да неудивительно. Еще бы, представь: бедный человек, в общем-то, дурак, никогда не видел раньше вокруг такой роскоши, таких людей, которые ворочают государством. И единственные молоденькие девушки, которые купаются в этой роскоши, — это проститутки. Но все равно: я в шоке.

— Я тоже.

— Ты ведь еще ее встретишь?

— Кого?

— Твою знакомую.

— Я же говорю — это моя соседка.

— Скажи ей, пусть передаст матери этой девочки, что особенно ценятся проститутки с высшим образованием, с разносторонними знаниями, с которыми можно поговорить, пообщаться. Они сильно выигрывают у просто безмозглых кукол. Может, после этого дочка станет учиться.

Через час они допили водку и пиво, пошли гулять еще за бутылкой. История про будущую проститутку не выходила у Ильи из головы.

— А вдруг она не вырастет красавицей, — рассуждал Илья. — Дорогим проституткам ведь нужна модельная внешность… Что же, ее готовят к тому, чтобы она стояла на Тверской?

— Получается.

Морозный воздух освежал, хотелось действий. У метро, в нескольких кварталах от дома Ильи, они зашли в павильончик-рюмочную с несколькими стоячими столиками. За одним из них стояла компания подростков, за другим — толстые, уже окосевшие мужчины лет шестидесяти в кожаных куртках, из-под которых виднелись пиджаки; расслабленные галстуки сбились, воротнички белых рубашек расстегнуты на красных шеях.

Еще у одного столика три девчонки, похожие на студенток, пили водку. Илья и Юра взяли бутылку водки и удивительно легко были приняты в эту компанию. С девушками они выпили как минимум две бутылки. Девушки оказались милыми и совсем не дурами, они живо смеялись в ответ на Юрины шутки, всерьез начал дискутироваться вопрос, стоит ли идти в гости к Илье…

В этот вечер они напились. Девушки куда-то исчезли. Илья дотащил полуживого Юру в свою квартиру, где тот, не приходя в себя, заснул на диване. Благо, на следующий день было воскресенье.

XVI. Министр по делам православия (апрель)

Президент Иванов возвращался домой со всенощной. Нельзя сказать, что он чувствовал себя неловко, но какая-то неоформившаяся мысль засела в голове. Ему не удавалось ни сформулировать ее, ни избавиться от нее. Он вошел в прихожую. Услышав звук открывающейся двери, в прихожую вышла жена.

— Христос воскресе, — сказала она.

— Воистину воскресе, — ответил он, улыбаясь, обнял и поцеловал ее. Он принял эту простенькую хитрость жены быть ближе, прикоснуться к нему, поцеловать. — Христосоваться завтра будем.

— Но ведь сегодня уже завтра.

Он ничего не ответил, только устало улыбнулся.

— Ты ужинать будешь, мой президент? — спросила Валентина.

— Нет, я уже поужинал.

— Давай чайку попьем? Я сейчас поставлю.

Время от времени Александр чувствовал приливы нежности к жене. Обычно он уделял ей мало внимания, бывая с утра до вечера на работе. Домой приходил усталый и все равно не мог уйти от мыслей о делах.

Иногда она была назойлива, и тогда он закрывался в своей комнате. Иногда молчала, стараясь не беспокоить его, и он спрашивал, не звонили ли дети, как у них дела, и слышал в ответ: «Ничего особенного» или «Все нормально».

Иногда Валентине казалось, что муж невнимателен к ней, это чувство копилось в ней неделями, и наконец она обижалась на него, почти не разговаривала с ним и демонстративно старалась не замечать. Но это была скорее демонстрация для себя, потому что он, похоже, не видел ее протестов — для президента тишина в доме была обычной домашней тишиной.

Такие отношения установились задолго до того, как Александр Васильевич стал президентом, но в последние годы внимание, уделяемое им жене, можно было исчислить минутами. В эти минуты он жалел ее. Жалел, потому что недодал ей любви и ласки, которые обещал когда-то, жалел, потому что ее карьера, ее жизнь были принесены в жертву ему, потому что все ее возможности и способности не были использованы и не будут использованы никогда. Ему становилось грустно, это было какое-то по-детски светлое чувство жалости, вызванное не какими-то реальными обстоятельствами, а просто потребностью жалеть. В такие минуты он даже думал о том, что, может быть, она была бы счастлива с каким-то другим человеком. Он наполнил бы солнечным светом ее существование домохозяйки… Но мысли о другом человеке он не мог и допустить. В такие минуты он считал обязательным сказать ей что-нибудь ласковое, улыбнуться, поцеловать.

Президент пошел в ванную и долго там плескался, пока жена не позвала его.

— Сейчас! — крикнул он.

Потом они молча пили чай.

— Саш, — вдруг сказала Валентина. — Зачем ты ходил на всенощную, ты же не веришь в Бога?

— Ты что, в религию ударилась? — спросил в ответ президент.

— Да нет, просто я сейчас читаю Сорокина.

— Это кто? — сразу насторожился президент, перебирая в уме знакомые фамилии.

— Это гуманист и философ начала века.

— А-а, — успокоился президент.

— Ведь моя обязанность, как жены президента, благотворительность и покровительство искусству, — произнесла Валентина со странной смесью грусти и сарказма в голосе.

— Ну и что?

— Во всем этом есть какая-то неискренность… Элемент шоу, что ли…

— Да, и шоу в том числе. Это, во-первых, традиция, преемственность, во-вторых, это нравится избирателям. — Он как будто повторял чужие формулировки.

— Я не уверена, что сейчас это так.

— Это — так. Так надо, — сказал он без излишней жесткости в голосе, но достаточно твердо, чтобы дать понять, что разговор окончен.

И уже ложась спать, понял, что жена сказала что-то важное, что-то созвучное той мысли, которая не давала ему покоя после церковной службы.

Ему никогда не нравилась эта обязанность стоять со свечой в церкви, когда все вокруг понимают, что он человек далеко не набожный. В этом было какое-то противоречие между общим комсомольским прошлым его поколения и таинством искренней религиозности. Существование самих ВИП-отделов церквей, созданных во многих храмах, казалось, противоречило духу христианства и не укрепляло имидж власти среди верующих. «А верующих становится все больше, — думал он, засыпая. — Надо встретиться с пиарщиками».

На следующий день он попросил секретаря пригласить к нему вечером Маковского и патриарха… «Нет, патриарха не надо. Пригласи его на завтра. И соедини меня сейчас с Маковским».

— Здравствуйте, Александр Васильевич. — Маковский пересек кремлевский кабинет президента от двери к длинному столу, с обеих сторон которого стояли позолоченные, обитые зеленым бархатом кресла. За Маковским шел худощавый шатен лет тридцати в очках на тонком носу.

— Здравствуй, — ответил президент, пожимая руку Маковскому.

— Здравствуйте, — эхом произнес молодой человек за спиной Маковского.

— Мне кажется, вы знакомы с Анатолием Георгиевичем, — поторопился представить своего спутника Маковский.