Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд

Глава 9. Приказы не обсуждаются

Я шел по улице, полный своих дум, Даром улавливая настроение спешащих людей вокруг себя. Солнце тускло светило сквозь нахмурившееся чело Отца Небо. Город готовился вечерять, и подсохшая за день грязь вновь раскисла, расползлась по деревянным настилам смрадом прокисшей еды, ночников и помоев. Резкое чувство боли и отчаянья остановило меня. Я огляделся в поисках источника, как увидел в подворотне красное пятно с синими разводами. Кинувшись было на помощь, сам себя охолонул. Не дело одному прыгать в омут. Быстро дойдя до Острога, окликнул Эльдара из рода Пастухов.

— Как приняли?

— Эльдар, помощь нужна. Там в подворотне человеку худо причиняют…

— Расскажешь по дороге, веди… Сколько их там?

— Зло от одного чую, ещё один в беде.

Эльдар скоро натянул шлемак, потянул одной рукой ремешок за подбородок, перехватил копье коротким хватом.

Подходя к подворотне, кинул Талантом пристальный взгляд. Один лежал в углу, прислонившись к стеночке, второй нависал над ним, переполненный алчностью и предвкушением. Чёрное пятно сразу за поворотом, такое Я видел у Марука Тёмного. Указав пальцем, где стоял темник, показал, что пойду первым.

Пройдя с десяток шагов, упёрся в картину. На земле, покрытый кровью, лежал служка Збижек, над ним склонилась и шарила по карманам и сумам грузная фигура. Развернувшись на шум шагов, здоровяк выпрямился.

— Вот так день удачный: и деньгу взял, и обидчика встретил.

Борислав и тут показал, насколько он гнилой. Старого деда вдвоём вбили. Казну отбили, значит, знали, что идёт Агнешку выкупать. Значит, и третий из того же дома.

— Какая же тварина, Борислав. Значит, за деньгу на грех налез. Что же, будет работенка у палача, — сквозь зубы проговорил Я, наблюдая, как меняется лицо у бывшего Стража. — А Пастор Яков знает, кого он в свой дом выпустил?

— Его приказ и выполняю. Жаль, времени размяться нет, так поломаю.

Я было развернулся бежать, как сзади меня в обхват шеи уцепил темник.

— Не рыпайся! Что ж, Босик, сделал свой выбор. Немного ты походил по свету. Борька, дави шею, чтобы без шума было.

Вспыхнув свечой, Я ослепил обоих душегубов. Последнее, что услышал — с каким противным звуком впивается в череп короткое копье Гварда.

Дом врачевателей был светел, пах травами и загноившимся ранами.

— Расскажи, как дело было, — раздался мягкий голос Септория Дознания Олега. Именно воздействие на мой разум и пробудило меня.

— Рассказывал уже дважды, — бухнул басом Гвард.

— Мне нет. Не волнуйся, всё обстоятельно поведай.

— Стоял у Острога, скучал. Тут Босик бежит, кричит: Люд в беде, один не сунусь, боязно. Я шлемак натянул и рванул за ним. Светоч первым ушёл, внимание отвлечь, Я затаился, ждал сигнала. Разговоры утайкой слабо слышал, дед Збижек хрипел сильно. Потом, будто солнышко вышло, ярко стало, как днём. Я прыгнул вперёд. Спиной стоял убивец, Я, как и учили, строго над шеей тыкнул, тот и обняк, а здоровый на меня кинулся вслепую. Я копьецо выставил, да вот незадача, тот, споткнувшись об тела, стороной повёлся да лишь вскользь зацепился. Сбил меня с ног, Я головушкой и приложился, благо, шлемак был, так бы вырубился. Тот из Стражей был, крепкий боров. На грудь мне прыгнул да душить начал. Я ножичек достал и начал ему в бочину ковырять. Не знаю, сколько раз тыкнул, ужо в глазах тухнуть начало, а Я всё бил и колол. Как же так, господин Септорий Олег? Отчего он такой был?

— Под дурманом, потому и боли не чуял.

— Гушка, будь она проклята?

— Нет, то посерьёзнее было. Гушка слабит да разум закрывает, а этот говорить мог, да и кинулся, аки бешеный.

— Что с Босиком?

— Перегорел немного, да головой приложился. Жаль, завтра нам ход дали на Южный торжок сходить, охрану торга провести. Все должны были пойтить. А тут незадача.

— А со служкой чего?

— Порезали крепко лицо, шею, пузо полосонули, но не вбить хотели, дознавались чего-то.

— Где казна его, дознавались, — подал Я голос. — Он уйти хотел да старость встретить у своего рода. Да сиротку взять на поруки.

— Вот оно как. Будет разговор с тобой, ох и крепко ты дом толкнул. Эхом долго обратно по тебе прилетать будет. Чем ты думал?

— Сердцем, — ответил Я. — Так как разумом понимать всё, что тут кипит и брызжет, не сдюжу. На доброе дело Збижек Липкий пошёл, а его за деньгу чуть не порешили.

— Думаешь, служка одному себе тянул? С его руки ещё с десяток ели, вот они и озлобились, что потеряли доход. Не всё так просто, Светоч, не всё. Добавить есть что к рассказу Гварда Эльдара?

— Есть важное слово, что мне Борислав сказал перед тем, как прыгнуть.

— Какое же?

— Кто приказ отдал за деда и казну.

— Слово подневольного перед домом, как трава против дерева. О том молчи, не время ещё. — Олег заходил кругами. — На два дня оставить нельзя, только валялся, как червь, а тут уже в двух домах гостем был, с отцами трапезничал, уроки у самого Нестора Петровича берёт. Ближников выкупил. Посидели бы седмицу, забрал бы их. Глядишь, норов свой прижали.

— Жаль Борислава выкупить не успели. Глядишь, и ближники бы на свободе ходили.

— Правду желаешь? Сидел твой Борька на дурмане крепко, первым делом в городе её рыскать стал. Как деньга кончилась, начал пьянь у корчмы поджидать да дух из них выбивать. Потому и встретил себе купца редким товаром. Сам полез в кабалу, сам… Прознал поздно, а потом вы ему сами на дверь указали. Ты как с Яковом мириться собрался? Четверых из его дома приговорил. Да пятую чуть не выкупил. То на войну тянет, а кто ты, кто Дом! Я за тебя не полезу, грудью не встану. На выводок не надейся, они дети Храма отныне, а Пастор — их отец.

— Как и Павел, так и Амир.

— Запомни: без обоза любая рать — просто стадо худых вояк, что от голода друг друга скорее съедят, нежели ворога побьют. Покружи их месяцок по Лихолесью и можешь голыми руками брать, а обоз без деньги не возьмёшь. Так что, если тебе кажется, что меж ними вражда какая, то просто выгода разная. Без Амира домов деньгу не собьешь, без воев Стены просто камень, а казна в нём — сладкая ягода. Потому они друг за друга больше держатся, нежели за чем-то иным. Думай головой, а не сердцем. Оно тебе не укажет на истинное положение дел.

Чуть успокоившись и присев на стул, Олег вновь вскочил.

— Лариса! Лекарь где? Лариса!

— Чего раскричался? Тут лечебница, а не торжище! — в комнату зашла крепкая женщина лет тридцати, с усталыми глазами и осунувшимся лицом. Её можно назвать красивой, если бы не печать смертельного опустошения телесных и душевных сил. Слегка сгорбившись под тяжестью нерешённых задач, прошла к моей лежанке, оценив состояние и закидывая за ухо непослушную прядь, молвила:

— Мало мне увечных и подранных после орды тварей, так эти не лучше. Режут и ломают друг друга, как нелюди. Что не утро, так десяток побитых приходят, приползают, доносят на руках. Житья от вас нет.

— Что же Вы, дорогая моя Лариса, так на службу жалуетесь, не Вы ли клялись Матери Земле защищать и оберегать здоровье и жизни Люда? Не потому ли Вам дом самый просторный выдали и жгут драгоценные дрова и хворост? Потому сдержите гонор. Ставлю Вам первоочередное задание: треба поднять Светоча за ночь. По утру мы уходим походом, и он нам в нём необходим.

— Отсыпаться, питание горячее и травку заварить. Отвар три дня натощак. Памятку начерчу.

— Только разборчиво буквицы клином выводите, а то в крайний раз вместо подорожника, подснежники по всему городищу искал, а с золотухой особо не порысачишь, — подсказал дельный совет Эльдар.

— Испокон веков так писали, да и после меня так писать будут, то клинопись для травников, а не для хворых, дабы скудоумием своим самолечением не занимались, — возмутилась Лариса. — А Вам, многоуважаемый Олег, отвечу: в моей клятве слов о том Люде, что сами себя калечат, слов не было. Ибо есть знание, что хмель окромя бед ничего не приносит, а ежели ты о том ведаешь, чего же бражку хлещешь? О том десятке хворых, что я не жалую, речь и идёт, потому как все с корчмы али с куреня [6] идут.