Фритьоф Нансен: Миссия в России - Бондаренко Татьяна

К тому же вскоре после поступления в Роста-ши техники концессионеров обворовали: ночью из гаража украли два магнето (магнитоэлектрическая машина, преобразующая механическую энергию в электрическую, может использоваться в качестве двигателя), не помог даже ночной сторож [1].

Субъективными причинами, увеличивавшими затраты хозяйства, было нарушение советскими властями условий договора с Нансеном. Железная дорога отказывала в 50-процентной скидке на провоз имущества станции. Из-за этого тракторы три месяца прождали отправки в Ревеле. При отправке тракторов оттуда 13 августа 1923 г. Седергрен еще не знал, где именно будет станция, поэтому было решено отправить технику сначала в Москву, а оттуда, после получения информации, к месту открытия станции. Доставка тракторов из Ревеля в Аркадак обошлась в 450 фунтов, при этом железнодорожные власти Москвы отказали в скидке, мотивируя тем, что техника была сначала доставлена в Москву, а не напрямую в Аркадак. За один выходной день, пока тракторы находились в Москве, железнодорожный тариф на перевозку вырос на 25 %. Седергрен посетил Управление железной дороги и просил установить для провоза техники Миссии минимальный тариф, но просьбу его не удовлетворили. Для решения этого вопроса потребовалось созвать тарифную комиссию, которая принимала решение в течение двух недель. С большим трудом начальнику станции удалось получить скидку, на которую он имел право [I]. Из-за проволочек на железной дороге тракторы доставили в Росташи с опозданием, когда уже было поздно начинать вспашку озимых полей, поэтому станции дали 100 га уже вспаханной земли. Однако семена, выдаваемые Наркоматом земледелия, были уже распределены, поэтому Седергрену пришлось закупать их за свой счет.

В конце августа 1924 г. управляющего заставили страховать имущество станции. При этом местный страховой агент повысил первоначальную страховую оценку, сделанную передаточной комиссией губернского земельного управления, на 42 %. В ответ на возмущение Седергрена в Наркомате земледелия заключили: «Вопрос о том, имеет ли право агент госстраха не считаться с прежними оценками имущества, разрешается в утвердительном смысле», ссылаясь на то, что Госстрах принимает имущество на страхование по «своей специальной оценке». За начальником станции оставили право обжалования указанной суммы.

Земельные угодья были предоставлены концессии безвозмездно, однако саратовские чиновники пытались взимать за них арендную плату. В ноябре 1924 г. начальник станции получил окладной лист единого сельскохозяйственного налога на 1924-1925 гг. на сумму 929 руб. Седергрен же считал, что, поскольку станция стремится к развитию местного сельского хозяйства, а не к «собственным узкоматериальным интересам», она не должна подвергаться налогообложению, и просил губернское земельное управление освободить станцию от его уплаты, но положительного ответа не получил.

Удаленность некоторых полей от станции осложняла их обработку. Тормозили работу бюрократические проволочки и бумажная волокита, начавшиеся уже в первый год создания станции. Седергрен вел постоянную переписку с местным и центральным земельным управлением, улаживая различные вопросы, ездил в Саратов и Балашов, отрываясь от непосредственной работы на станции. Он жаловался в Наркомат земледелия, что местные власти не сильно ему помогают, зато на станцию слишком часто приезжают проверяющие, которые «не считаясь со временем» без пользы отрывают от дела работников, и просил Саратовский губернский исполком ограничить проверки тремя-четырьмя в год [1].

Седергрен стремился расширить деятельность станции, но в Главном концессионном комитете (Главконцесском) отнеслись к этой затее без энтузиазма. Там считали, что станции Нансена не сыграют большой роли в привлечении иностранного капитала в страну, поскольку у них особый, некоммерческий характер — поэтому и не стоит торопиться с расширением их работы. «На организацию этих хозяйств нужно смотреть как на опыт, и расширение этих хозяйств до окончательного установления положительной результативности данного опыта преждевременно, — писал в Комиссию заграничной помощи голодающим в январе 1924 г. председатель Главконцесскома М. И. Лацис. Чиновники Саратовской губернии, постоянно подчеркивая показательное значение станции, не способствовали сближению местных крестьян с иностранцами. Так, совместная с населением обработка близлежащих к станции земель была признана непосильной для концессионеров. Из Саратова докладывали в Москву, что станция не служит показательной, близлежащие села ведут свое хозяйство вне ее влияния.

Фактическая помощь станции со стороны Наркомата земледелия заключалась лишь в том, что тот оказывал концессии содействие в закупке яровых семян на льготных условиях. Выступая на Балашовском агрономическом съезде, Седергрен указывал, что пропаганда использования тракторов в сельском хозяйстве ведется советскими органами очень слабо [80], при этом он отмечал, что к нему постоянно обращались крестьяне, желающие приобрести сельхозтехнику. В марте 1924 г. управляющий обратился в Глав-концесском с просьбой разрешить концессии дополнительно ввезти из Швеции 300 сепараторов и 5000 вил для последующей продажи местным крестьянам на льготных условиях. Там эту идею поддержали, но попросили при закупке ориентироваться на сепараторы определенной марки, наиболее пригодной для работы в российских условиях. Этот эпизод показывает, что советские власти при всех разногласиях все же шли иностранцам навстречу, подсказывая им, какая техника будет лучше реализовываться.

О своем взгляде на проблемы станции Седергрен высказался на весь мир во французской печати в ноябре 1924 г. Он рассказал о плохих климатических условиях, слабой организованности рабочих, норовивших по любому поводу устроить «митинг» и прервать работу, дороговизне кормов, низкой производительности заморенных крестьянских лошадей и навязывании советской властью нормированных цен на хлеб40. Кроме того, он считал, что в соседних совхозах профсоюзные органы по согласованию с властями ведут более мягкую политику, чем на станции. Интервью Седергрена было названо в газете «лучшей иллюстрацией» того, чего «может достигнуть работа иностранного капитала в России». Оно прозвучало как предостережение остальным иностранным бизнесменам, что иметь дело с большевиками невыгодно и крайне обременительно. В то время как новая экономическая политика открыла иностранному капиталу дорогу в советскую экономику, Седергрен рассказывал о зависти местного населения к технике Нансеновской концессии, которую коммунисты используют, чтобы вызывать раздражение крестьян против иностранцев, и не скрывал пессимистического взгляда на будущее этого предприятия.

Узнав об этом интервью, в Наркомате земледелия поручили Балашовскому земельному управлению проверить «правильность заметки» путем очередного обследования станции.

Губернское руководство перекладывало ответственность на начальника станции. Причинами убыточности хозяйства, по мнению саратовских чиновников, была засуха 1924 г., отсутствие организационно-производственного плана, незнание Седергреном естественно-исторических и экономических условий района, неверно выбранный в начале работы «зерновой уклон» станции, недостаток оборотных средств, живой и пригодной механической тягловой силы. Они отмечали, что хозяйство ведется без плана, а люди, управляющие им, не представляют себе всех сложностей работы. «Станция далеко не служит показательной, а ближайшие села ведут свою работу вне влияния иностранных методов. Деятельность станции совершенно изолирована как от местного населения, так и от существующих поблизости сельскохозяйственных учреждений», — констатировали в губернском земельном управлении. Учитывая неопытность и «неосведомленность» Седергрена в сельском хозяйстве, там предлагали заменить его лицом более компетентным в сельском хозяйстве и увеличить материальные вложения41. Трудности сближения с местным крестьянством объяснялись их недовольством тем, что станции отдан в пользование ближайший лес.