Фритьоф Нансен: Миссия в России - Бондаренко Татьяна

Из Наркомата земледелия Седергрену пришло уведомление: «Из присланного отчета правительственной инспекции Наркомзем усматривает, что в работе Вашей станции в настоящее время по сравнению с 1924 г. наступило некоторое улучшение»50.

Но станция требовала все больших материальных вложений, а новых кредитов от Нансена не поступало. В сентябре 1926 г. из Главконцесскома Нансену было отправлено письмо о состоянии обеих станций. Тон письма был учтивым и заметно отличался от того, как чиновники общались с Седергреном: «Неизменно придерживаясь принципа благожелательности ко всем начинаниям Ваших уполномоченных, направленных на развитие и упрочнения этих культурных очагов сельскохозяйственного знания и опыта, по прошествии трех лет со дня подписания концессионного договора, представляется возможным подвести итоги их деятельности и сделать выводы, — говорилось в нем. — Общим и значительным тормозом в планомерном развертывании работ обеих станций является недостаток основного капитала и отсутствие оборотных средств, вынуждающие Ваших уполномоченных прибегать к помощи советских кредитных учреждений»51.

Из письма следовало, что задолженность украинской станции на 1 июля 1926 г. составила 200 тыс. руб., саратовской станции — около 39 тыс. руб., то есть положение Росташевской концессии по сравнению с Михайловской было гораздо лучше. Но при этом основную часть этих денег, около 31 тыс. руб., станция в Саратовской губернии была должна иностранным организациям, в частности, тракторным компаниям. Долги эти могли остаться за концессией и после окончания срока действия договора вместе с инвентарем перейти к советскому правительству, чего оно не хотело. К тому же одним из кредиторов станции был сам Седергрен, которому тоже требовалось вернуть долг в размере 547 руб.

Советские власти отдельно отметили неудовлетворительное положение саратовской станции. Украинское хозяйство упоминалось только в двух строках, а все остальное письмо было посвящено недостаткам в работе станции в Росташах и причинам этого. «При весьма благоприятных почвенных условиях (глубокий чернозем) и незначительности в условиях механизированной обработки, результаты хозяйствования оказались весьма плачевными: в основной отрасли — полеводстве в 1924 году погибло 31 десятина люцерны и других культур, в 1925 — 300 десятин ржи, 44 десятины прошлогоднего пара были засеяны не рожью, а овсом, погибло 30 десятин кукурузы». Далее шло упоминание о дороговизне содержания тракторов и их непригодности для работы в местных условиях, наличии на станции излишнего мертвого инвентаря, который требует средств на обслуживание, необходимости ремонта помещений, отсутствии организационнохозяйственного плана, запущенности счетоводства, бессистемности ведения хозяйства. Все это, резюмировали в Главконцесскоме, затрудняло культурно-просветительную деятельность станции среди местного населения.

В заключение у Нансена открыто попросили финансовой помощи, указав, что, рассчитывая на нее, Россельбанк предоставил станции кредит в 25 тыс. руб. Также ученого просили прислать доверенное лицо, по возможности с аграрным образованием, для обследования на месте работы станций, в особенности деятельности Седергрена. Советские власти даже в письме Нансену не скрывали негативного отношения к управляющему. Заодно Главконцесском направил распоряжение в Саратов, в котором давал начальнику станции указания по устранению недочетов и советы по ведению хозяйства.

В январе 1927 г. Седергрен написал в Главконцесском, что ввиду огромных убытков он будет вынужден закрыть станцию. Делалось это с ведома и при поддержке Нансена, который пожелал прекратить работу обеих станций52, понимая, что они требуют значительных вложений. Узнав об этом, из Москвы дали распоряжение в Саратов — еще раз детально обследовать станцию и передать материалы о ней в Наркомат земледелия, до момента передачи ее в ведение советской власти установить за ней наблюдение и принять все меры для того, чтобы ее имущество не расхищалось, не расходовалось, не продавалось — власти были заинтересованы в том, чтобы к ним отошло как можно больше имущества иностранцев. Параллельно с этим руководство правительственной инспекции, следящей за станцией, должно было обговорить с губернским сельскохозяйственным трестом или другими государственными учреждениями возможность передачи им станции. Если они отказывались, хозяйство планировали передать акционерному обществу «Овцевод».

Нансен предложил Э. А. Фрику заняться вопросом ликвидации обеих станций. Однако советские власти отказали тому во въезде в страну, предложив Нансену доверить ликвидацию начальнику украинской станции Я. П. Ванечеку. Нансен согласился. Ванечек в феврале 1927 г. посетил Росташи и обследовал хозяйство.

Необходимость погашения долгов станции привела к тому, что перед ликвидацией ее имуществу грозила распродажа на аукционе. Чтобы получить станцию в свое ведение со всем имеющимся имуществом, Наркомат земледелия просил губернские власти принять меры по отсрочке уплаты станцией кредита в 10 тыс. руб., взятого у Нижневолжского отделения сельскохозяйственного банка, а долг Россельбанку покрыть получением активного сальдо от украинской станции. Долги станции распространялись даже на иностранцев: Юттерберг недополучил при ликвидации более 2 тыс. руб. заработной платы.

К этому времени фактически уже наметилась смена курса от нэпа к коллективизации, поэтому досрочное свертывание работы иностранных концессий было закономерным явлением. Советское правительство не стремилось сохранить их, заботясь, в первую очередь, о том, чтобы ему отошло как можно больше имущества. При этом оно опасалось, что ликвидация станций может вызвать за границей негативную реакцию и получить ложное освещение в иностранной прессе: «Ясно, что последняя будет искать причины и объяснять ликвидацию станции не тем, что у нее не было оборотных и других средств, а хозяйство велось из рук вон плохо, а тем, что здесь у нас была создана невыносимая обстановка для работы»53, — писал представитель Наркомата земледелия в Саратов.

Седергрен не стал дожидаться окончательной передачи станции, сдал дела и уехал за границу. 3 марта 1927 г. его обязанности временно, до окончательной ликвидации, принял представитель губернского земельного управления Н. К. Чукалин. Он передал хозяйство, которое к тому моменту уже стало совхозом имени Нансена, представителю Саратовского губернского сельскохозяйственного треста А. П. Клевину.

17 апреля 1927 г. был составлен передаточный акт имущества станции, которое было оценено в 50 тыс. руб. Напомним, что на 1923 г. материальная ценность хозяйства составляла приблизительно 170 тыс. руб., из них более 45 тыс. — изначальное имущество станции, переданное концессионерам, остальное — средства Нансена и кредиты. Выходило, что за неполных четыре года иностранцы действительно прожили практически все средства, вложенные ими в хозяйство. Почему же это произошло?

Во-первых, схема, предложенная Нансеном, оказалась несостоятельной в реальных условиях Советской России: 80 % средств было вложено в покупку техники, которая должна была реализовываться на местном рынке и приносить прибыль. Местное население с интересом смотрело на нововведения иностранцев, толпилось вокруг «технических чудес» — тракторов и молотилок, казавшихся им чем-то необыкновенным. «После полугодовой работы я убедился, что работа станции вообще, и в частности, работа тракторов вызывает огромный интерес среди населения — тысячи крестьян со всей губернии приезжают к нам, чтобы посмотреть и ознакомиться с новым способом обработки земли. Многие из них хотят приобрести трактора в собственность и обращаются ко мне», — писал Седергрен в Москву наркому земледелия А. П. Смирнову54. Но при всем интересе к иностранной концессии крестьяне еще не могли массово покупать тракторы, даже в кредит. Средняя стоимость нансеновских тракторов составляла 4,5 тыс. руб. — это было очень дорого для местного населения. Не оправдались надежды и на то, что местное население с удовольствием будет покупать английских свиней.