Двор чудес - Ирина Владимировна Одоевцева

пеликаном

С широковейными крылами

Средь моря, на скале.

Со мною рядом

Увидела я тоже пеликаном

Вас, Игорь Чиннов, Вас, недавно

Приславшего открытку эту мне.

И тут же рядом, на скале, —

Совсем как на открытке, —

Сидел и третий пеликан,

Точь-в-точь такой же, как мы с вами.

Но не поэт, а птица пеликан.

1975

«В этом мире, враждебном поэтам…»

В этом мире, враждебном поэтам

И, казалось, враждебном и мне,

С каждым зверем, с каждым предметом

         Наяву и во сне

Ощущаю я братство-сестричество,

Неразрывное с миром родство,

Но не знаю сама, отчего —

Хоть и странно сознаться мне в этом —

Мне роднее всего электричество.

Я одна по аллее иду

В черном, пышном, приморском саду,

Искрометно, как смех истерический,

Рассыпается свет электрический,

Розовея, как роза на льду, —

         Нет, пожалуй, еще розовей,

         Как над розой поет соловей.

1950

«Об Офелии, о фее…»

Об Офелии, о фее

Лира-Лир, о Лорелее

И еще о той комете,

Хвост раскинувшей по небу.

И еще об этом лете,

Что уходит на потребу

Катастрофы бытия…

Я… Но что такое я?..

До чего мудреный ребус!

Мне не разгадать его

Даже в ночь под Рождество.

Но уже готов ответ

Глубочайшего прозренья,

Соломонова решенья —

В этом и сомненья нет:

«Я – строка стихотворенья,

Посвященного судьбой —

С уваженьем – мне самой».

Вот я что! А я не знала,

Даже не предполагала,

И теперь горжусь собой!..

1975

«Птица-самолет. Светлая истома…»

Птица-самолет. Светлая истома,

Сдвиг во времени-пространстве.

Хоть гораздо лучше мне жилось бы дома,

«Муза дальних странствий»,

Ты и мне знакома.

Беззакатный день. Вечер длинный-длинный,

И пропеллера голос лебединый.

Звук звенит за звуком и за словом слово,

Как в стихотвореньях Гумилева

Из «Чужого Неба»…

1975

«Дождь шумит по грифельной крыше…»

Андрею Седых

Дождь шумит по грифельной крыше,

Еле слышно скребутся мыши

Там, внизу, этажом пониже, —

Очень много мышей в Париже.

Снова полночь. И снова бессонница,

Снова смотрит в мое окно,

За которым дождь и темно, —

Ледяная потусторонница.

Как мне грустно!.. Как весело мне!..

Я левкоем цвету на окне,

Я стекаю дождем по стеклу,

Колыхаюсь тенью в углу,

Легким дымом моей папиросы

Отвечаю на ваши вопросы —

Те, что вы задаете во сне

О вчерашнем и завтрашнем дне.

1950

«Средь меланхолических ветвей…»

Средь меланхолических ветвей

Серебристо плещущей ольхи

Вдохновенно, в совершенстве диком,

Трелями исходит соловей

Над шафранною китайской розой.

Восхищаясь собственною позой,

Тень играет дискобольным бликом,

И роса на бархатные мхи

Капает жемчужинами слез.

Розы, розы!.. Слишком много роз,

Слишком много красоты-печали.

Было слово (было ли?) в начале,

Слово без словесной шелухи?

Мотыльками, крыльями стрекоз

Над кустами розовых азалий

За вопросом кружится вопрос,

Ядовитее, чем купорос:

– Можно ли еще писать стихи?

Можно ли еще писать стихи

Всерьез?..

1951

«На заре вернувшись с бала…»

Роману Гулю

На заре вернувшись с бала,

Я усталая легла.

В звездной пене, в лунных стружках,

Застилая зеркала,

Легкий сон на одеяло

Наплывает из угла.

От усталости в подушках

Догорая вся дотла,

До чего же я устала,

До чего я весела!

Если б жизнь начать сначала —

Я такой бы не была:

Никому бы я не стала

Делать ни добра, ни зла.

А была бы я лягушкой,

Квакающей у пруда.

Стынет темная вода,

Над густой лесной опушкой

Яркая горит звезда…

Или в крапинку кукушкой,

Что, усевшись на суку,

День-деньской твердит ку-ку

В средних числах сентября,

Не пророча, а для смеху,

Рыжим листьям на потеху.

Но, средь звезд и снов скользя,

Ясно вижу – стать нельзя

Ни лягушкой, ни кукушкой.

Что ж? Согласна я – изволь —

Взять себе другую роль:

Стать красавицей-пастушкой,

Босоножкою-простушкой,

На которой, хоть и зря,

В сказке женится король.

1948

«Дни считать – напрасный труд…»

Дни считать – напрасный труд.

                  Дни бегут,

Часы летят,

                  Превращаются в года.

В тихий сад на сонный пруд

Принесли топить котят.

Глубока в пруду вода —

Хоть котята не хотят,

Как уж не утонешь тут?

И кошачья та беда,

Намяукавшись в эфире,

В милосердном этом мире

Исчезает без следа.

Разве что блеснет звезда

Светляком, осколком льда,

Острым лезвием секиры

                  Над безмолвием пруда.

Мне ж до Страшного суда

(Если будет Страшный суд)

Погрешить еще дадут.

1948

«Сорок градусов в тени…»

Сорок градусов в тени.

Душно каждому цветочку,

Дурно каждому листочку.

Только комары одни

Да трескучие цикады

Этакой жарище рады.

Оборвать?