Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук - Алексей Викторович Серов

Разочаровавшись в своей вере (даже на одно мгновение), Егоров шагнул в сторону первого гражданина. Егоров решил, что этот первый гражданин главный из этой троицы.

Прежде чем раздался крик, который заставил жителей всего района искать в поисковиках на домашних компьютерах и смартфонах «убийство сизо-1 калининград» или «новости сизо-1 происшествия», Егоров оскалился. Он наклонился к первому гражданину и схватил его зубами за кадык. Это было похоже на дурацкую свадебную игру, когда нужно откусить яблоко, висящее на веревке.

Егоров отгрыз гражданину кадык. Вся злоба несчастного, одинокого, разочаровавшегося в собственной вере (на одно мгновение), маленького человека, вцепилась в шею простого идиота в СИЗО. Он неистово вгрызался в его шею.

Когда охранник прибежал к Егорову, его удивило многое, но главным оказалось вот что: на шее уже мертвого зэка была большая дыра, из которой, пульсируя, выходила кровь. Дыра была в районе кадыка. Так вот, удивило охранника то, что куска шеи, отсутствующего у зэка, не было нигде вокруг, а Егоров, довольно и умиротворенно жевал то, что было лучше казенных харчей.

46

Елена принимала душ. Она под тёплым напором воды. Она покачивала головой, наслаждаясь прикосновениями воды.

Елена неспешно позавтракала и через три часа после душа лежала на кушетке в моем кабинете. То ли это были духи, то ли она ещё пахла свежестью шампуня и мыла. Она рассказывала, глядя на светодиодную лампочку под потолком (между прочим, чудесное изобретение эти лампочки! Страшная экономия по счётам за электроэнергию), о своём детстве.

Ее рассказ был сбивчивый и неточный. В ее рассказе, лишенным всяческих деталей, был вырезан «смысл». Давайте, поясню: человек, при вопросе о его детстве, в основном, рассказывает так, словно перед ним торт, поеденный ребёнком. Торт, некогда имевший ряд бисквитных коржей, чудесную пропитку между коржами, крем и ягоды наверху, теперь имеет лишь коржи, облизанные и пресные.

Она рассказывала о детстве, стараясь, как ей казалось, передать «суть». При этом, очевидно, создавалось впечатление неправильное, ошибочное.

Она говорила мне о том, что ее родители врачи. Она говорила, что отец, не чита ее матери, пьёт, но алкоголиком не является. Потом, она пояснила, что он пьет каждый вечер, а наутро идёт на работу. Она говорила, что отец ее гинеколог. Что он некогда был человеком довольно известным и значимым в медицине, но, на сегодняшний день, отошёл от дел и не занимается ничем, кроме выпивки. Она добавила, чуть приподнявшись и проглядывая на меня, что ей на это абсолютно плевать.

Где-то далеко, над небом, в темноте космоса, летели спутники, кружили международная космическая станция, прятались от человеческих глаз и радаров летающие тарелочки. Там, в темноте космоса, всем было глубоко насрать на Елену. В той части пространства было также безразлично помогу ли этой женщине я и в чем будет состоять эта помощь. Если мы сейчас же переспим, сию минуту скинем эту вонючую позу пациента и психолога и сделаем то, ради чего сегодня сюда пришли — мы будем лишь одними из семи миллиардов таких же идиотов. И, глядя на все это сверху, члены международной космической станции, прекратят на мгновение оргию (а, мне почему-то кажется, что ничем, кроме непрекращающихся оргий они там не занимаются) и кивнут в нашу сторону одобрительно: «так держать, ребята!». И гости из других миров, что веками прячутся за астероидами на своих летающих тарелочках, выглянут, замашут трёхпалыми лапками и завизжат «япКиОвруьвшР!» что будет означать крайнее одобрение. При этом, их ещё по два раза вырвет, что случается с ними в моменты величайшей радости.

⁃ Я знаю, почему у меня столько проблем.

Я молча слушал Елену.

⁃ Меня не любили родители. Нет, они выказывали всяко чувства, но у меня есть ощущение, что они не любили меня.

Елена говорила. Я слушал. А гости из других миров в своих летающих тарелочках теряли терпение и плюнули ждать чего-то от нашей парочки.

47

Несмотря на мою, казалось бы, неплохую подготовленность в вопросе консультирования и помощи — встреча с Евгенией провалилась. Говорю это прямо и заранее, ещё до самого пересказа беседы, чтобы вы понимали одно: я понимаю, что накосячил. Но, вы должны понимать также, что ничего подобного я не планировал и ни в коем случае не хотел, чтобы так вышло.

Дело было так:

Евгения пришла вовремя. Села напротив. И замолчала. Мне стало неловко, я заерзал на месте (вполне вероятно — контрперенос). Я спросил у неё как дела. Она не ответила, но скорчила омерзительную гримасу. Мне стало ужасно стыдно (тут я могу быть абсолютно уверен, что это стыд) за то, что "я такой ужасный и неопытный специалист". Именно так я тогда подумал. В тот самый момент, когда её лицо стало омерзительным и отталкивающем, я посчитал, что дело в моем непрофессионализме.

Можно, конечно, предположить, что происходящему есть другое объяснение: динамика её собственной внутренней работы заставила её увидеть во мне того, кто её "оскорбляет, не понимает, издевается" (то есть, отца). Но, в тот момент я думал о другом. Я не мог перестать думать о том, что будь я потолще, постарше, в брюках из твида, с подтяжками, бородой и тремя внуками — все было бы иначе и моего профессионализма хватило бы.

Я спросил у неё что происходит. Она долго не отвечала, но, затем, сказала, что после последней встречи, у неё ужасные ощущения.

Последнюю встречу я помнил смутно. Помнил то, что она говорила о том, как мастурбировала (как я понял из её слов) овощечисткой. Помню, что сказала эта одновременно с упоминанием о своём отце (отец любил картошку). Чувства, возникшие у неё в тот момент, наверняка дались ей нелегко. В её жесте (мастурбации овощечисткой), я не вижу ничего странного или патологического. Все можно объяснить довольно первобытным желанием воссоединиться с отцом.

— Вы очень сильно меня обидели.

— Чем же?

— Я рассказала вам то, о чем мне даже думать мерзко, а вы настолько бесчувственны.

— И?

— О чем вы?

— Вы словно не закончили мысль. Я настолько бесчувственен, что…?

— Ничего.

— Знаете, — начал я, — то, что вы переживаете — это очень важные, но очень сложные чувства. Я понимаю вас.

— Нет, не понимаете.

Большего я не смог добиться. Почему эту встречу я считаю своим «фиаско»? Потому что я не знаю как мне «нужно» было отреагировать и что мне «нужно» было сказать.

48

Паутина в углу кирпичной стены качнулась от легкого ветерка, вызванного изменением