Мария Федоровна - Александр Боханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему все больше и больше не хватало ее внимания, подтверждения ее заинтересованности в нем. Княжна же вдруг могла нарочито за весь вечер ни разу на него не взглянуть, битый час беседовать с кем-нибудь другим и, уходя, даже не повернуть голову в его сторону. Раньше этого он не замечал. Теперь же подобная демонстрация выглядела как вызов, уязвляя мужскую гордость.
Александр тоже проявлял характер и на следующий вечер после такой обструкции специально не глядел в сторону Мещерской, выказывал полное безразличие. По окончании такого вечера неизменно начинались заочные выяснения и объяснения, а бедная Саша Жуковская по много раз курсировала между дворцами, передавая устные и письменные послания. Недоразумение выяснялось, и в следующий раз все выглядело как всегда. Но через какое-то время опять случалась «дуэль самолюбий».
Жизнь Двора порой разнообразилась, когда происходили спектакли, приглашались с концертами известные музыканты, читали стихи и прозу писатели, делали научные доклады на художественные и исторические темы именитые профессора или устраивались спиритические вечера. Традиция приглашать «метров оккультных наук» была положена покойной Императрицей Александрой Федоровной и к ним очень пристрастился император Александр II. Сын Александр не питал особого интереса к таким занятиям, но несколько раз, ради любопытства, присутствовал на спиритическом сеансе известного в Европе мага Юма.
На такие таинства допускались лишь самые близкие Императору лица. 6 октября 1865 года Цесаревич описал в дневнике свои впечатления: «Сначала долго ничего не было, но потом пошло отлично. Аккордеон играл великолепно, стол подымался, крутился и отвечал на вопросы. Потом начал писать княгине Гагариной, как будто от имени ее мужа, который недавно умер. Потом еще что-то писал, и тем кончились все манифестации духов. Во время сеанса многие чувствовали, что их трогали. Я чувствовал несколько раз в колено и даже раз в нос, а A.B. (Барятинского) — в плечо».
Сильного впечатления этот сеанс не произвел. Вернувшись домой, Великий князь «сейчас же лег спать» и сразу же заснул. Как истинно православный человек, Александр Александрович всю жизнь смотрел на все подобные вещи, как на пустые светские забавы, лично ему абсолютно неинтересные.
Совершенно иные, несравненно более глубокие эмоции Цесаревич испытывал от общения с М. Э, и сила этого воздействия постоянно возрастала. Молодой человек прекрасно понимал, что у их отношений нет будущего, что им никогда не суждено быть вместе, и именно потому, что он сам себе не принадлежит. Цесаревич понимал и другое: в любой момент может появиться некто, кто сделает предложение М. Э., и если она его примет (она ведь должна устроить свое семейное счастье!), то он ее больше уже не увидит (фрейлинские обязанности выполняли лишь незамужние).
Он об этом не раз думал, и у него появилась мечта: как бы было хорошо, если бы на Мещерской женился его близкий друг, наследник огромного состояния граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков. Цесаревич считал, что «это был бы великолепный муж: честный, благородный и умный малый. Я был бы совершенно счастлив и спокоен, если бы этим кончилось».
Графу уже было двадцать восемь лет — пора обзаводиться женой, а лучше чем М. Э. другу Иллариону не найти. Александр несколько раз расхваливал его в разговоре с княжной и очень сожалел, что они мало знакомы. Но эта мечта так и осталась мечтой. Вскоре Воронцов-Дашков женился на графине Елизавете Шуваловой (1845–1924), у них была большая и дружная семья. Прошли годы, и случилось так, что единственный сын Марии Мещерской Элим Павлович Демидов (1868–1943) женился в 1893 году на дочери Иллариона Ивановича — Софье (1870–1953).
Встречи и разговоры Наследника Престола и княжны снова привлекли внимание при Дворе. 9 ноября 1865 года записал: «Опять пошли неприятности. М. Э. мне сказала, что к ней пристают, зачем она садится возле меня так часто. Но это не она, а я сажусь возле нее. Снова придется сидеть Бог знает где и премило скучать на собраниях. О глупый, глупый свет со своими причудами».
Очередное предостережение произвело лишь краткосрочное действие. Они продолжали видеться и на вечерах у Императрицы, и на катке, где можно было вести себя значительно более раскованно. Уже 17 ноября Александр и княжна, мало обращая внимания на окружающих, проговорили добрых два часа. Разговор был очень интересен Наследнику, так как впервые Мещерская многое рассказала о своей жизни, о сиротских годах на чужбине. Ее откровенность глубоко тронула Александра Александровича.
Вскоре последовала жестокая кара. Обер-гофмейстерина Императрицы, сухая и чопорная графиня Екатерина Тизенгаузен (1803–1888), хранительница устоев и традиций, которую многие придворные боялись, как огня, вызвала фрейлину и устроила ей настоящую «головомойку». Она сообщила княжне, что та ведет себя крайне неприлично, что она чуть ли не открыто «бегает» за Наследником и ставит в неловкое положение не только себя, но, что совершенно недопустимо, и его. Как же можно себя так вести, ведь это ни на что не похоже! — негодовала графиня. Она категорически приказала Мещерской, во избежание «серьезных последствий», перестать встречаться с Цесаревичем, намекнув, что таково желание Императрицы. Мещерская не смела перечить.
Верная Саша Жуковская на следующий день умудрилась встретиться с Цесаревичем и все рассказала, прибавив, что княжна очень сожалеет, но «больше не будет садиться рядом».
Александр Александрович был вне себя от возмущения и свое негодование доверил дневнику:
«Опять снова начались сплетни. Проклятый свет не может никого оставить в покое. Даже из таких пустяков поднимают истории. Черт бы всех этих дураков побрал!!! Даже самые невинные удовольствия непозволительны; где же после этого жизнь, когда даже повеселиться нельзя. Сами делают черт знает что, а другим не позволяют даже видеться, двух слов сказать, сидеть рядом. Где же после этого справедливость!» На эти вопросы Александру никто не мог ответить, да он и не надеялся на разъяснения.
Последующие недели у Наследника было плохое настроение, и он даже несколько раз пропустил вечера у Мама, сославшись на недомогание. Александр думал много о счастье, о справедливости и о своей судьбе, которая ему в этот момент представлялась такой безрадостной. Его охватил приступ меланхолии, которую заметили окружающие, но причина которой большинству была непонятна.
События же развивались вне зависимости от настроения самого Наследника, и предначертанное должно было случиться. 28 ноября 1865 года его вызвал отец и сообщил, что он получил письмо от Дагмар, которая просила передать ему свою фотографию. Император попросил сына написать Принцессе ответ и поблагодарить за подарок. Но прошло почти три недели, прежде чем Александр исполнил Цареву волю и отправил в Копенгаген несколько слов. Мыслями и чувствами он был далеко от Дании.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});