Убить меня - Иоанна Хмелевская

Гурский вздохнул и отхлебнул немного пива.

– На ваш счет пока никаких подозрений, – с грустью сказал он. – Вообще-то лично я выбрал бы подозрения, а не то, что у меня получается. Похоже, мне придется провести у пани порядочно времени, так что могу себе позволить пиво. Продолжайте. Постараюсь не только понять, в каком вы были состоянии, но и голландцам все в точности передать.

И я продолжила. Доехала до конца и вопросительно глянула на инспектора.

– Все так, – согласился Гурский. – А мальчик утверждает, что, когда пани вышла из машины и вытаскивала какие-то вещи, она что-то уронила и нагнулась…

Ох, холера!

– Прав сопляк! Точно прав! И как я забыла? Вытащила автомобильный атлас, из атласа выпала какая-то бумажка, у меня этого добра вечно пропасть, валяется. Ну я и наклонилась. Кстати, вспомнила – не так уж много и упало. Всего-то две бумажонки. Точно – две! Да, нагнулась, подобрала. Так что уж простите.

– Ничего-ничего. Уточните, где эти две бумажонки лежали?

– Одна… минутку… почти под бампером, посередке, а вторая ближе к заднему левому колесу. С наружной стороны.

– Значит, пани их подобрала…

– Подобрала, а что? Запрещено? Уголовно наказуемо? И при этом больше ничего не уронила, между прочим!

– Так что за бумажки пани подняла?

– А мне почем знать? В темноте я не разглядела. Что-нибудь из той макулатуры, которой были забиты мои карманы и сумка, главным образом банковские и гостиничные счета, я их не выбрасываю с тех пор, как мне объяснили, что хватит обрывка чека из банкомата – и меня дочиста обворуют. Умный вор сумеет снять все до последнего гроша. Финансовые документы полагается уничтожать, лучше сжигать.

– И пани разжигала огонь? – поинтересовался Гурский.

– Какой огонь?

– Все равно какой. Хотя бы в камине.

Я глянула на гордость моей гостиной – камин. На его решетке высилась целая гора мусора, не тронутая огнем. Да-да, целая груда бумаг, в целости и сохранности, – письма, банковские счета, какие-то другие финансовые бумажки, гостиничные квитанции, а еще – сухие сосновые шишки, картонные упаковки из-под лекарств, ненужные уже компьютерные распечатки… Всего не перечислить. Давно собиралась сжечь этот мусор, ведь куча увеличивалась с каждым днем, но до сих пор не вспомнила, куда-таки задевались длинные спички. В самом низу кучи наверняка лежали привезенные из путешествия бумажонки.

– Вот видите, как полезно быть растяпой, – назидательно сказала я, хотя он и не думал упрекать меня в растяпистости. – Внизу могут лежать и те листки, которыми пан так заинтересовался. Я просто не успела сжечь.

Роберт Гурский недоверчиво посмотрел на меня и, убедившись, что я не шучу, с облегчением выдохнул.

– Чего-чего, а уж этого даже я от пани не ожидал! – радостно воскликнул он и вскочил. – Пообещал голландцу поговорить со свидетельницей, чтобы совесть была чиста, но такое! Ищем!

Похоже, инспектор собирался весь хлам высыпать с решетки прямо на пол, и тогда уж мне вовек не навести в доме порядок и чистоту. Ну нет, мой милый, так дело не пойдет. Сначала отыщем подходящий кусок полиэтилена, расстелем его у камина, на него пан поставит решетку, аккуратненько перевернет, и нужное как раз окажется наверху.

Пока мы искали полиэтилен, я узнала, что еще отколол никому пока не ведомый преступник.

– Жертва каким-то образом оказалась в курсе, – рассказывал Роберт, – если я правильно понял, абсолютно случайно. Преступник охотился на одиноких людей, у которых нет близких родственников, а значит, без прямых наследников. И каким-то образом проникал в компьютерные сети страховых компаний. Как он это проделывал, не спрашивайте, все равно не знаю. Но скачать закрытые данные для него не составляло ни малейшего труда. Для меня все эти компьютеры и сети – темный лес, да и в вопросах страхования я не силен…

Ага, как будто я сильна! И слава богу, пусть не забивает мне голову сведениями, недоступными моему пониманию. Я с большим удовольствием послушаю о вещах более простых и интересных. Так я и заявила Гурскому. Тот обрадовался:

– И прекрасно! Главное – суть аферы. Преступник вводил в компьютер страховой полис, тщательно выверив давно просроченную дату, составив по всем правилам, с указанием имени человека, в пользу которого страхователь оформил полис. Страховая сумма обычно составляла не очень большие деньги, которые не могли привлечь внимания. И все проходило гладко: страховая компания получала свидетельство о смерти и выплачивала денежки, переводя их на указанный банковский счет. После чего владелец счета, а сразу скажу – все счета были открыты на вымышленные лица, – так вот, владелец счета тут же переводил деньги на другой счет, в другой банк, в основном в Швейцарии и Люксембурге. Причем второй счет был цифровой, то есть закрытый паролем. И все деньги стекались к одному человеку. Сообщники ему просто не требовались. И инспектор Рейкееваген полагает, что пресловутый Соме Унгер являлся как раз тем самым паролем. Открывавшим доступ к закрытому счету.

– Но ведь и человек там тоже руку приложил! Не одни только компьютеры. Компьютеры-то трупы в багажники не запихивают!

– Вот-вот. Только до сих пор неизвестно, кто стоит за этой аферой. Никто его не видел, но получается, что покойная Нелтье его вычислила. И он с ней разделался. Рейкееваген уверен, что это человек из ее окружения. Инспектор лелеет слабую надежду на то, что один из обрывков на стоянке потерял он, а не пани. А вдруг? Но главное, конечно, то, что пани – единственный свидетель. Единственный, кто видел водителя «мерседеса».

– «Единственный, единственный», – проворчала я. – Заладили одно и то же.

– Потому что так оно и есть.

Мы закончили перекладывать бумаги на пленку, и я принялась изучать то, что оказалось сверху кучи. Это были в основном обрывки счетов и кредитных квитанций, сплошь цифры и иногда названия мест, где я пользовалась кредитками. И как, интересно, я пойму – мое это или не мое?

– Подождите, – велела я инспектору, – так мы ничего не добьемся. Я пользовалась пятью кредитными картами, а может, и шесть их было. Сейчас я выпишу их номера, и мы с вами на пару начнем проверять. Да-да, и пан тоже. Непременно! И пан может спокойно выпить хоть сто банок пива, работы у нас до ночи. А признайте, ведь это не иначе как указание свыше, что я не порвала их.

– А почему не порвали? – спросил инспектор, отгребая к себе часть мусора.

– От лени. Вы только гляньте, сколько пришлось бы рвать. Адов труд! К вашему сведению, рвать бумагу не легче, чем ощипывать куриные перья для подушки.

Я отыскала свои кредитки, аккуратно переписала номера, и мы приступили к работе. Кое-где попадалась фамилия – увы, моя. Изо всех сил старалась я припомнить бумажку, которая валялась за колесом, вроде бы она еще была мокрая и малость побольше моих кредитных квитков… Вроде бы. Но и среди моих бумаг попадались не только квитанции, что угодно можно было обнаружить.

И все же Гурский нашел!

Сверившись в очередной раз со списком номеров моих кредиток, он потер глаза, опять сверился, засопел и посмотрел на меня.

– Или у меня со зрением нелады, или вот она! Нет у пани такого номера.

Я вырвала у него бумажку и тоже сравнила номера. Да, в списке таких чисел не было. И по размеру она была немного больше моих.

– Брюссель, – прочла я. – «Тоталь». Это с заправки. В Брюсселе я не заправлялась и вообще в Брюссель не заезжала. Езус-Мария, Юрек-Вагон оказался прав! Преступник расплачивался за бензин, когда заправлялся в Брюсселе, и выронил квитанцию на стоянке в Зволле. А есть ли там дата? О, есть! Восемнадцатое августа, подходит. Нет, рановато…

Роберт Бурский нахмурился:

– Почему?

– Если заправился восемнадцатого, то что делал с этой машиной целых три дня? Хотя, постойте, кажется, понимаю. Приготовился и держал машину в каком-нибудь гараже. Так… Свистнул у Эвы машину, отправился из Парижа в Амстердам через Брюссель, по дороге заправился…

– А почему он сразу не выбросил бумажку? – спросил Гурский таким тоном, будто перед ним сидела не я, а убийца.

Пришлось объяснить этому наивному человеку, что, заправив машину, надо сначала отъехать от бензоколонки, а не выбрасывать тут же чек на покупку бензина. Чек – доказательство, что за бензин заплачено. А то ведь как бывает? Увидит какой мошенник – валяется чек, поднимет, войдет в будку, постоит у кассы, купит шоколадный батончик за восемьдесят грошей, о бензине и не заикнется, а выйдя, заправит свою машину, уже подогнанную к колонке, и спокойно уедет. Я сама была свидетелем, как искали такого мошенника, кто-то заметил, как он поднял брошенный кем-то чек. Вот почему я всегда уезжаю со всеми бумажонками, уже использованными, и моя машина постепенно превращается в небольшую свалку.

Гурский возразил:

– Вы – другое дело. Насколько я знаю, пани никого не убивала.