Убить меня - Иоанна Хмелевская

Что я и сделала при первой же возможности.

Соме Унгер прекрасно знал, что на него открыта охота.

Он так и так собирался покончить с махинациями, поскольку понимал, что они не могут продолжаться бесконечно. И даже стал предпринимать осторожные шаги по свертыванию похоронного предприятия, когда на него налетела эта старая перечница Нелтье ван Эйк.

С перечницей он расправился без проблем. Все было сделано, как задумано, и прошло без сучка и задоринки. Казалось, ему удалось уничтожить все документы, где упоминался Соме Унгер, но увы. Выяснилось, гадина Нелтье записала имя где-то еще, так что полиция очень быстро все разнюхала. Впрочем, еще в самом начале аферы он предполагал, что может наступить момент, когда Сомса придется уничтожить. И вот теперь Сомсу конец, Соме исчезнет, а он перевоплотится в другую личность, в другого человека. Даже в двух человек. Не одновременно, конечно, а по очереди – сначала в одного, потом в другого. И лишь после этого сможет вернуться к своей настоящей личности и настоящему лицу. Вся легенда продумана до мелочей, ничто не вызовет подозрений. Он теперь богат и может зажить в свое удовольствие, ни в чем не нуждаясь.

Так-то оно так, если бы не одно «но». Был на этом свете человек, который видел его настоящее лицо.

В Зволле он допустил ошибку. Все из-за спешки, да и кто мог ожидать такого стечения обстоятельств? Словно специально эта проклятая баба дожидалась, сидя в темном автомобиле, когда он пройдет мимо. Словно намеренно желала разглядеть его лицо. И ведь всегда так бывает. Одна дурацкая ошибка – и все усилия могут пойти насмарку. Правда, в настоящее время ему ничто не грозит, может опознавать его хоть сто раз, все равно не узнает – настолько он изменил свой облик. Но позже, когда он заживет своей обычной жизнью… Ведь от случайностей никто не застрахован… И тогда ему конец. Нет, не стоит рассчитывать, что у этой бабы короткая память.

Бабу надо устранить – никакого сомнения.

Хотя и спешки особой нет. Пусть эта зараза исчезнет с лица земли одновременно с Сомсом. Причем никаких убийств, все должно выглядеть рядовым несчастным случаем. Или самоубийством. Или как нападение уличных грабителей, вон сколько их развелось в последнее время. Чтобы, не дай бог, у полиции не возникло подозрений…

Адрес проклятой бабы он знает, места знакомые. Сейчас эта идиотка где-то шляется по свету, но для сезона отпусков это дело обычное. Можно и подождать. Вернется домой, никуда не денется. Тут ей, сердечной, конец и наступит. Надо только заранее изучить окрестности ее дома, все распланировать. Судя по встрече в Зволле, баба любит порулить, так что самое простое – автокатастрофа со смертельным исходом. Уж машин-то бьется на польских дорогах – не счесть…

Я позвонила Роберту Гурскому.

– Понятия не имею, что они там комбинируют и что думает по этому поводу пан, но могу рассказать о том, что мне стукнуло в голову. Не о компьютерных махинациях, разумеется, тут я полный баран, а о взаимоотношениях между людьми. Есть у меня кое-какие соображения. Кое-что я узнала наверняка, до кое-чего доперла дедуктивным методом. И хотя с дедукцией я уже разок попала впросак, уповать на нее не перестала. Бзик у меня на почве дедукции. Теперь я, правда, поосторожнее в своих выводах, однако поделиться ими с вами могу. Пан желает послушать?

Послушать Гурский желал. И я ему все рассказала.

Эва Томпкинс со своей домработницей Ядей держалась запросто, можно даже сказать, по-дружески. Они часто болтали о разных разностях, особенно когда возились в саду, где муж не мог им помешать. И никто не мог подслушать, а если бы и подслушивал, все равно бы ничего не понял, ведь болтали они по-польски. Держать язык за зубами Ядя умела. К тому же девушка, хоть и совсем молоденькая, была отнюдь не дурочка, а приступ нежных чувств к английскому парню помог ей понять чувства хозяйки к мсье Ляпуэну.

Вот примерно как происходил наш разговор с Ядей.

– Понимаете, пани Иоанна, мне просто не с кем посоветоваться, я всех боюсь, даже Джеймса. Может, я ему и нравлюсь, но ведь он полицейский, так? Тогда уж нравлюсь не нравлюсь, дело десятое, главное – служба, так? Мой дядя служил в армии, так что я могу это понять, а полиция похуже армии будет, так?

Я подтвердила – точно, похуже, и тут же деликатно намекнула, что она и сама не урод, даже полисмену может понравиться, если у того есть глаза.

Ядя вроде бы немного воспрянула духом.

– Ну, может быть… Но ведь не только одна я знаю, что Эва уезжала… с этим, своим… Многие догадываются или даже точно знают. Вот пани, например, так? И полиция, так?

Я подтвердила, что полиция давно в курсе шашней Эвы. И девушка разговорилась.

– А вот Жорж не знает. То есть муж. Его вообще-то Джорджем зовут, но Эва зовет Жоржем. А он ревнивый – страсть какой ревнивый. Даже к почтальону ревнует… А я уже сообразила, что полиция хочет знать, кто об этой поездке Эвы знал заранее. Это я из вопросов полицейского сделала такой вывод. Правильный?

Я с радостью подтвердила – правильный. Молодец, девочка!

– Так вот, заранее никто не знал. Прежде она тщательно скрывала ото всех свои планы. Даже близким подругам не говорила, да у нее только одна близкая подруга и есть, и то не здесь, а в Кракове. Впрочем, подруга приезжает каждый год. И я о ней никому не сказала, даже Джеймсу. Пани Эва ее в свой список знакомых тоже не внесла. А теперь вот я подумала – а вдруг от этого какой вред будет?

У меня перехватило дух. Девушка из Кракова вряд ли как-то связана с голландским убийцей. Но все же…

И я осторожно заметила:

– Минутку. А если окажется, что эта краковская подруга каким-то образом, совершенно случайно, встретилась с убийцей и проболталась, сама того не желая?

– И что тогда? – в ужасе пролепетала Ядя.

– Вот именно! Что тогда? Нет-нет, вам с Эвой никакого вреда – я уверена, а вот той подруге… Для убийцы-то она нежелательный свидетель, и уж он непременно прикончит дурочку. Зачем ему рисковать?

Ядя долго молчала.

– Ну, я и не знаю… Пани Иоанна, помогите! Я, конечно, детективы читала, по-польски, правда, но… пани лучше меня разбирается в таких вещах. Вот почему я обрадовалась, когда пани мне позвонила, и теперь очень прошу – сделайте так, как считаете нужным. Я на вас, пани Иоанна, полностью полагаюсь. Может, как-нибудь так деликатно об этой польской подруге сообщить, чтобы никто не пострадал? Заодно и ее предупредить. Это можно?

Я без колебаний заверила – можно.

– А я тут по-английски доверительно не сумею с ними поговорить, – продолжала Ядя. – И если та подруга никому не рассказала… тогда полиция и не станет к Эве цепляться. Уж очень мне хочется ее защитить. И без того она вся исстрадалась. Моему полицейскому не скажу, а вот пани я полностью доверяю.

Тут мне показалось, что на меня взвалили мешок с картошкой.

– Зовут ее Малга Кузьминская. Проживает в Кракове, улица Витоса, дом двадцать два, квартира четырнадцать. И еще хочу сказать… Это у пани Эвы вырвалось… Она понимает, что все дело в ее машине, но только ведь не одни ее знакомые знали об их поездке. Марсель тоже мог кому-нибудь сказать. Нет, она не догадывается, кому именно, да и вообще мало знакома с его приятелями. А теперь и поговорить с ним не может, разве что по телефону, да и то надо соблюдать осторожность… Например, тот человек, у которого они дом сняли, тоже какой-то его добрый приятель. Да мало ли кого этот ее Марсель знает! А теперь поступайте так, как сочтете нужным.

Я и поступила, как считала нужным, – позвонила Роберту Гурскому.

Инспектор Гурский вовсе не считал нужным притворяться, будто у него есть какие-то еще причины, кроме как попить у меня чайку. До хорошего чая он большой охотник, а мой чай едва ли не лучший во всей Варшаве. Комплиментам этим я верила с готовностью и чая не жалела. Ну а ведь чай молча пить не будешь, разговор сам по себе заводится.

– Я не могу слишком уж нахально вмешиваться в расследование, – говорил Гурский, прихлебывая чай, – в конце концов, с инспектором Рейкеевагеном мы не друзья-приятели, отношения у нас чисто служебные. И он не очень-то делится со мной своими успехами и планами. Может, ему тоже пришла в голову мысль о знакомых… А Гонсовская права, любовника непременно следует потрясти. И эта Кузьминская из Кракова… Минутку. Говорите, Кузьминская? Так это ведь девичья фамилия Эвы. Родственница?

В самом деле, а я от волнения и не сообразила.

– Не знаю, Ядя говорила о ней только как о подруге, но, может, и родня. Завтра уточню у Яди.

– А почему не сейчас?

Я взглянула на часы:

– Поздно. Кто-нибудь из хозяев мог вернуться домой, не будем создавать девушке трудности. Но вот расспросить Малгу Кузьминскую я могла бы и сама. Для этого не обязательно ехать в Краков.

Гурский молча смотрел на меня, и в его глазах много чего можно было прочитать. Я поднапряглась и кое-что поняла.