Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота - Андрей Юрьевич Андреев

законов – монарх. Но надобно, чтобы струился их поток медленно и в русле строго ограниченном. Если рассеются они на множество ручейков, текущих в разных направлениях, потеряет это русло свой облик и чистоту и превратится в болото. Хотите Вы кодекс русских законов создать, и совершенно правы. Даст Бог, приучит он людей законы уважать! Но в любом случае понимаете Вы, что, даже когда кодекс сочинят, ожидаемое действие окажет он не сразу. Уважение к законам должно в привычку войти, а привычки приходят медленно.

Все эти причины вместе взятые должны, Государь, Вас убедить, что необходимо Вам сохранить конституцию деспотическую – не как собственное Ваше наследство, но как наследство Вашей нации. Да останется эта конституция священной до тех пор, пока пребудет необходимой! Между тем старайтесь внушить Вашему народу познания скромные и солидные, которые просвещают, не ослепляя. Вы не ради славы трудитесь, а ради добра. Потому довольствуйтесь, мой Герой, тем, что даруете России счастье, на какое может она рассчитывать в Ваше царствование, и если современники Вам справедливости не отдадут, потомки наверняка их ошибку исправят. Можете Вы мне возразить, что, когда я за личное достоинство и собственность лифляндского крестьянина борюсь, действую несвоевременно и сам своим правилам противоречу. Я слова «свобода» в этом деле не произношу, но оно станет для этого малого народа источником счастья.

Считайте, о мой Александр! письмо это моим завещанием. Кто знает, когда еще буду я иметь счастье Вас видеть?

Всецело Ваш Паррот

72. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 5 июня 1805 г.

Государь!

Возвратился я в свою келью, вернулся к прежним занятиям. С собой привез много, очень много счастья, коего Вы есть единственный источник. Пребывание мое в Петербурге видится мне одним из тех пленительных снов, от которых пробуждаешься с сожалением, которые длить хочется, чтобы ими действительность заменить. Забыл я все, что претерпел; помню только моего Александра, сего мужа возлюбленного, который умеет людей любить, который меня любит! Мой Благодетель! Мой Герой! Будете ли Вы меня всегда любить? – Кощунственно подобный вопрос задавать после того вечера пленительного, единственного в своем роде, когда мы друг другу в последний раз душу излили с той безграничной щедростью, какою нас природа наградила. Да, чувствую я, будете Вы меня любить до тех пор, пока продолжу добродетели поклоняться. Вы ей поклоняетесь, и сердце Ваше, чистейший из алтарей, какой ей природа воздвигла, сохранит память о Вашем друге. – Счастлив я; единственное, о чем могу Вас молить, – не меняйте никогда наших внешних сношений. Сохраняйте вечно друга, над которым события не властны, который у Вас никогда подозрений не вызовет, друга, который Вам другом останется при любых обстоятельствах, который сможет всегда Вам в глаза смотреть не только с простодушием невинности, но также и с абсолютным доверием. Знаете Вы, что не бывает дружбы без равенства; единственный способ это возвышенное равенство завести – не разрушать отношений, судьбою установленных. Возвысив меня, Вы меня унизите. Пусть не соблазняет Вас мысль, что на посту более высоком смогу я большую принести пользу общественному благу. Меня ею не соблазнить, и буду я всегда такому исходу противиться решительно. Единственная участь, для которой сделаю исключение, – та, о которой осмелился я Вам некогда уже говорить: готов я победить или погибнуть подле Вас. Скажите только слово! – и полечу на тот пост, какой обстоятельства, мой гений и моя любовь к Вам мне укажут, и сделается для Ваших врагов дерптский профессор Бонапартом дружбы. – Простите мне столь великую веру в собственные силы. Там, где осторожность требовалась, робел я часто общественного блага ради, но если потребуется обстоятельства превозмочь, ход событий изменить, тогда узнаете Вы меня, о мой Возлюбленный!

На следующий день после моего возвращения был я избран ректором. Сладостное чувство испытал при мысли о том, что, подписывая назначение мое, Вы улыбнетесь[401]; с еще более сладостным чувством о том думаю, что по прошествии года будете Вы довольны тем, что назначение подписали. Действовать намерен согласно Вашим правилам. Сделаю все возможное, чтобы Ваше юношество воспитать таким, каким Вы его видеть желаете, любящим порядок, но сохраняющим благородную энергию, которая послужит однажды благу государственному. Последние беспорядки, в которых были наши студенты замешаны, доказали мне, как много можете Вы ожидать от этой энергии юношества, если ее в нужное русло направить. Молодой Будберг, которого закон покарал как зачинщика последних событий, который по уставу нашему исключен был из университета и лишен возможности занять должности, доступные только людям с образованием университетским, – этот молодой человек невиновен. Он на себя добровольно вину взял, чтобы спасти товарища, чье несчастье бы жизнь целой семьи омрачило, беспрекословно наказанию покорился, а когда все было кончено, прощаясь с одним из наших профессоров, сказал ему: «Покидаю Университет и Отечество, зная, что невиновен и доброе дело совершил; повсюду, где люди живут, сумею людей отыскать и жить для блага общественного». Примерное существование в течение почти трех лет, примерное и поведением, и усердием, доказало бы истинность его героизма, когда все его товарищи то же самое бы не подтверждали. Государь! Не подумайте, что я осуждаю суровый приговор, ему вынесенный. Даже зная о его невиновности, я бы действовал в согласии с законами и формами судебными, я бы его осудил, хотя бы ради того, чтобы доставить ему пленительное сознание, что он собою пожертвовал ради дружбы. В двадцать лет такой поступок всю жизнь определяет, и мы этого юношу человечеству дарим, даже если потеряли для самих себя.

Клингер будет иметь счастье Вас видеть; не знает он, что ждет его счастье еще большее; но я знаю, что Ваше щедрое сердце ему авансы сделает, что приручите Вы этого редкостного человека: к нему приступ труден, но душа у него чувствительная и благородная. Останетесь Вы довольны его докладом об Университете и наших школах и не станете себя упрекать за предпочтение, нам порою оказываемое. Он это письмо привезет и через Гесслера передаст.

С великой надеждой на Вас и жизнь Вашу смотрю. Ничего у Провидения не прошу, кроме как продолжить ее течение. Остальное сами сделаете, а Ваш Паррот счастлив будет за Вашим царствованием наблюдать, пребывая в уверенности, что Вы от любых нравственных зол защищены надежно. Будете великим, будете счастливым, как я Вам того желаю.

73. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 11 июня 1805 г.

Государь!

Надежды мои сбываются. Уже посетили Вы один из приютов человеческой нищеты, и явление Ваше, без сомнения, в сердца этих несчастных пролило целительный бальзам, какого