Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

моим приказам, я отошлю тебя назад в Каракорум. – Юноша с перекошенным лицом набрал в грудь воздуха, но Субудай с беспощадной решительностью продолжил: – Там ты сможешь пожаловаться на меня своему дяде, но поход на этом для тебя закончится. Если я прикажу тебе взять высоту, то ты положишь весь свой тумен, но меня не ослушаешься. Если велю скакать во весь опор на позицию, то ты загонишь всех своих коней, но прибудешь вовремя. Я ясно изъясняюсь? Если ты подведешь меня хоть в чем-то, шанса исправиться у тебя не будет. Это не игра, командир, и мне совершенно нет дела, как ты ко мне относишься и что про меня думаешь. Никакого дела, ты понял? А теперь, если хочешь что-то мне сказать, говори.

За пару лет, истекших с его победы на скачках в Каракоруме, Бату сильно возмужал. Свою горячность он унял с поразительной быстротой, обуздав гнев и скрыв чувства так, что они даже не читались в его глазах. Субудай удивился, увидев перед собой не мальчика, но мужа, что делало Бату еще опаснее.

– Ты можешь во всем на меня положиться, Субудай Багатур, – сдержанно, без вызова или насмешки в голосе, сказал Бату. – А теперь, с твоего позволения, я вернусь в свою колонну.

Субудай медленно кивнул, и Бату тронул коня по тропке вниз, к подножию. Какое-то время он пристально глядел юноше вслед, после чего досадливо нахмурился. Надо было все-таки отослать его обратно в Каракорум. С любым другим командиром он бы поступил проще: высек и привязал к седлу, чтобы в таком виде с позором прогнать домой. Только память об отце Бату и о его великом деде удерживала руку Субудая. За такими вождями идут люди. Может, и Бату со временем уподобится им, если, конечно, не будет убит. Ему необходимо пройти через испытания, обрести твердость духа, которая достигается лишь знанием и опытностью, а не пустой спесью. Оглядывая необъятные просторы, Субудай кивнул своим мыслям. У юноши будет еще много возможностей закалить себя в горниле битв.

Русские земли были открыты для вторжения, тактика которого у Субудая была доведена до совершенства. Народ, включая знать, жил здесь в домах и городках, которые защищал от силы деревянный частокол. Кое-где такие укрепления продержались десятки, а то и сотни лет, но военная машина монголов сокрушала в цзиньских землях гораздо более мощные стены. Монгольские стенобитные орудия размалывали замшелые бревна подчас вместе со стоящими за ними защитниками. Понятно, что Субудаевым лучникам приходилось теперь иметь дело с куда более густыми лесами, чем те, что им встречались до сих пор. Иногда леса тянулись на тысячи миль и могли скрывать в себе большие группы конников. Истекшее лето выдалось жарким и дождливым, а значит, земля была зачастую чересчур мягкая для того, чтобы развивать нужную скорость. Больше всего Субудай не любил болота, но постепенно он приходил к выводу, что, если бы не они, Чингисхану в свое время следовало двигаться как раз сюда, а не на восток. Земли к западу богаты и плодородны, и до сих пор Субудай не видел силы, способной остановить его тумены. Постепенно монголы продвинулись на многие сотни миль к северу, а зима принесла желанное избавление от гнуса, дождей и болезней.

Первый год Субудай держался восточного берега Волги, предпочитая вначале сокрушить любую возможную угрозу, которая способна возникнуть в его будущем тылу, а следовательно, стать препятствием на пути снабжения и сообщения с Каракорумом. Расстояния здесь огромные, но по ним уже безостановочной вереницей следовали всадники. За туменами возникали первые почтовые станции – ямы, – как и всё в русских землях, они были хорошо укреплены. Строения Субудая не волновали, но там хранилось зерно, седла и стояли лошади для быстрого и беспрепятственного продвижения гонцов.

И вот однажды весенним утром Субудай собрал тысячников и темников на лугу возле озера, изобилующего птицей. Все утро следопыты ловили без счета птиц в сети или сбивали их для забавы влет. Женщины в станах ощипывали тушки для вечерней трапезы, отчего на траве, порхая поземкой, образовались целые сугробы из пуха и перьев.

Бату с тщательно скрываемым любопытством наблюдал, как Субудай выводит вперед одного из своих самых сильных воинов, лицо которого скрывал блестящий железный шлем. Все его доспехи были добыты к западу от здешних мест. Конь воина и тот казался чудищем – черный, будто ночь, и в полтора раза крупнее монгольских лошадок. Как и воин, он был покрыт броней от пластин вокруг глаз до юбки из толстой кожи и металла, защищающей круп от стрел.

Кое-кто из собравшихся поглядывал на скакуна с завистью, но у Бату этот зверь вызывал лишь усмешку. При всем своем размере, с эдакой массой доспехов он наверняка медлителен и неповоротлив – по крайней мере, в атаке и в сумятице битвы.

– Вот с чем мы столкнемся, когда двинемся на запад, – объявил Субудай. – Воины в таких железных клетках – самая грозная сила на поле боя. По словам христианских монахов в Каракоруме, остановить их невозможно, а вес металла и кожи сокрушает все на своем пути.

Командиры тревожно заерзали, не зная, верить ли такому нелепому заявлению. Под их зачарованными взглядами Субудай подвел свою лошадь поближе к грозному чудищу. Рядом с воином и тем конем он смотрелся карликом. Вот Субудай, держа свою лошадь за поводья, повел ее по кругу мимо коня.

– Поднимай руку, когда меня видишь, Тангут, – сказал он.

Вскоре смысл его слов дошел до всех. Воин в шлеме видел лишь узкую полоску спереди.

– Даже с поднятым забралом ему ничего не видно ни сбоку, ни сзади, – пояснил Субудай. – А все это железо затрудняет движения.

Субудай потянулся и постучал воина кулаком по нагруднику. Тот загудел, как колокол.

– Грудь его хорошо защищена. Под доспехом находится рубашка, сделанная из