Женщины средиземноморского экспресса. Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони

– С кем? – тихо спросил он.

Жюль посмотрел на него с испугом и закрылся, как створки устрицы. И так как стакан его был почти пуст, Лартиг поспешил его наполнить.

– Пейте! – посоветовал он отеческим тоном.– Ничто лучше не помогает забыть неприятные воспоминания.

– Это правда! И... заметьте... ик!.. Я уже почти успокоился когда... ик!.. когда она вернулась.

– Кто она?

– Она, конечно... принцесса... ик!.. китайская принцесса. Вы не понимаете, что все... начинается снова?

– Что все?

Рука журналиста крепко держала бутылку, готовую на всякий случай. Он поспешно добавлял ароматный напиток, по мере того как он исчезал в глотке хозяина, глаза которого начинали часто мигать. Это было тревожным признаком: если консьерж уснет, он ничего больше не расскажет.

– Что все?– повторил он громче.

– Ну... все остальное! Уверен на все сто. что китаец вернется! Если только он не умер! Ик!.. Тоже. Боже, как я хочу пить! Еще немного рома, пожалуйста.

– Сейчас налью. Расскажите мне о старом китайце! Мне кажется, я его знаю. Я как раз встретил его недавно, – солгал Лартиг с апломбом.– Вы знаете его имя?

Фромантен напряг память изо всех сил и наконец разродился:

– Вы... Он сказал, что его зовут Ву.

– Да, пожалуй. И как он выглядел?

Опьянение росло, и вместе с ним исчезал страх. В нескольких бессвязных фразах он довольно подробно описал внешность этого персонажа, после чего консьерж умолк, скорбно глядя на пустой стакан, куда Лартиг налил еще наперсток тут же проглоченной влаги.

– Да, это именно так! – согласился он.– Вы сразу же стали друзьями?

– Почти... Он попросил о небольшой услуге...

На этот раз дело пошло. Уже не нужно было больше рома, чтобы Жюль рассказал о своей встрече со стариком-китайцем, о своем обещании позвонить и обо всем, что за этим последовало. Обо всем, кроме золотых монет, так как, несмотря на свое крайнее опьянение и глубокую любовь к деньгам, он инстинктивно удержался от таких признаний. Лартиг подозревал, что он сделал это не бескорыстно, но не стал расспрашивать его дальше.

Когда консьерж наконец уронил голову на руки и захрапел, журналист достал трубку, набил ее, закурил и стал спокойно рассматривать своего нового друга и размышлять.

То, что он только что услышал, не проясняло дела Бланшара. Напротив, Фромантен историей о старом китайце дополнил детали головоломки, которая вовсе в этом не нуждалась. Чем больше журналист сопоставлял эти сведения с тем, что рассказал ему Антуан, тем больше дело запутывалось. Он никак не мог определить место Орхидеи во всей этой путанице. Кто она, соучастница? Невинная жертва или главное действующее лицо, несмотря на утверждения Лорана? Возможно, имеют место два, совершенно различных, дела. Убийца Эдуарда Бланшара, возможно, не имел ничего общего со всеми китайцами, специально появляющимися на сцене в тот момент, когда нужна была ширма.

Однако одно было ясно: мадам Бланшар в настоящее время находится одна без всякой защиты в квартире, из которой обыкновенная женщина, наделенная обыкновенным женским чутьем, убежала бы: два трупа, не важно, что один из них был на улице. Это все-таки много.

Притянутый, как магнитом, Лартиг, вышел из каморки консьержа на цыпочках, стараясь не скрипеть паркетом, дошел до большой лестницы, снял обувь и в одних носках поднялся на второй этаж. Прильнув ухом к створке двери, он некоторое время прислушивался, стараясь уловить малейший шум чьего-либо присутствия, но ничего не послышалось. Он беззвучно присвистнул: прекрасная Орхидея, видимо, спит, значит, у нее стальные нервы. Близился рассвет, когда он вышел на авеню. Он заметил инспектора Пенсона, державшего в руке велосипед и беседовавшего с полицейским, обязанным наблюдать за улицей, и особенно за домом Бланшаров. Полицейских сменяли каждые два часа: ночное дежурство зимой было малоприятным, несмотря на возможность укрыться в воротах. Пенсон, по всей видимости, пришел поддержать дух своих «войск», хотя Лартиг и не понимал как следует глубокого замысла полиции. По словам Антуана, Ланжевен определил Орхидее роль овцы, но в этом случае приманка окажется под угрозой, так как несчастную могут зарезать двадцать раз, прежде чем эти бравые стражи успеют вмешаться. А сам Пенсон? Откуда он пришел в это время? С набережной Ювелиров? Или с какой-нибудь конспиративной квартиры? Но с какой?

Не имея возможности немедленно получить ответ на этот вопрос и пользуясь тем, что никто не смотрел в его сторону, журналист проскочил через парк Монсо и вышел на площадь Терн, откуда утренний фиакр доставил его в газету.

Он решил в этот же вечер снова навестить консьержа и составить ему компанию, чтобы иметь возможность внимательно наблюдать за Орхидеей. Последняя не должна была подвергаться большему риску днем, когда флики[25] вполне справлялись со своей задачей.

Но в этом он очень ошибался...

Глава VIII

Лицом к лицу...

После полудня Орхидея позвала консьержку, попросив ее найти фиакр. Она хотела съездить в Сальпетриер, чтобы разыскать там свою бывшую повариху. Она была уверена, что эта женщина знает хотя бы часть правды об убийстве ее мужа; даже если она действительно сошла с ума после этих чудовищных событий, все же из нее можно будет кое-что выудить.

Орхидея не испытывала никакой жалости ко всем этим людям, которые в течение четырех лет преследовали ее своей потаенной ненавистью лишь за ее принадлежность к иной расе и за цвет кожи, а теперь открыто обвинили ее в убийстве мужа, которого она обожала. И если ей доведется поговорить с Гертрудой с глазу на глаз... уж тогда она применит все средства, чтобы развязать ей язык.

Но, сидя в экипаже, который вез ее по освещенным бледным солнцем набережным Парижа, она вдруг почувствовала себя менее агрессивной и напряженной, более спокойной. Может быть, сказывалось то, что она хорошо выспалась, может быть, такие мелкие детали, как то, что завтрак гордая Луизетта по доброй воле принесла ей в постель. Или на нее расслабляюще подействовало неяркое солнце и тепло, пришедшее на смену холоду и пасмурному небу. В общем, настроение ее переменилось. Она уже начала с иронией относиться к собственному решению всегда держать при себе огнестрельное оружие, так что на этот раз оставила револьвер на столике около кровати.

И все же, когда фиакр поворачивал на бульвар Малерб, она поняла, что полиция по-прежнему озабочена ее безопасностью: за ее экипажем на некотором расстоянии ехал на велосипеде инспектор Пенсон, в надвинутой по самые брови кепке, из-под которой торчал только его нос. Сперва это ее рассмешило, потом она заставила себя переключиться на