Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин

проснулся, мой друг, – ответил Порфирий, делая ударение на словах «мой друг», – значит, ты прощен.

– Как долго я был без сознания?

– Несколько дней. Мы уже обогнули Италию.

– Я так долго спал?

– Да. Обычное дело для тех, кто травится таинством. Некоторые вообще не возвращаются с Ахерона. Но ты снова со мной, и я рад…

– Что это за корабль? – спросил я.

– Личное императорское судно, – ответил Порфирий и втянул носом воздух. – Старое, поэтому запахи здесь довольно затхлые. Калигула построил для себя три больших корабля – два пресноводных и один морской. Первые два затопили на озере Нери после его смерти. А этот плавает до сих пор, хотя его постоянно чинят – меняют палубу, паруса, весла, так что от изначального корабля за эти столетия не осталось ни доски. Судно позволяет путешествовать с комфортом, но не слишком быстро.

– А команда?

– Военные матросы. Им велено не вступать с нами в разговор без приказа и вообще не показываться на верхней палубе. Мы здесь в безопасности. Поэтому прошу тебя, друг, если снова испугаешься, не прыгай за борт, потому что корабль идет быстро, и нырнуть за тобой я побоюсь…

Император шутил. Он находился в хорошем расположении духа. Это было прекрасно. А еще лучше было то, что он спас меня своими руками. Я теперь не просто освобожденный гладиатор, а что-то вроде любимой собачки. Ибо кому еще принцепс простит укус?

– Тебе лучше? – спросил Порфирий.

– Да, господин.

– Я не говорю с командой, и одному мне скучновато. Сейчас у меня есть собеседник. Идем прогуляемся по палубе, бесценный мой.

«Бесценный». Теперь, глядя на меня, он будет умиляться проявленной им доброте – и мои шансы выжить в путешествии значительно возрастут… Впрочем, не следует думать, что понимаешь принцепса до конца. Это повторили бы многие, будь они живы.

На палубе у меня закружилась голова от удара свежего ветра.

Облака. Солнце. Море.

Вечная юность мира. Как быстро сгорает рядом с нею наша жизнь… Но не стоит напоминать принцепсу о бренности – это у императоров не самая любимая тема.

– Далеко ли до Аттики? – спросил я.

– Вон та полоска на горизонте – она, – ответил Порфирий. – Скажи, ты помнишь свой заплыв по Ахерону?

– По Ахерону? Но господин же говорил, что мы плавали в море.

– Когда принимаешь элевсинское таинство и тебе кажется, будто плывешь по Ахерону, это он и есть, – сказал Порфирий. – Неважно, где твое тело на самом деле – в море или в ванне. Все, что ты видишь и чувствуешь, имеет особое значение. Это послание от богов. Ты помнишь, чего ты испугался?

– Помню, – ответил я. – Я вспомнил слова господина о демонах, готовых пожрать наши души. И тут же один из них словно бы схватил меня из-под воды и потянул на дно.

Лицо Порфирия стало мрачным.

– Теперь ты понимаешь, почему я, император Рима, иду пешком в Элевсин? – спросил он.

– Понимаю, господин, – ответил я. – Жить с подобными прозрениями невыносимо. Нужна ясность.

– Вот именно.

Над палубой разнесся звук гонга – нежный и чуть печальный.

– Ну наконец, – сказал Порфирий. – Еда готова. Хватит страхов, Маркус. Давай жить, пока живы… Ты долго спал, и тело твое ослабло. А телохранитель должен быть сильным. Идем перекусим – и заодно выпьем.

Порфирий был прав – после его микстуры я чувствовал голод, причем волчий, то есть в высшей степени римский, как согласились бы Ромул и Рем. Поэтому перекусить казалось даже патриотичным, но я не стал делиться с принцепсом этой сложной мыслью, побоявшись запутаться в словах.

Пройдя по палубе, мы остановились у золоченой двери, за которой тихо пела флейта. Я ощутил запах еды – и чуть не захлебнулся слюной.

– Добро пожаловать в мою столовую…

Дверь раскрылась, и я увидел просторную залу, ничем не отличающуюся от столовой в римском дворце – кроме, может быть, низкого потолка. Те же золото и мрамор, драгоценные росписи, редкие растения в кадках. Два флейтиста в углу играли по очереди, чтобы музыка не прерывалась, когда устанут губы. Видимо, у них были инструкции притворяться мебелью – они даже не подняли глаз.

В центре комнаты стоял ломящийся от еды круглый стол. Вокруг сверкала парча пиршественных кушеток.

Вид изысканной пищи наполнял воодушевлением и одновременно смущал. Блюда выглядели необычно. Впрочем, после цирковой победы меня уже угощали едой непонятного происхождения и состава.

– Ложись к столу, Маркус, – проворковал Порфирий, – я лично прослежу, чтобы ты отведал вкуснейшее из приготовленного сегодня поварами…

– Я не понимаю, из чего эта еда сделана, – борясь с потоками слюны, сообщил я.

– Сперва попробуй. А я буду тебе объяснять… Что привлекает твой взгляд?

– Вот это, пожалуй, – сказал я нерешительно. – Очень красивое печенье… Или не печенье? Котлетки?

– Пробуй.

– Кажется, куриные биточки? – спросил я, прожевав.

Порфирий презрительно засмеялся.

– Куриные биточки? За кого ты меня принимаешь? Я что, народный трибун? Это крокеты из лобстера! Из голубого лобстера вынимают мясо, толкут его в ступе с перцем и особым бульоном, а затем запекают в изысканной форме…

Я догадался, что Порфирий разбирается в кулинарных изысках, гордится своими поварами – и мое пробуждающееся придворное чутье подсказало, что расспросы будут ему приятны.

– А что за особый бульон, господин?

Порфирий сделал важное и серьезное лицо.

– Видишь ли, если просто истолочь мясо лобстера с перцем, оно рассыплется на сковородке. Поэтому делают так – отборных морских моллюсков бросают в кипяток живыми.

Их острая предсмертная мука придает бульону клейкость, и он надежно скрепляет мясо и перец.

Я отодвинул блюдо с крокетами.

– Здесь столько всего, господин… А это что такое? По корочке кажется, будто кролик, но животных в форме куба не бывает… Какое-то мясо?

Порфирий засмеялся.

– Попробуй.

Я отправил в рот кусочек мяса… или не мяса? Вкус был восхитителен. Он напоминал что-то, но, что именно, я не мог понять.

– Божественно, господин. Но это не мясо? Грибы? Трюфели?

– А вот это как раз та самая курица, о которой ты вспоминал. Цыпленок по-парфянски. Довольно незамысловатое блюдо, только асафетиду для маринада приходится везти из Парфии. Когда у нас начались проблемы с Парфией, достать асафетиду стало почти невозможно, и ее пытались заменить экстрактом сильфия из Северной Африки. Ну или обходились одним гарумом. Но это, конечно, был уже не цыпленок по-парфянски, а цыпленок по-североафрикански. Говорили, Каракалла так любил этого цыпленка, что из-за него напал на парфян. И в договоре, который Макрин заключил с ними после его смерти, был специальный пункт – по нему парфяне обязались поставлять асафетиду в Рим… Этот цыпленок выглядит просто, но пропитан кровью легионов.

– Изысканнейший вкус, – сказал я, отодвигая тарелку, – но я привык к грубой пище. К тому, что едят воины.

– Ты думаешь, у принцепса за столом нет ничего подобного? – хохотнул Порфирий. – Напротив. Я готовлю себя к возможным лишениям ежедневно и воспитываю свой дух даже в роскоши. Вот, отведай-ка этого