Вариант единорога - Роджер Желязны

– О, это будет другое солнышко, жаркое. Может так случиться, что на суше загорятся пожары, океаны закипят и все такое.

– Вы испугались стужи?

– Мы испугались того, что пришло позже. Из глубин моря появилась гигантская змея и стала бороться с великаном, держащим в руках молот. Потом со всех сторон нахлынули банды гигантов и чудищ и стали биться друг с другом. Среди них был старый одноглазый человек с копьем, и он бросился на большого волка, но тот проглотил его вместе с бородой и всем прочим. Затем пришел другой большой человек и убил волка. Тогда я вышла из убежища и поймала за рукав одного из воинов.

– Послушайте, мистер, это Геттердаммерунг? – спросила я.

Воин задумался, опершись на топор, которым он только что рубил, как капусту, какую-то массу с множеством глаз.

Вроде бы, – сказал он. – Послушайте, дамочка, вы можете…

Он не договорил, потому что многоглазая масса с чавканьем проглотила его и поползла дальше.

Я перешла на другую сторону улицы, где другой воин рогатым шлемом на голове исполнял кровавую чечетку на поверженном чудовище.

– Прошу прощения, – сказала я, – вы не скажете, какой сегодня день?

– Меня зовут Локи, – прохрипел он, топча многоглазого врага. – На чьей стороне вы в этой драке?

Я не знала, что должна быть на чьей-то стороне, – ответила я,

Воин начал было распространяться на ту тему, что я должна, и непременно, а масса тем временем разинула пасть. Локи с печальным вздохом прикончил чудовище ударом копья, а затем внимательно оглядел мою разорванную одежду.

– Вы одеваетесь подобно мужчине, – заявил он, – но… Я застегнула блузку.

– Я… – начала было я.

– Конечно, у вас была безопасная булавка. Что за прекрасную мысль вы мне подали! Так и сделаем. Пойдем, я знаю неподалеку отличное местечко, почти не радиоактивное, – сказал он, прокладывая путь через стаю оборотней, – Боги снизойдут с небес, защищая нас. – Он нагнулся, поднял с земли женщину, лежавшую без сознания, и перекинул её через плечо. – Вы пережили все это не зря. Настанет новый день, и прекрасный новый мир потребует новых совокуплений. Видя ваши округлившиеся животы, боги скажут, что это хорошо, и откинут копыта. – Он загоготал. – Они думали, что все эти смерти приведут нас к иному образу жизни, мира, счастья, другой любви – и новой расе… Слезы заструились по его лицу. – Но в каждой трагедии есть место для здорового смеха, – заключил он, перенося нас через реки крови и поля костей.

Он оставил нас в психоделическом притоне, среди тепла, деревьев, фонтанов, поющих птиц – всех тех мелочей, которые делают жизнь приятной и банальной: нежная пища, ласковый ветер, добротные дома с водопроводом. Затем, продолжая смеяться, он вернулся на поле боя. Позднее моя компаньонка проснулась – белокурая, гибкая, очаровательная, – и её глаза вспыхнули, когда она встретилась со мной взглядом.

– Так, – выпалила она, – вы вызволили меня из этой ужасной мужской бойни, чтобы я могла служить вашим необузданным и извращенным страстям! И это после того, что вы уже со мной сделали!

Я шагнула к ней, чтобы успокоить, но женщина встала в позу каратэ.

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросила я. С вами никто ничего не делал.

– Сделать невинную девушку беременной – это, по-вашему, не сделать ничего? – возмутилась блондинка. – Повесить мне на шею все заботы с абортом, а самим пойти развлекаться с этими многоглазыми чудовищами? Нет уж, увольте, я больше не хочу иметь дела с этими противными мужчинами!

– Успокойтесь, сестра, – сказала я, вновь расстегивая блузку. – Я была столь же привлекательна для мужчин и не раз попадала в затруднительное положение, как и вы, так что отныне хочу вести жизнь простои…

– Хвала Сафо! – с облегчением воскликнула блондинка.

И мы стали парой и живем счастливо до сих пор. Зима ослабела, и Сумерки Богов прошли. Мир стал обновленным, полным любви, мудрости и счастья. Вот и вся история, малышка. А теперь иди, поиграй со своими сестрами.

– Но они вовсе не играют приятно! Они делают вещи, которые вы обе не велели мне делать.

– Как, ты до сих пор не научилась это делать? – спросила другая мама.

– Сияющая особа с золотым жезлом показала, как делать такие вещи. Она также сказала, что боги идут своими, таинственными и не страшными путями.

– Это может быть началом философии, – заметила первая мама.

– Можно сказать и так, – согласилась вторая.

Роджер Желязны

Византийская полночь

Сверкающий машинный ад, где эбеновые стены говорят в завтра. Торопливо пощелкивали челюсти, с треском статических разрядов перемалывая ушедшие дни.

Машина переваривала прошлое, жадно глотала, бормоча будущему: «Ты мое ты мое ты мое», – и собеседник отражался в ее полированных боках.

Человек, представший перед Автоматическим Наблюдательным Устройством, потер серо-стальную челюсть двумя естественными пальцами. Механические ноги пружинили, когда он прохаживался в ожидании. Когда он вступал в цветной круг, роботы-охранники настороженно поворачивались к нему.

Наконец панель засветилась. Щелканье перешло в гул, из зарешеченных отверстий хлынули звуки:

– Уильям Батлер Йетс[1], ты обвиняешься в писании на стенах уборной. Признаешь ли себя виновным?

– Нет, – ответил человек, не останавливаясь. – Меня зовут не Уильям Батлер Йетс.

– Я отметил это. Более того, ты обвиняешься в незаконном обладании именем, употреблении запрещенных семантических единиц и владении инструментами для письма. Признаешь ли ты себя виновным по этим пунктам?

– Я не Уильям Батлер Йетс, – повторил он. – Я уже не знаю, какие слова Резлаб удалил из языка на сей раз. И что значит «инструменты для письма»?

Он замер, как ворон на проводе. Роботы тоже застыли.

– Схваченный в уборной сектора девять, ты имел при себе четыре спички и зажигалку, которой опаливал их концы. В момент ареста ты писал на стенах указанной уборной поэму «Отплывая в Византию». Ты отрицаешь это?

– Нет, – ответил человек.

– В таком случае приговор – «виновен». Имеется предположение, что ты частично виновен в подобных инцидентах, происходивших на протяжении многих лет. Ты отрицаешь это предположение?

– С какой стати? – Человек пожал плечами. – Я писал их все.

– В таком случае ты виновен в тяжком преступлении. Каждое стихотворение ты подписывал «Уильям Батлер Йетс», а обладание именем автоматически влечет за собой высшую меру наказания.

– Я подписывал так не все, – буркнул человек. – Йетс же не все писал.

– Одного раза достаточно для приговора. Однако в протокол будет занесено, что ты не все стихотворения подписывал «Уильям Батлер Йетс». Кто писал остальные?