Призрак Проститутки - Норман Мейлер

«Я не желаю об этом слышать, — заявил Кейбелл. — Предупредите их заранее».

Давид Филлипс, один из наших латиноамериканских сотрудников, сказал Кейбеллу: «Генерал, я провел четыре из последних шести лет на Кубе. Рис и бобы там национальная еда. И уверяю вас, недостатка в них нет».

Кейбелл ответил: «Когда-нибудь слышал о Комиссии по ассигнованиям? Я не собираюсь отправляться в Капитолий и объяснять какому-то конгрессмену, почему мы послали самолет на девять десятых пустой. Так что загрузите рис и бобы».

Это была та единственная ночь, сын, когда наш самолет прилетел точно к цели. По радио пришло сообщение, свидетельствовавшее о таком возмущении, что оно даже было составлено по-английски: СУКИН ТЫ СЫН, НАС ЧУТЬ НЕ УБИЛО МЕШКАМИ С РИСОМ. ВЫ ТАМ ЧТО, РЕХНУЛИСЬ?

Мы все постарались, чтобы Аллен Даллес получил копию. Он вынужден держать Кейбелла в качестве своего Номера Два, так как это четырехзвездный генерал военно-воздушных сил, и Пентагон поэтому меньше к нам придирается. В приличном обществе генерала теперь называют не иначе как Рисово-Бобовый Кейбелл.

Подбавить еще дурных новостей? Морские операции проходят не менее ужасно. Береговая охрана Кастро может похвастаться высоким процентом попадания. Похоже, что их разведка заранее знает многие места нашей высадки на Кубе. Я пытаюсь добыть плавучую базу, которая могла бы оперировать в трех милях от кубинских территориальных вод. Мы могли бы оборудовать ее радаром. И тогда можно было бы посылать маленькие суденышки на берег, когда радар показывал бы, что он чист. Проблема состоит в том, чтобы быстро подготовить такое большое судно.

Теперь о первостепенных новостях. Решено, что основные силы вторжения, к твоему сведению — а я сообщаю это тебе под строжайшей тайной, — решено высадить в Тринидаде. Этот маленький городок находится на южном побережье, между Сьенфуэгосом и Сьего-де-Авила. Идеальное местоположение. Неподалеку есть горы, где можно укрыться, если дела пойдут плохо, и в то же время достаточно близко находятся две провинциальные столицы, которые при удаче можно захватить в первые два дня. Главное же: Куба в этом месте узкая, не больше семидесяти миль в ширину. Мы могли бы довольно быстро перерезать страну пополам.

Еще немножко сплетен, которые не следует повторять. В глубоком тайнике у нас запрятана одна штука. Она называется ЗедР/ОРУЖИЕ, и мне жаль, что мы не имели ее до того, как приступить к выполнению проектов Мэю. Биссел попросил Хелмса запустить это в производство, и Хелмс тотчас обратился за консультацией к твоему крестному. Кого же сэр Хью назначил отвечать за новое оружие, как не Билла Харви! Поразительно, принимая во внимание их давнюю вражду.

На данный момент кончаю. У меня сегодня выдался свободный вечер, которого я очень ждал, так что вернусь к продолжению письма завтра.

Пятница, тринадцатое

Отличный был вчера вечер. Аллену пришло в голову — Господи, до чего же я люблю этого человека, когда он в ударе, — пригласить всех новых «шишек» Кеннеди и ряд наших людей на вечер в клуб «Алиби». Он хотел убедить новую верхушку в Вашингтоне дать «зеленый свет» Кубинской операции, и, по-моему, нам это удалось. Должен сказать, клуб «Алиби» был идеальным местом для такой встречи, такой же древний, как клуб «Сомерсет» в Бостоне. В рамках на стенах висели старые меню, и мартини было отличное. Это расслабило молодую кеннедиевскую поросль, а двое-трое из них были совсем молоденькие. И, должен сказать, на редкость смекалистые, с необычайно развитым чутьем на то, откуда можно получить информацию. Смекалистые молодые джентльмены из высших слоев юриспруденции, но с хорошо развитым инстинктом. С другой стороны, они еще, безусловно, не научились плавать. При всем моем уважении к древней крови, текущей в жилах твоей матери, они напомнили мне членов содружества «Фи Бета Каппа» (еврейского), пришедших на выпускной вечер.

Был там и контингент последователей Кеннеди — ирландского мафиози, не менее подозрительных, чем монахи ФБР, крепких как кремень и готовых в любой момент применить оружие. Однако и они достаточно невежественны и еще плохо плавают. Словом, этот междусобойчик был хорошей идеей. Биссел выступил с отличной речью в своем позолоченном архиепископском стиле. Изобразил из себя шута шутов. Вытянул свой длинный палец, ткнул себя в грудь и сказал: «Смотрите хорошенько на меня. Я тот, кто в этой организации пожирает акул». Это произвело свое впечатление. Почтенный священнослужитель кощунствует. А тем самым мы всего-навсего хотели сказать: «Вы только дайте нам задание, братцы, и мы его выполним. Мы не боимся ответственности. Мы идем на большой риск. Хотите сдвинуть горы — позовите нас». Так и видно было, как люди Кеннеди проникаются достоинствами Биссела: школа Гротон, Йельский университет, доктор экономики и пожиратель акул. Ой, он ведь даже преподавал в Массачусетском технологическом институте!

Должен сказать, мы их накормили неплохими россказнями. Как украсть страну вроде Гватемалы с помощью трехсот человек. Принадлежность к плащу и шпаге должна считаться второй древнейшей профессией, сказал им Аллен. Вообще в ходе вечера было произнесено много первоклассных тостов. Затем Аллен обратился ко мне. Черт бы его побрал, очки его так и сверкали, когда он недвусмысленно призвал меня рассказать о моих похождениях с секретаршами. В 1947 году, в случае если ты этого не знаешь, я сумел собрать кучу информации о планах кабинета министров Трумэна, так как сумел узнать (в библейском смысле слова) нескольких девушек из высокой канцелярии. Вчера, начиная свой рассказ, я предупредил: «Конечно, мы такого теперь не практикуем». Людям Кеннеди это очень понравилось. Мне кажется, Аллен хотел дать понять, что мы — самая подходящая организация для «чертика из табакерки», нашего импульсивного, только что избранного президента.

Однако он решил не застревать в департаменте легенд в качестве еще одного каскадера и перешел к достаточно остроумному описанию того, какие интересные перспективы открываются для содружества Белого дома и ЦРУ, поскольку все мы являемся поклонниками творчества Иэна Флеминга. Высоко поднял бокал и предложил выпить за доброго старого Иэна Флеминга. Кто-то все же пробормотал: «Его романы — такая дрянь!» (мне так и показалось, что обладателем этого молодого голоса был ты), и я добавил: «Иэн Флеминг — живописатель нашей эпохи» При этом наша команда во главе с Даллесом — Биссел, Монтегю, Барнс, Хелмс и я — подумали об игрушках, похожих на те, какие описывает Флеминг и которые вышли из стен нашей Технической службы, вроде депиляционного средства, удалившего бороду Фиделя в 1959 году, когда он приезжал в ООН. В плане эффективности это был чистой воды треп выпускника Дартмута, но кое-кто из наших знал, что я претендую на большее, а потому можно было и похохотать. Главное: мы внушили им некоторые идеи. Они поняли, что мы — обезьяны, умеющие делать в своей клетке не меньше трюков, чем они. Мы дали им понять, что, если они хотят получить быстрый ответ на сложный вопрос, обращаться надо в ЦРУ. А не — повторяю — в Госдеп.

По мере того как шел вечер, лицо у Дина Раска вытягивалось все больше и больше. По-моему, он первым почувствовал, какое великолепное театральное представление может поставить Аллен на тему «Давайте заводить новых друзей в переходный период». У Раска вид человека, страдающего запорами. Наверно, тратит добрых полчаса каждое утро, чтобы освободиться.

Словом, сейчас я опять в деле. А это и необходимо для поднятия духа.

Твой добрый батюшка, крупно везучий

P.S. Покончив с самовосхвалениями, не могу не упомянуть, что меня беспокоит РЕЗЕРВИСТ. БОНАНЦА должен был выследить движение денег, которые наверняка оставил РЕЗЕРВИСТ в банках Майами, если он подкуплен, как я подозреваю.

36

В Монтевидео, после того как Киттредж прекратила со мной переписку, я чаще встречался с Хантом и теперь, лишившись Модены, взял за обыкновение раза два в неделю ужинать с ним. История повторялась. Настроение Ховарда было близко к моему. Дороти находилась в Вашингтоне, каждый вечер звонила по телефону и говорила преимущественно о матери, которая лежала в больнице с неизлечимым раком. В дополнение ко всему светская жизнь Ховарда, которая имела для него такое значение, еле теплилась. Имя его еще продолжало мелькать в светской хронике, описывающей приемы в Палм-Бич, но он уже не въезжал в смокинге в распахнутые ворота — королевские пальмы и деревья поинсиана, украшающие большие поместья; выложенные кафелем бассейны, каменные вазы и балюстрады дворцов Палм-Бич отошли для него в прошлое, — он больше не бродил по дорожкам среди жасминов и бугенвиллей и не танцевал лихо на мраморных полах. Он больше не сидел днем в «Хай-эли», глядя на розовых фламинго, вышагивающих по зеленой лужайке, — нет, Ховард сидел за рабочим столом в Майами, и запахи олеандров и азалий не достигали закутков «Зенита». Ховард находился на той стадии своей карьеры, когда успех мог поднять его до генеральского звания, а провал — положить конец всем его амбициям.