Призрак Проститутки - Норман Мейлер

— Пойду-ка я налью себе, — сказал я.

Я никого тут не знал. В гостиной было человек пятьдесят — на мой взгляд, агенты по продаже недвижимости, спасатели на воде и девочки с пляжа, а также продавцы страховок и разведенки; глядя на них, я вдруг понял, что не один месяц живу во Флориде, а знаю в этом штате лишь тех, кто связан с ЦРУ. Отошедший от дел бизнесмен, заядлый игрок в гольф, принялся мне рассказывать о своей удачной игре, а я пил и думал о том, что у Хаббарда от Реджининой выпивки язык не развязывается.

Модена по-прежнему сидела одна. Ее согнутая спина и плечи заслоняли телевизор.

— Как там дела? — спросил я.

— Похоже, он все еще идет впереди, но полной уверенности уже нет, — ответила она.

На экране появилась фотография Джекки Кеннеди.

— Супруга кандидата, — объявили по телевизору, — ожидает ребенка. Если мистера Кеннеди изберут президентом, это будет первая супружеская пара, которая родит ребенка в Белом доме.

Фотографию сменило изображение штаб-квартиры Кеннеди в Нью-Йорке.

— Хорошо он проходит на Среднем Западе? — спросил я.

— Ш-ш, — прошипела Модена.

Я почувствовал ярость, схожую с той, какая бывала у отца. Модена даже не соизволила повернуться ко мне.

В углу гостиной стояли вместе Хант, помощник Ханта Бернард Баркер и Мануэль Артиме. Мне не хотелось общаться с ними, но не хотелось и говорить с кем-либо другим.

— Мы обсуждали слух, поступивший из весьма информированных источников, о том, что Советы собираются дать Кастро несколько «МиГов», — сказал Хант, когда я подошел. — Поставка должна произойти будущим летом.

— В таком случае, — сказал я, — мы должны первыми добраться до Гаваны.

Оба кубинца глубокомысленно кивнули.

В гостиной стоял такой гул голосов, что мы могли спокойно разговаривать, как если бы находились под покровом джунглей. Это доставляло особое удовольствие. Разговаривать здесь было безопаснее, чем в кафетерии «Зенита».

— А Кастро сумеет найти достаточно кубинских пилотов, которых можно посадить на такие машины? — осведомился Артиме. — Не такие уж у него большие военно-воздушные силы.

— Именно сейчас кубинские пилоты проходят в Чехословакии усиленную переподготовку на этих самых «МиГах», — сказал Хант.

— Вот сукин сын, — заметил Баркер.

Хант повернулся ко мне:

— А как идут выборы? Кеннеди по-прежнему впереди?

— Похоже, Никсон нагоняет его.

— Надеюсь, — сказал Хант. — Если Кеннеди победит, нам будет трудновато решить, кто же наш враг.

— Не намекаете же вы, дон Эдуардо, — заметил Баркер, — что в Америке может быть президент, который отвернется от нас? Ведь Кеннеди сказал же Никсону во время дебатов, что администрация Эйзенхауэра недостаточно проявила себя в отношении Кубы.

— Да, — согласился Хант, — я видел это упражнение в красноречии. Вы только представьте себе, чего это стоило Никсону. Дик Никсон, офицер, отвечавший за Кубу, вынужден был стоять перед телекамерами прикусив язык, в то время как Кеннеди изображал из себя человека, готового к решительным действиям.

— Так или иначе, — заметил Артиме, — Кастро уже давно должен был бы лежать в могиле.

— Я полагаю, что мог бы, — сказал Хант.

— Я бы сам убил Кастро, — сказал Артиме. — Я мог бы прикончить его пулей, ножом, удавкой, несколькими кристалликами в стакане…

Голос его действовал мне на нервы. Артиме был на редкость красивый, ладно скроенный, широкоплечий мужчина с густыми усами, но голос его резал мне слух. Это был голос человека, доводившего себя до предела, до исступления, и сейчас готового исступленно идти дальше. Фуэртес напрямик заявил: «Не люблю я его. Он распаляет аудиторию, читая сентиментальные стишки собственного сочинения. Доводит людей до белого каления. На вид — призовой борец, а на деле — сплошная лабуда».

«Сильно сказано».

«Мальчишкой он был совсем хиляк. В школе ребята любили похлопывать его по заду. И в определенном смысле это оставило на нем свой след».

«Я бы сказал, что он эту стадию перерос».

«Да, но заплатил немалую цену. Голос выдает, чего стоил ему переход в другое качество».

— Кастро не выжить, — говорил тем временем Артиме. — Если не в этом месяце, то в следующем он будет мертвецом. А если не умрет в следующем месяце, то сдохнет в будущем году. Такое зло не может существовать.

— Пью за это, — сказал Баркер.

И мы все отхлебнули из стакана.

В другом конце гостиной свернули ковер, и несколько человек стали пробовать новый танец. До слуха моего донеслись слова с пластинки: «Пошли твистовать». Мне показалось это диким. Какая-то молоденькая блондинка с прелестным загорелым телом громко требовала, чтобы еще раз поставили эту песню. Мне это было глубоко противно. У танцующих были такие напряженные, бессмысленно улыбающиеся лица. И они не держались друг за друга, а стояли порознь и извивались, словно занимались вращением бедер перед зеркалом, — и, на мой взгляд, это выглядело очень странно. Возможно, я перепил, хоть и не отдавал себе в этом отчета, но у меня было такое чувство, что я оберегаю страну, которую перестал понимать.

— Вы только посмотрите, как крутит бедрами эта блондинка, — заметил Хант с печальной кривой усмешкой превосходства.

— Да, — протянул я, — за такую работу ей можно поаплодировать.

Я произнес это без особого удовольствия, а Баркер громко расхохотался. Он был маленький, кряжистый, почти квадратный, с большой лысиной и поджатыми губами. Он служил полицейским в вооруженных силах Батисты.

— Дон Эдуардо считает, — сказал я, — что вы можете рассказать мне интересные вещи про Тото Барбаро.

— Тото Барбаро — дерьмо, — сказал Баркер.

— Какого рода mierda? — спросил я.

Это вызвало новый взрыв смеха. Когда смех стих, Баркер произнес:

— Он работает на одного гангстера в Тампе.

— Этот гангстер, случайно, не Сантос Траффиканте?

— Это вы сказали, не я, — произнес Баркер и жестом дал понять Ханту, что собирается уйти.

— У вас с Берни еще будет возможность поговорить, — сказал Хант. Артиме тоже ушел, и мы с Хантом отправились в бар за выпивкой.

— Твоя девушка чрезвычайно привлекательна, но уж больно застенчива, — заметил Хант.

— Да нет, она просто ужасающий сноб. Не желает знаться ни с кем из этих людей.

— Ну и мне эта вечеринка тоже не по нраву, — сказал Хант.

— А все-таки, что по-настоящему представляет собой Барбаро?

— Я сообщу тебе то, что мне известно, если Берни Баркер снова не появится.

Тут Модена выключила телевизор и подошла к нам.

— Поехали отсюда, — сказала она. — Они уже больше ничего не скажут про то, кто впереди, а до окончательных результатов еще не один час надо ждать.

Я сразу почувствовал, как изменилось настроение Ханта.

— В таком случае, — сказал он, — я, пожалуй, побуду здесь и выпью еще за Ричарда Никсона.

— Я могла бы догадаться, — заметила Модена. — Вы не похожи на человека, который стал бы голосовать за Джека Кеннеди.

— О, я ничего против него не имею, — возразил Хант. — Я даже встречался с Джеком Кеннеди на балу дебютанток в Бостоне.

— Какой он был тогда? — спросила Модена.

— Вот уж чего не могу сказать, — ответил Хант. — Он тогда, должно быть, перебрал, потому что в конце вечера сидел в углу в кресле и сладко спал. Признаюсь, я не увидел в этом мирно спавшем человеке намека на то, что он может стать кандидатом в президенты.

— Надеюсь, я не забуду ни ваших слов, ни вашей интонации, потому что я намерена пересказать это Джеку, — заявила Модена и, наклоном головы распростившись с Хантом, провела меня мимо нашей хозяйки Реджины и вывела в ночь.

— Господи, какой же ты сноб! — воскликнул я.

— Конечно, — сказала она. — Я не общалась бы с подобными людьми, живи они в Гранд-Рапидс.

32

Однако вечер на этом далеко не закончился.

— Этот человек, который разговаривал со мной под конец, — твой босс? — спросила Модена.

— Мы работаем вместе.

— Он не похож на фэбээровца.

— А он и не фэбээровец.

— Но ты же оттуда. Поэтому-то ты и со мной. Чтобы все выведать про Сэма Джанкану.

— Ты расстроена, потому что с выборами еще не ясно.

— Конечно, я расстроена. И пьяна. Но это ничего не меняет. Ты же хочешь побольше выведать про Джанкану.

— Вот уж совсем это меня не интересует. Сейчас все мои желания — курнуть марихуаны.

— Нет, — сказала она, — нет, пока все не прояснится с выборами. Заняться сейчас любовью было бы все равно что осквернить могилу.

— Похоже, ты это серьезно.

Она кивнула.

— Я ложусь спать, — объявил я.

— Нет, — сказала она, — ты останешься и будешь со мной следить за результатами.