Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

С глубочайшим почтением ваш покорнейший слуга, ф. Гризингер.

Советник корол. сакс.

Его благородию г-ну Л. в. Бетховену в Деблинге.

Из всех проектов ближе к осуществлению было намерение написать оперу «Мелузина», о чем можно судить, между прочим, по записке композитора к талантливому поэту:

Глубокоуважаемый!

Дирекция хочет знать ваши условия относительно «Мелузины»; она уже додумалась до этого сама, и это конечно лучше, чем самому приставать. Мои домашние дела с некоторых пор в беспорядке, не то я давно посетил бы вас и просил бы вас также быть у меня. При случае напишите мне или на имя дирекции ваши условия, я передам их сам. Завален работой и не мог быть у вас ни раньше, ни теперь; надеюсь когда-нибудь удастся – мой номер 323.

После обеда найдете меня в кофейне, что напротив «Золотой груши»; если намерены прийти, то прошу вас приходите одни; этот навязчивый прихвостень Шиндлер мне давно уж противен, как вы, вероятно, заметили. Сердечно обнимаю вас, с глубоким почтением

весь ваш Бетховен.

Намерение написать оперу «Мелузина» преследовало композитора несколько лет и вызывало иногда свидания с поэтом для обсуждения той или другой детали. Рассказывая об одном из таких свиданий, Грильпарцер приводит пример причудливых выходок композитора: последний жил на даче и проводил долгие часы за работой у конторки, стоявшей против буфетного шкафа, в котором очень часто возилась кухарка, отвлекая каждый раз внимание композитора. Перед обедом Бетховен спустился в погреб и принес четыре бутылки вина, из коих две предназначались поэту, а две другие композитору и Шиндлеру. К вечеру был заказан за 6 гульденов экипаж, в котором Грильпарцер собирался возвратиться домой; Бетховен заявил о своем желании проехаться немного и, доехав до городских ворот, отправился пешком обратно. Поэт сейчас же заметил оставленные Бетховеном шесть гульденов, остановил экипаж и стал звать убегавшего композитора; но тот лишь остановился, замахал шляпой и вновь пустился бежать.

Предложения издателей не ограничивались приведенными выше: Диабелли предложил ему, как и многим другим композиторам, написать вариации на тему своего вальса. Этот сборник, изданный под названием «Vaterlandischer Kunstlerverein», заключал в себе по одной вариации эрцгерцога Рудольфа, Моцарта-сына, К. Черни, Шуберта, юного Листа и др. Бетховен отказался принять участие, но потом сам предложил написать для отдельного издания 6 или 7 вариаций на ту же тему за гонорар в 80 дукатов. Этой работой композитор так увлекся, что, написав сначала 10 вариаций, он затем прибавил к ним еще 10 и, наконец, ор. 120 был сдан Диабелли в виде 33 прелестных вариаций на бедную, заурядную тему.

Бездна красоты и разнообразия рассыпана в них щедрой рукой гения; это калейдоскоп всей жизни композитора, отражающий его музыкальные идеи и настроения самых разнообразных эпох, от эпохи влияния Моцарта (22 вариация) до мистических грез (20 вариация) стареющего титана. Приняв заказ на вариации, Бетховен предложил Диабелли также издание некоторых других своих новейших произведений (ор. 110, ор. 124, ор. 126 и др.).

Любезный Д.!

Терпение! Я именно настолько человечен, насколько это необходимо и подобает мне, гонорар за вариации был бы не более 40 # в случае, если бы они были изданы так роскошно, как предполагалось, если же это неосуществимо, то можно сделать и поскромнее. Теперь об увертюре; кроме нее, я дал бы 7 номеров из «Освящения дома», за него мне предложили гонорар в 80 #, я мог бы дать еще gratulation – менуэт для целого оркестра, одним словом, увертюру и 7 номеров из «Освящения дома» и торжественный менуэт все вместе за 90 #. Моя экономка сегодня утром будет еще в городе, пожалуйста, передайте ответ на мое предложение, надеюсь, до конца будущей недели добраться до ваших вариаций. Будьте здоровы, добрейший.

Как только корректура сонаты будет закончена, пришлите мне таковую с французским экз. О метрономе в следующий раз, пожалуйста, просмотрите сами, ибо плохо вижу, страдаю глазами.

Корректуру вариаций прошу прислать.

Любезный Диабелли!

Вчера я проглядел, а сегодня можете иметь кроме 5 багателей, виденных вами, еще 6-ую, так как я достаточно запаслив и послал другие вместо этих, гонорар следовало бы 50 #, эту же сумму получил я там за 6 таких же, если вам сходно, то можете сегодня же их получить.

Второпях, ваш Бетховен.

Бетховен понимал, что своим нравом, своими эксцентричностями, нелюдимостью, порой грубостью манер он сам поставил себя в недружелюбные отношения к окружающей его среде, что своим обращением он сгустил неприязнь общества, враждебного к тем, кто не заискивает у публики, кто не ищет опоры в ней, кто служит лишь делу, а не лицам, кто не стремится перекинуть мостик через бездну, отделяющую гения от толпы. Бетховен пренебрегал общепринятыми вкусами, взглядами, манерами и нарядами; в нем и на нем было все необыкновенно, чуждо обычных трафаретов, гармонично лишь с его индивидуальностью, чего толпа не прощает и, в лучшем случае, снисходительно терпит. Композитор-философ сознавал это, но не задавался намерением переделать, пересоздать себя, уступить толпе и угождать ей; великий индивидуалист в искусстве, сохраняя свою индивидуальность также в обыденной жизни, счел бы всякую уступку и угождение самоунижением, оскорбляющим его гордость. Как философ он мог бы презирать людей, но как композитор он должен был их любить, ибо искусство питается и дышит любовью. Судя по его дневнику, где Бетховен наедине с самим собой записывал свои сокровенные мысли, одно из этих чувств парализовалось часто другим, вызывая индифферентное отношение к современникам и оставляя открытый путь к развитию и проявлению собственного я, на котором сосредоточиваются все желания и помыслы, все страсти и потребности, но не того я – эгоистического, которое требует всеобщего поклонения и жертвоприношения, а я альтруистического, которое существует и действует для высших целей, которое творит мир волшебных грез и образов, украшающих земное бытие и озаряющих волшебными лучами мрак обыденной жизни человечества.

Зимой 1820 года Бетховен заносит в дневник:

«Меня могут упрекать во многом, но, вникнув в дело, должны признать, что я был тверд, непоколебим. Я подражал Сократу и Христу… Нравственный закон в нас и звездное небо над нами. Вот две вещи, возвышающие человека и ведущие к вечному, безграничному поклонению и восторгу… Кант!!!..»

Несколько ранее этого словоохотливый Петерс, советник князя Лобковича, пишет в разговорной тетради:

«Вы философски относитесь к жизни и это отлично; не вам отчаиваться; вы способны проявить мужество. Все готовы облегчить жизнь вашу… В энциклопедическом словаре сказано, что вы побочный сын Фридриха Великого; следует отвергнуть такое заблуждение, так