Заповедник для академиков - Кир Булычев

Антонина пошла прочь. Она шла по-гвардейски — уверенно держась на высоких острых каблуках, словно была в сапогах.

— Не попади в сети любви, — предупредил Глинка, и они вернулись в бар.

Глава 5

Март 1992 г

«Рубен Симонов» стоял у серого мокрого плаца, к которому приставали в Гдыне дружественные корабли. Больше дружественных кораблей в тот день не было, и потому плац казался еще большим, чем на самом деле, и оркестр, человек в пятнадцать, затерялся на нем, как экспедиция капитана Скотта на льду Антарктиды.

— Пускай они не играют, — сказал Алеша, выходя к трапу, который вел к плацу, словно пожарная лестница десятиэтажного дома. — Пускай они останутся живыми. Поляки ведь тоже люди?

— О да! — ответил Михаил Глинка, древний род которого наверняка лет триста назад породнился с поляками, а потом еще двести воевал за какое-нибудь белорусское местечко с паном Туржанским.

Три автобуса, блестящих от дождя, стояли строем, готовые унести туристов из этого страшного места.

Андрей оглядывал любознательных пассажиров. Никого из группы Бегишева он не обнаружил, зато увидел Анастасию Николаевну и ее молодую спутницу Татьяну. Они были в одинаковых плащах и с одинаковыми черными зонтами. Как бы предвидя вопрос Андрея, Таня сказала:

— Мы забыли плащи и зонтики. Обе забыли. В Петербурге была такая зима… что пришлось купить эти вещи в Таллине.

Оправдание было совершенно неубедительным. Если одна из дам и была столь рассеянна, то не могла быть такой же халдой и вторая.

— Понимаю, — сказал Андрей. — Снег и так далее.

Они вместе подошли к крайнему из трех автобусов. Впрочем, хватило бы двух, и то они были бы неполными. Ветер налетал с моря холодным душем и загонял звуки оркестра обратно в трубы. На плац выехала «Скорая помощь». Кому-то на корабле плохо? Впрочем, шансов на то, что ты его знаешь, почти никаких — ведь пассажиров несколько сотен. Если бы такой вот «Рубен Симонов» налетел на скалу или опрокинулся, прогремел бы скандал на весь мир. Впрочем, подобные вещи случаются… Андрей вспомнил ялтинский вечер, полосы бортовых огней «Нахимова», музыку с белой высоты под южными звездами и неожиданное, почти непреодолимое желание сейчас же бросить все и подняться на этот белый пароход, чтобы проснуться завтра утром от шума машин и крика чаек… На следующее утро «Нахимов» затонул в Новороссийской бухте.

Не дожидаясь санитаров, два матроса с «Рубена Симонова» понесли вниз по трапу носилки, на которых лежал накрытый одеялом человек. Нести им его по такой крутизне было нелегко, и больному приходилось самому все время подбирать и подтягивать одеяло. Андрею стало страшно, как бы он не сполз с носилок под собственной тяжестью.

Следом за носилками спускалась уже известная Андрею Дилемма Кофанова. Ее поклонник или телохранитель нес над ней прозрачный пластиковый зонт. Дилемма была недовольна и что-то выкрикивала, а ветер порой подхватывал клочки ее крика и нес над плацем навстречу музыке оркестра.

Когда носилки добрались до твердого асфальта, Дилемма с облегчением ринулась в автобус, а телохранитель бежал сзади, борясь с зонтиком, который желал улететь.

Андрей увидел, что на носилках, которые вкатывали в «Скорую помощь», лежит господин Маннергейм — экстрасенс из бегишевцев. Простудился он, что ли?

Дилемма шумно взобралась в автобус.

— Когда я получу воспаление легких, то судиться буду с пароходством. Они у меня залетят на миллион баксов.

— Дилемма, — обратился к ней Алеша Гаврилин. — Мне так не хочется разочаровываться в вашей интеллигентности.

— А пошел ты… — ответила Дилемма и понесла свое крепкое крестьянское тело, неподвластное шейпингу и аэробике, по проходу, стуча сверхвысокими каблуками. Телохранитель прорычал что-то Алеше, но негромко. Андрей отдал должное вкусу Алеши. Дилемма ему нравилась — она была яркой, наглой, сексуальной, пробивной и соблазнительной бабой, но Алеша никогда не станет унижаться, даже перед принцессой Монако. На этот раз, вернее всего, он проиграл, и проиграл основательно…

Не дойдя двух или трех кресел до хвоста автобуса, Дилемма Кофанова резко развернулась и возвратилась в переднюю часть салона.

Она остановилась около Алеши, который сидел ближе к окну, и сказала:

— Пропусти меня к окну, я хочу смотреть наружу.

Алеша, разумеется, встал и пропустил Дилемму.

— Я промокла, ничего? — спросила Дилемма. Они сидели как раз перед Андреем, и потому, пока машина не тронулась, ему было слышно каждое слово.

Телохранитель — рыжий, туповатый, слишком широкоплечий парень — не знал, какой пост ему занять. Наконец уселся на два ряда сзади. Конечно, он мог бы согнать Анастасию Николаевну и Таню, которые занимали места как раз напротив Дилеммы по ту сторону прохода, но не посмел, потому что не имел инструкций, да и хозяйка его не была такой важной штучкой, чтобы ради нее идти на конфликты. Телохранитель намеревался отрабатывать зарплату, не более того. Если, конечно, Дилемма с ним не спит. Впрочем, какое нам до этого дело? Только бы Алеша не огорчался. Он в душе превеликий авантюрист. И, как все настоящие авантюристы, скрывается за маской наиспокойнейшего джентльмена.

Автобус уже тронулся, когда Андрей увидел, как по трапу спешит Антонина — видно, решила попутешествовать в последний момент, а может, задержалась из-за эвакуации Маннергейма. Она побежала через плац, оркестр как раз выдал последний аккорд, Антонина в черном плаще и черном платке добежала до второго автобуса, отходившего после первого, в котором был Андрей. «Скорая помощь» уехала чуть раньше.

Путешествие сквозь тоскливый дождик по очень прибалтийским, будто взятым с Рижского взморья, улицам между Гдыней и Гданьском, уставленным небольшими виллами и домами отдыха, заняло меньше часа. В автобусе было тепло и сонно. Алеша и Дилемма оживленно беседовали: видно было, как покачиваются их головы — темная, естественно курчавая Алеши и желтая, мелким бесом завитая голова Дилеммы. Телохранитель дремал. Дамы в одинаковых плащах тоже… Так и приехали в Гданьск.

В Гданьске тоже моросил холодный дождь. Автобусы остановились на обширной неуютной площади. За темными кирпичными стенами скрывался старый город, который предстояло восторженно рассматривать.

Старый город был мрачен и состоял из нескольких параллельных узких улиц и одной широкой, как площадь. Шофер велел всем вернуться к автобусу через три часа. Андрею не хотелось следовать за скрывшимся под зонтом экскурсоводом; он заглянул в магазинчик сувениров, потом попал в продовольственный магазин, который был невелик, но произвел на Андрея яркое впечатление зарубежным изобилием — такие магазины в Москве лишь начинали возникать. У Андрея с собой были только русские рубли, он хотел обменять их и купить местных конфет, но продавщица не скрывала презрения к братской валюте и в конце концов уступила коробку слив в шоколаде по цене шоколадного замка в натуральную величину.