Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

После дополнительных переговоров на высшем уровне, во время которых британцы заявляли, что Гвиана в настоящее время в первую очередь является американской ответственностью, Лондон уступил Вашингтону. Министерство по делам колоний отложило предоставление независимости и навязало новую выборную систему, разработанную для достижения того, что Кеннеди назвал «хорошим результатом»[3437]. А ЦРУ помогло подорвать авторитет Джагана, «подстрекая к мятежам, устраивая поджоги и забастовки (включая самую длинную всеобщую забастовку в истории — десять недель)»[3438]. Во время выборов 1964 г. Джаган проиграл коалиции, которая привела Гвиану к независимости и установила режим репрессий. До самого окончания «холодной войны» «Белый дом» не позволял ему занимать государственные должности.

Эволюция Вест-Индии иллюстрирует то, как США не только вытеснили Британскую империю, но и, что замечали многие современники, продолжили дело Рима. «Решение Америки принять на себя роль Рима было преднамеренным», — заявил Арнольд Тойнби. В серии лекций, которые он прочитал в 1960 г., он проводил параллели между древностью и современностью, большим и малым. США, как и Рим, были «лидером всемирного антиреволюционного движения в защиту своих интересов и капиталовложений». Подобно Риму «Американская империя» обустраивала базы на иностранных территориях, но передала некоторые из них Вест-Индии «милостивым жестом». Это можно сравнить с эвакуацией Римом трех македонских крепостей, известных под названием «оковы Греции»[3439].

Тойнби справедливо критиковали за проведение поверхностных аналогий между различными цивилизациями и слишком схематичное представление их подъема и краха. Один американский ученый сказал: его двенадцатитомное «Изучение истории» содержит все, что угодно, кроме истории[3440].

Тойнби действительно признавал уникальность непризнанной Американской империи. Например, он отмечал, что она стала первой, кто заплатил за свое доминирующее положение благодаря добровольной помощи. Эту технику Эдли Стивенсон назвал «золотыми кандалами» для союзников[3441].

Тойнби отмечал, что во времена советского экспансионизма США не желали терпеть пустоту, вызванную схлопыванием Британской империи. Хотя Вашингтон относился к колониализму болезненно амбивалентно, он ценил стабильность, которую давало британское присутствие в Карибском бассейне после 1945 г. Сменяющие друг друга американские правительства приветствовали Федерацию и сожалели о ее распаде на ненадежные миниатюрные государства. Гренада стала независимой в 1974 г., Доминика — в 1978 г., Сент-Люсия и Сент-Винсент— в 1979 г., Антигуа — в 1981 г., Сент-Киттс — в 1983 г. Вашингтон опасался, что британцы «могут полностью уйти из региона и оставить после себя опасный вакуум»[3442].

Как и Джон Ф. Кеннеди, президент Рональд Рейган смотрел на «большой американский архипелаг»[3443] банановых республик и зависимых государств, как на область, вызывающую наибольшее беспокойство. В особенности он опасался, что одна за другой фишки «карибского домино» могут стать жертвами дьявольского альянса между Кастро и Кремлем. Некоторые американцы считали это примитивными предрассудками. «В американской внешней политике есть что-то от магии вуду, — писал сенатор Уильям Фулбрайт. — Нужно регулярно бить в определенные барабаны, чтобы отгонять злых духов»[3444].

Но Рейган продолжал «бить в барабаны». Он постарался изгнать злой дух коммунизма с Гренады — суверенного государства с населением чуть более 100 000 человек. В 1979 г. там произошла революция. Ею руководил пламенный юрист Морис Бишоп, основатель радикального движения «Джуэл». Он оскорбил Америку и своей независимостью, и склонностью к социалистическим идеям, объявив: «Мы не находимся ни в чьем заднем дворе, и мы определенно не выставляемся на продажу»[3445].

Поэтому, когда яростная ленинская фракция убила Бишопа и его помощников в октябре 1983 г., Рейган начал операцию против нее, которая получила название «Вспышка гнева». Это было вторжение на остров военно-морской армады вместе с пятью тысячами десантников, дюжинами артиллерийских кораблей, с которых взлетали вертолеты, с арсеналом сложного оборудования и тяжелого вооружения. Американцы вскоре подавили легковооруженное сопротивление, хотя кампания была омрачена обычным сопровождением колониальных (и других) завоеваний. Во время запрета на передачу новостей официальные представители заявляли, что наступление проведено с хирургической точностью. Однако американские солдаты убили тридцать больных, проведя ошибочную атаку на сумасшедший дом.

Рейган заверял, что на Гренаде развернута огромная советско-кубинская военная машина, готовая экспортировать террор и уничтожать демократию. Нотам почти не нашли никакого современного вооружения. Хотя вторжение проводилось во имя свободы, оно превратилось в оккупацию.

Установился марионеточный режим. Подозреваемых коммунистов посадили в тюрьмы и пытали. США прилагали усилия, чтобы расширить и использовать экономику Гренады в интересах капитализма. Об этом процессе говорилось, как о «долларовом колониализме или кокосовой колонизации»[3446]. Большая помощь была предоставлена частным предприятиям, но коммунальные услуги урезали, а свободные профсоюзы ослабили. Понятно, что после протестов в Конгрессе относительно «канонерской дипломатии» и введении «демократии на кончике штыка»[3447], американцам следовало радоваться легким триумфам Рейгана на Карибах. Гневные протесты во всем мире тоже были предсказуемы, хотя обвинения Советского Союза частично утратили силу из-за того, что его телевизионные службы изначально предположили, будто Гренада является провинцией на юге Испании. [Заявление остается на совести автора и действительности не соответствует. В СССР существовала хорошая служба уточнения информации. Что касается Гренады, то информация о движении армады сообщалась и до начала операции. — Прим. ред.]

Однако довольно сильно удивило невыразительное принятие случившегося Британией. Маргарет Тэтчер, которая являлась личным другом и идеологическим единомышленником Рейгана, узнала о планируемом вторжении всего за несколько часов и позвонила ему по «горячей линии» для выражения протеста. «Вы вторглись на территорию Ее Величества, даже не сказав мне об этом ни слова»[3448]. Но президент нацелился самоутвердиться после террористической атаки в Ливане, в результате которой погиб 241 американский морской пехотинец. Он вежливо отмахнулся от ее возражений. У Тэтчер все кипело внутри, и в дальнейшем она продемонстрировала свое раздражение. Однако же премьер смирилась с акцией Рейгана, а ее правительство не осудило публично атаку на государство Содружества. Оно также не поддержало резолюцию ООН с заявлением о том, что атака была вопиющим нарушением международного права и с требованием ухода американцев.

Лейбористская оппозиция воспользовалась удобным случаем. Денис Хили сказал: агрессия Рейгана в Вест-Индии представляет собой «непростительное уничтожение союзника». Пришло время премьер-министру встать с колен, на которых она стоит перед США[3449].

Нехарактерное отношение «Железной Леди» стало молчаливым признанием вспомогательного статуса Британии, что оказалось еще более унизительно очевидным во время премьерства Тони Блэра. Британская уступчивость и согласие отражали растущую уверенность Америки, как и ее силу. Поднялся колосс, который затмил мощь Великобритании и соответствовал претензиям Рима. Как предполагает один ведущий Карибский историк, Гиббон интерпретировал бы вторжение Рейгана в Гренаду, как «то, что происходит между империей и варварскими провинциями»[3450].

* * *

Кипр тоже стал жертвой следующих одна за другой империй. Среди тех, кто его оккупировал, можно назвать египтян, мике-нян, финикийцев, ассирийцев и персов. Остров, который добывал медь («kupros») для фараона Ахетатона и отправлял корабли для осады Трои, пал под ударами Ксеркса и Александра Македонского. Он стал важным перекрестком между Востоком и Западом. Он являлся источником кукурузы, вина, растительного масла и соли, а также складом для золота, серебра, слоновой кости, шелка и других ценных товаров. Через него шла транзитная торговля. По словам Гиббона, название Кипр «наводит на мысль об элегантности и удовольствии»[3451].

Кипр вызывал разногласия и споры. Рим превратил его в провинцию, которую Марк Антоний отдал Клеопатре в знак любви. Но ее забрал назад Август. Святой Павел обратил Кипр в христианство, потом на него напали восставшие иудеи, которые разрушили богатый город Саламин. Во время семисотлетнего правления византийских императоров сарацины атаковали и захватили остров. В 1191 г. его заняли английские крестоносцы Ричарда Львиное Сердце, который продал территорию рыцарям-тамплиерам. Франки, генуэзцы и венецианцы, от которых в Никосии и Фамагусте до сих пор остались массивные каменные крепости и опорные пункты, поддерживали крест — сохраняли господствующее влияние христианства (хотя и римско-католического). Но полумесяц снова появился в XVI веке, когда турки отвоевали остров, превратив готические соборы в мечети. Несмотря на выдавливание пота и крови из своих подданных, мусульманские султаны терпели православное христианство и эллинистическую культуру. Поэтому в то время, когда Кипр со своими низкорослыми оливковыми рощами и выжженными долинами географически принадлежал Малой Азии, он сохранял духовную связь и с удаленной Грецией. Самая высокая вершина в горах Тродос, покрытых сосной, называлась Олимп. Большинство киприотов говорили на языке Гомера и почитали цивилизацию Платона. После греческой войны за независимость в 1821 г. они настояли на том, что их прародителями были греки до Сократа.