Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хоть электричество погасить!..
Хамсин неистовствует. В носу как наждаком прошлись. Слоняюсь по комнате, раздраженный, босиком, в одних трусах. Не будь тут ребенка, скинул бы и их.
Пора будить Цви.
Открываю дверь на кухню и с изумлением обнаруживаю, что тот исчез. Ушел через балкон, заваленный сосновыми ветками и хвоей, оставив после себя полнейший разгром. Он приготовил себе завтрак, использовав всю посуду, которую нашел. Теперь в раковине громоздилась гора грязных тарелок. Дверца холодильника открыта. Рядом с раковиной на мраморной подставке он написал: «Извини, я тут насорил немножко (!). Иду в больничную кассу устраивать свои дела. Змею не нашел, наверно, она давно пасется на лужайке. Если придет Яэль, скажи ей, чтобы она не забывала обо мне. Пусть навестит меня в больнице. Вечерком заскочу, вдруг уже вернется. Цви».
И как ему удается всегда ускользнуть незамеченным?
Случайно задеваю рукой горку нарезанного хлеба. Судя по черствости, Цви ушел на рассвете.
В мире царит тяжелое, выжидающее затишье.
Третий звонокСоседка зовет меня к телефону. Спускаюсь, вхожу в залитую светом ухоженную квартиру, в спальню, благоухающую сухими духами. Их сын, весь в белом, как первосвященник, неприветливо зыркнул на меня из-под балдахина кроватки.
Беру трубку.
«Да, слушаю?»
«Это Дов?»
«А, Зеэв, здравствуйте!»
«Как прошла ночь?»
«Все нормально».
«Где Яали?»
«Наверху. Игрушками занимается».
«Как он себя чувствует?»
«Хороший мальчик. И такой молодец».
«Не плачет без нас?»
«Ну что вы! Как вам в голову могло прийти… Хотите с ним поговорить?»
«А это вас не затруднит?»
«Отнюдь!»
Кладу трубку на столик, возвращаю суровый взгляд мальчишке, следящему за мной с беспокойством. Поднимаюсь к себе, вытаскиваю все еще сонного и горящего Яали из постели и несу.
«Папа хочет с тобой поговорить».
Он лишь поднимает на меня усталый взгляд. С трудом удерживаю его одной рукой, — какой он сегодня тяжелый, — а другой беру трубку и приставляю к маленькому уху Яали.
«Это папа», — говорю я.
Яали внимательно слушает. Потом нараспев произносит:
«Зе-эв».
И молчит.
В тишине лишь далекое приглушенное бормотание папаши. Ни слова не разберу, сомневаюсь, чтобы и Яали что-нибудь понимал. Но он продолжает очень внимательно слушать, его ресницы мерно опускаются и поднимаются. Наверно, его спрашивают, как он себя чувствует, чем занимается, как ведет себя. Ребенок молчит. Трубка бормочет все более сердито, по нескольку раз издает одинаковый набор хрипов. Папаша повторяет вопрос еще и еще. И тут Яали вдруг отвечает со странным спокойствием:
«Да».
И через паузу потеплевшим голосом:
«Холесе».
И отмахивает трубку от уха.
Я понимаю, что ему трудно говорить. Горло обложено, распухло. Не понимаю другого: почему он не закричал, не пожаловался отцу на жестокое с ним обращение, не воззвал о помощи!
Беру трубку сам. Малыш на руках.
«Не очень-то он разговорчивый», — усмехаюсь я.
«Нет, нет… — натянуто смеется Зеэв. — У вас есть к детям подход. С вами Яали такой спокойный…»
«Вы-то, вы-то как? Подготовка?»
«Горы книг. Все наверняка не успеем. Но Хая держится молодцом, а у меня давно душа в пятках…»
Подбадриваю его как могу.
«… У вас и так времени в обрез, не тратьте его на звонки».
Зеэв смущается:
«Да неловко как-то. Взвалили на вас такой груз, ребенка подкинули и…»
«Так он подкидыш?» — недрогнувшей рукой подливаю я масла в огонь.
«Ах, нет… то есть, извините… Мы вам очень благодарны. Завтра после экзаменов мы его заберем… сразу…»
«Ну что вы. Ни к чему. Я сам приведу его».
(Завтра вечером, одолев пешком холмы Иерусалима, я явлюсь к ним и скажу: ребенка нет в живых.)
«Большое спасибо, Дов. От всей души спасибо!»
Яали так и уснул у меня под мышкой. Кладу на рычаг трубку и не торопясь выхожу из комнаты, ехидно улыбнувшись напоследок соседскому мальчишке, похожему на первосвященника. Тот удивленно пялится на меня и ни с того ни с сего разражается громким ревом, пугая мирную тишину дома.
