Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

— Очень хорошая похвала, Цезарь! — Луций Котта на мгновение оживился, затем поставил бокал с вином на стол и нахмурился. — Цезарь, тебе доверяет Марк Красс. Поэтому, может быть, ты развеешь мои опасения. Во многих отношениях этот год был спокойным — ни одной войны, которую бы мы не выиграли, казна уже не испытывает того стресса, от которого она страдала многие годы. Проведена перепись всех римских граждан в Италии. Хороший урожай в Италии и провинциях. Между старым и новым в правлении установилось что-то вроде приемлемого равновесия. Если отбросить неконституционность консульства Магна, то этот год и правда был хорошим. Когда я шел сюда по Субуре, у меня возникло такое ощущение, что обычный римский народ — счастливей, чем был, по крайней мере, поколение назад. Я имею в виду тот сорт людей, которые редко голосуют и считают бесплатное зерно Красса искренней помощью, предназначенной немного увеличить их доходы. Согласен, они — не те, кто страдает, когда летят головы и льется кровь на Форуме, но настроение, которое порождают такие вещи, овладевает и ими, хотя их собственные головы остаются вне опасности.

Помолчав, Луций Котта отпил вина.

— Думаю, я знаю, что ты собираешься сказать, дядя, но все равно говори, — сказал Цезарь.

— Это лето было замечательным, особенно для низших классов. Множество развлечений, еды достаточно, чтобы поесть досыта, да еще домой захватить в мешках и накормить всю семью. Львиная травля в цирке, ученые слоны, гонки на колесницах, все фарсы и мимы, известные римской сцене, — и бесплатная пшеница! Парад общественных коней. Выборы, впервые проведенные вовремя. Даже сенсационное слушание, после которого негодяй получил по заслугам, а Гортензий — пощечину. Очищенные участки для плавания в Тригарии. Меньше заболеваний, чем все ожидали, и никакого летнего паралича в Риме. Преступлений и жульничества не было! — Луций Котта улыбнулся. — И основная заслуга в этом принадлежит консулам. Чувства народа к ним и романтичны, и капризны. Ты и я, конечно, знаем лучше. Хотя нельзя отрицать, что они были отличными консулами, но они заботились только о спасении своей шеи, а остальное их не интересовало. И все же — и все же! — ходят упорные слухи, Цезарь. Слухи, что не все так мирно между Помпеем и Крассом. Что они не разговаривают друг с другом. Что когда один должен присутствовать где-то, другой отсутствует. И меня это беспокоит, потому что, я считаю, слухи обоснованы. Мы, люди высшего класса, должны дать простому народу хоть один очень короткий хороший год.

— Да, слухи достоверны, — серьезно подтвердил Цезарь.

— Почему?

— Главным образом потому, что Марк Красс переплюнул Помпея, а Помпей не выносит, когда кто-то превосходит его. Он думал, что между фарсом с общественными лошадьми и его играми, проведенными по обету, он будет всеобщим героем. Затем Красс обеспечил народ на три месяца бесплатным хлебом. И продемонстрировал Помпею, что тот — не единственный человек в Риме с огромным состоянием. Так что Помпей отплатил тем, что вычеркнул Красса из своей жизни — как консула и как человека. Он должен был, например, сказать Крассу, что сегодня состоится собрание Сената. Да, все знают, что в сентябрьские календы в Сенате всегда собрание, но его созывает старший консул. Именно он должен об этом известить своих подчиненных.

— Он известил меня, — сказал Луций Котта.

— Он известил всех, кроме Красса. А Красс понял это как прямое оскорбление. Поэтому не пришел. Я пытался его урезонить, но он отказался уступить.

— Черт возьми! — вскрикнул Луций Котта, с отвращением откидываясь на ложе. — Эта пара разрушила то, что должно было сделать нынешний год лучшим из тысячи!

— Нет, они ничего не разрушат. Я им не позволю. Но если мне и удастся восстановить мир между консулами, то это ненадолго. Так что я подожду до конца года, дядя, и возьму в помощь несколько Коттов. В конце года мы заставим их публично помириться, что вызовет у всех слезу. Таким образом, в последний день года мы получим exeunt omnes, и все будут радостно орать во все горло. Плавт гордился бы такой концовкой.

— Ты знаешь, — сказал Луций Котта задумчиво, выпрямляясь на ложе, — когда ты был мальчиком, Цезарь, в моем каталоге мужчин ты, как назвал бы Архимед, был движущей силой. Знаешь: «Дайте мне точку опоры — и я переверну мир!» Так я представлял себе тебя, и это одна из главных причин, по которой я огорчился, когда тебя сделали фламином Юпитера. Но когда тебе удалось избавиться от этого, я вернул тебя на то место, которое ты занимал в моем каталоге мужчин. Но все вышло не так, как я думал. Для такого молодого человека ты слишком хорошо известен на многих уровнях — от Сената до Субуры. Но не как движущая сила. Больше как таинственный распорядитель какого-нибудь царского двора на Востоке. Ты являешься душой событий, но позволяешь другим пожинать славу. — Котта покачал головой. — Мне это кажется странным!

Цезарь слушал, сжав губы; на его щеках обычно цвета слоновой кости горел румянец.

— Ты правильно выбрал для меня место в своем каталоге, дядя, — отозвался он. — Но думаю, что мой фламинат был лучшим из всего, что могло случиться со мной, при условии, что я сумел от него избавиться. Он научил меня быть и проницательным, и могущественным, он научил меня прятать мой свет, когда для него остается опасность погаснуть при демонстрации. Я теперь знаю, что время — более ценный союзник, чем деньги или наставник. Фламинат научил меня терпению, которого, по мнению моей матери, у меня никогда не было. Ничто не пропадает даром! Лукулл показал мне, что я могу продолжать учиться, развивая идеи и запуская их в жизнь через других людей. Я отступаю в тень и смотрю, что получается. Успокойся, Луций Котта. Мое время выступить вперед в качестве величайшей движущей силы еще придет. В свое время я даже стану консулом. Но это будет лишь началом для меня.

Ноябрь был суровым месяцем, даже несмотря на то, что погода оставалась приятной, как в мае, когда сезон и календарь совпадают. Тетя Юлия вдруг заболела, и врачи, даже Луций Тукций, не могли поставить диагноз. Это был синдром потери — веса, духа, энергии, интереса.

— Я думаю, она устала, Цезарь, — сказала Аврелия.

— Но не устала же она жить! — воскликнул Цезарь, которому было невыносимо думать, что в окружающем его мире не будет тети Юлии.

— О да, — сказала Аврелия. — Это — больше всего.

— У нее есть так много, ради чего стоит жить!

— Нет. Ее муж и сын умерли. Поэтому ей незачем жить. Я уже говорила тебе об этом. — И — чудо из чудес! — красивые фиолетовые глаза Аврелии наполнились слезами! — Я почти понимаю ее. Мой муж умер. Если бы ты умер, Цезарь, это был бы и мой конец.

— Конечно, это было бы горем, но не концом, мама, — возразил Цезарь, не в состоянии поверить, что он так много значит для матери. — У тебя есть внуки, у тебя — две дочери.

— Это правда. У Юлии этого нет. — Слезы уже высохли. — Но вся жизнь женщины — в ее мужчинах, Цезарь, а не в женщинах, которых она родила, и не в детях, которых родили они. Ни одна женщина не оценивает свою судьбу правильно. А судьба эта неблагодарна и неясна. Мужчины управляют миром, мужчины, а не женщины. Но умная женщина проживает свою жизнь через своих мужчин.

Цезарь почувствовал в ней слабость и ударил:

— Мама, что значил для тебя Сулла?

И, ослабевшая, она ответила:

— Он для меня был стимулом, интересом. Он ценил меня так, как никогда не ценил меня твой отец. Хотя я не хотела бы стать женой Суллы. Или его любовницей. Твой отец — мой единственный мужчина. А Сулла был моей мечтой. Не из-за его величия, а из-за страданий. У него не было друзей среди равных ему. Только один греческий актер, который последовал за ним после его отставки, и я, женщина. — Слабость ушла. Аврелия оживилась. — Но хватит об этом! Проводи меня к Юлии.

Юлия теперь превратилась в тень себя прежней, но немного воодушевилась, увидев Цезаря. И Цезарь лучше понял то, что говорила ему мать: умная женщина живет через своих мужчин. «Неужели так может быть? — думал он. — Неужели женщинам больше ничего не нужно?» Но потом он представил себе Римский Форум и Палату, где половину составляют женщины, и содрогнулся. Женщины существуют для удовольствия, для приватной компании, для услуг и пользы. Очень плохо, если они захотят большего!

— Расскажи мне, что говорят на Форуме, — попросила Юлия, держа руку Цезаря в своей.

Ее рука, заметил он, все более и более напоминала птичью лапку. Его ноздри, привыкшие к изысканному аромату, который она всегда распространяла вокруг себя, уловили что-то кислое, какой-то запах, которого не могли скрыть духи. И это был не возраст. Вдруг всплыло слово «смерть». Цезарь отогнал его и заставил себя улыбнуться.

— Я могу рассказать тебе что-нибудь о Форуме или о базилике, — весело сказал он.