Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

Он и Цезарь наблюдали парад с лоджии дома Красса, первоначально принадлежавшего Марку Ливию Друзу. С лоджии открывался великолепный вид на Нижний Форум.

— Какой фарс!

— Но блестяще поставленный, Красс, блестяще поставленный. Ты должен дать Помпею высшую оценку за изобретательность и за работу с толпой. Его игры должны быть еще лучше.

— Шестнадцать кампаний! И всеми, кроме одной со статусом кадета, он командовал сам! О да, командовал! В течение одного базарного интервала после смерти его отца при осаде Рима, когда он ничего не делал, только готовил армию папаши к возвращению в Пицен. В Италии главнокомандующим был Сулла. И Метелл Пий в Испании тоже был его начальником. В кампании против Лепида и Брута командовал Катул. А что ты скажешь о его последнем заявлении, что якобы он добил Спартака? О боги, Цезарь, если мы будем так вольно описывать наши карьеры, как он, то мы все — великие полководцы!

— Успокой себя тем, что Катул и Метелл Пий, вероятно, сейчас говорят сейчас то же самое, — проговорил Цезарь, тоже задетый. — Этот человек — дурно воспитанный выскочка из италийского болота.

— Надеюсь, мой план с бесплатным зерном сработает!

— Сработает, Марк Красс. Обещаю.

Ликующий Помпей вернулся в свой дом на Каринах, но такое настроение не продлилось долго. На следующее утро глашатаи Красса объявили новость: в праздник, посвященный Геркулесу Непобедимому, Марк Лициний Красс, консул, пожертвует богу десятую часть всего, что имеет. Предстоит общественный пир на десять тысяч столов, а большая часть пожертвования будет потрачена на раздачу каждому римскому гражданину в Риме пяти модиев бесплатной пшеницы в течение сентября, октября и ноября.

— Как он посмел! — ахнул Помпей, обращаясь к Филиппу, который пришел к нему похвалить за организацию парада и посмотреть, как Великий Человек проглотит тактический ход Красса.

— Это очень умно, — извиняющимся тоном ответил Филипп, — особенно потому, что римляне сумеют очень быстро подсчитать, что сколько стоит. Игры — слишком малопонятны. А еда — она понятна всем. Они знают цену всему, от пресноводного окуня до соленой кильки. Даже когда они не могут позволить себе купить соленую кильку, они спрашивают, сколько она стоит на рынке. Человеческое любопытство. Они все знают, сколько Красс заплатил за пшеницу, не говоря уже, сколько модиев ему пришлось купить. Мы все оглохнем от щелканья счетов.

— Ты пытаешься сказать вот что: они сделают вывод, что Красс истратил на них больше, чем я! — воскликнул Помпей, и в его голубых глазах мелькнуло что-то красное.

— Боюсь, что так.

— Тогда я должен велеть моим агентам, чтобы они всем сообщали, во что мне обошлись игры. — Помпей посмотрел на Филиппа из-под полуопущенных век. — Сколько выложит Красс? Имеешь представление?

— Тысячу талантов или около этого.

— Красс? Тысячу талантов?

— Запросто.

— Он же скряга!

— Но не в этом году, Магн. Твоя щедрость и искусство организации публичных зрелищ, очевидно, заставили нашего большого быка боднуть обоими рогами.

— Что же я могу сделать?

— Очень мало, разве что устроить потрясающие игры.

— Ты что-то не договариваешь, Филипп.

Жирные щеки задрожали, в темных глазах появился блеск. Затем сенатор вздохнул, пожал плечами.

— Ну хорошо. Лучше, если ты узнаешь об этом от меня, чем от одного из твоих врагов. Это бесплатное зерно выведет Красса вперед.

— Что ты хочешь сказать? Только потому, что он наполнит пустые желудки? В этом году в Риме никто не голодает!

— Он будет раздавать по пять модиев зерна каждому гражданину Рима в течение сентября, октября и ноября. Сосчитай! Это два фунтовых хлеба в день в течение девяноста дней. И большая часть этих девяноста дней падает на период, когда все твои развлечения давно закончатся. Все уже забудут и тебя, и то, что ты сделал. В то время как до конца ноября каждый рот в Риме, который будет откусывать кусок от бесплатного хлеба, вознесет хвалу Марку Лицинию Крассу. Он не сможет проиграть, Магн! — закончил Филипп.

Прошло уже много времени, когда Помпей последний раз демонстрировал вспышку гнева. Но то, что наблюдал Луций Марций Филипп, был истинный шедевр.

Он рвал на себе волосы, царапал до крови щеки и шею, тело его покрылось синяками в тех местах, которыми он бился о пол и стены. Слезы текли ручьями. Он буквально крошил мебель и предметы искусства. Его вопли грозили сорвать крышу. Муция Терция, прибежавшая на крики посмотреть, что случилось, взглянула и тут же скрылась. Но Филипп сидел, с восхищением наблюдая все это, пока не прибыл Варрон.

— О Юпитер! — прошептал Варрон.

— Поразительно, правда? — заметил Филипп. — Сейчас-то он уже немного успокоился. Ты должен был видеть его несколько минут назад. Кошмар.

— Я видел такое прежде, — сказал Варрон, обходя фигуру, распростертую на черно-белых мраморных плитах пола, чтобы присоединиться к Филиппу на его ложе. — Конечно, это все известия о Крассе.

— Да. И когда же ты наблюдал его в таком состоянии?

— Когда он не мог провести своих слонов через триумфальные ворота, — ответил Варрон очень тихо, чтобы лежащий на спине Помпей не мог слышать. Он никогда не знал, сколько было притворства в таких вспышках Помпея, а сколько настоящей муки, которая полностью заглушала для него все происходящее вокруг. — И еще, когда Карринат прорвался сквозь его осаду у Сполетия. Он не выносит, когда что-то расстраивает его планы.

— Бык боднул обоими рогами, — меланхолично заметил Филипп.

— У этого быка, — резко сказал Варрон, — сейчас три рога, и третий — так говорят женщины! — самый большой.

— А-а! Тогда у него есть имя.

— Гай Юлий Цезарь.

Помпей мгновенно сел, одежда разорвана, голова и лицо кровоточат.

— Я все слышал! При чем тут Цезарь?

— Он продумал кампанию Красса. Это его идея — как завоевать огромную популярность, — объяснил Варрон.

— Кто тебе сообщил? — Помпей легко поднялся и принял предложенный Филиппом носовой платок.

— Паликан.

— Он знает. Он был одним из ручных трибунов Цезаря, — добавил Филипп и поморщился, когда Помпей громко высморкался.

— Цезарь в большой дружбе с Крассом, — объявил Помпей голосом, приглушенным носовым платком. Высморкавшись, он бросил платок отпрянувшему Филиппу. — В прошлом году он вел все переговоры от имени Красса. И предложил, чтобы мы восстановили права плебейского трибуната.

При этом он метнул грозный взгляд на Филиппа, который этого не предлагал.

— Я очень высоко ценю способности Цезаря, — молвил Варрон.

— Красс тоже высоко их ценит, как и я. — Помпей все еще был раздражен. — Ну, по крайней мере, я знаю, кому служит Цезарь!

— Цезарь служит Цезарю, — сказал Филипп. — И ты никогда не должен забывать об этом. Но если ты умный человек, Магн, ты будешь держать Цезаря на поводу, несмотря на его дружбу с Крассом. Цезарь тебе может понадобиться, особенно после моей смерти, а это уже близко. Я слишком толст, чтобы дожить до семидесяти. Даже Лукулл опасается Цезаря! Сейчас надо что-то делать. Мне на ум приходит только еще один человек, которого боялся Лукулл. Сулла. Посмотри повнимательнее на Цезаря. Это еще один Сулла!

— Если ты говоришь, что я должен держать Цезаря на поводу, я так и сделаю, — загадочно произнес Помпей. — Но пройдет много времени, пока я забуду, что он испортил год моего консульства!

Между концом Помпеевых победных игр (которые прошли с большим успехом, главным образом благодаря тому, что вкусы Помпея относительно театра и цирка были вкусами простого человека) и началом Римских игр были сентябрьские календы. А в сентябрьские календы Сенат всегда созывал собрание. Эта сессия традиционно была очень важной. Луций Аврелий Котта огласил результаты своей работы.

— Почтенные отцы, я выполнил работу, которую вы поручили мне в начале этого года, — заговорил Луций Котта с курульного возвышения. — И надеюсь, что вы ее одобрите. Прежде чем обратиться к деталям, я кратко изложу то, что я намерен просить вас рекомендовать как закон.

В руках у него не было никаких записей. И у секретаря городского претора, казалось, тоже их не было. Поскольку день выдался очень жаркий (стояла середина лета), Палата облегченно вздохнула. Он не собирается сильно затягивать собрание. Да он и не любил этого. Из троих Коттов Луций был младшим и самый умным.

— Откровенно говоря, мои коллеги-сенаторы, — начал Луций Котта своим ясным, громким голосом, — ознакомившись с протоколами заседаний судов, я не был в восторге от исполнения обязанностей присяжных заседателей ни сенаторами, ни всадниками. Когда жюри состоит целиком из сенаторов, оно всегда на стороне подсудимых-сенаторов. А когда жюри состоит из всадников, владеющих общественным конем, оно, естественно, на стороне всаднического сословия. Оба состава жюри подвержены взяточничеству. Предлагаю определять состав жюри более справедливо, чем это делалось раньше. Гай Гракх отобрал у Сената право входит в жюри и передал это право восемнадцати центуриям первого класса, которые имеют общественную лошадь и чей ценз — не менее четырехсот тысяч сестерциев годового дохода. Но Гай Гракх этим и ограничился. Теперь, с небольшими исключениями, получилось так, что каждый сенатор происходит из семьи, входящей в первые ряды восемнадцати центурий первого класса. Поэтому я предлагаю тройной состав каждого жюри. Треть — сенаторы, треть — всадники, владеющие общественной лошадью, и треть — tribuni aerarii — простые всадники, которые составляют основную массу первого класса и имеют ценз не менее трехсот тысяч сестерциев годового дохода.