Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

начало в древности, но о его далёком прошлом ничего не известно, поскольку город никогда не был крупным настолько, чтобы в нём происходили заметные события, попадавшие в поле зрения хронистов. По налоговым документам существование Стабии можно отследить лишь с XIV века. Потому это место ассоциируется не столько с «большой» историей, сколько с «частной», интимной, которая кажется чистой литературой, хотя происходила на самом деле. Так 1 ноября 1504 года Джиролама Фарнезе — жена Джулиано Ангуиллара, феодала из богатой семьи, владевшей городом вплоть до XVII века — решилась отравить собственного сына, дабы потом убежать от мужа с любовником. Попытка не удалась. Более того, в результате её жестоко убил пасынок, сын Джулиано от другого брака. Молва об этом случае расползлась по всей стране и вдохновила множество художников и писателей. Конечно, это нанесло серьезный удар по репутации семьи Ангуиллара и, кто знает, быть может, именно потому в XVII веке они продали город другому влиятельному роду — Боргезе. Однако и те владели Стабией недолго, поскольку вскоре сошёл на нет феодальный уклад.

Следующие два эпизода «Ностальгии» — важные штрихи чёрно-белых воспоминаний Доменико. В 31-м его жена целует ноги полицейского, как спасителя или Спасителя. В 32-м «безумец» бежит за сынишкой, который, вырвавшись на свободу впервые за семь лет, рванул вперёд. Отец следует за ним, опасливо расставив руки, готовый подхватить, что бы ни случилось — падение или конец света. Вдруг раздаётся вопрос: «Что вы делаете?» В этой сцене он может исходить от кого угодно и быть адресованным каждому. Именно потому он обращён ко всем! Предположить, что это священник спрашивает Доменико было бы слишком поверхностно.

Эпизод 33 — единственный из этого блока, снятый не в Фалерии. Те, кто читает книгу внимательно, узнают город Кальката, стоящий на горе. Вид на него с соседнего лесистого холма (локация 8), со стороны головокружительной автомобильной дороги, по которой за Горчаковым приехало такси, забыть совершенно невозможно. Рискнём предположить, что как только Тарковский взглянул на населённый пункт отсюда, то сразу решил снять план, который попадёт в фильм. При этом следует сказать, что от Фалерии до Калькаты пешком меньше трёх километров.

Куда важнее то обстоятельство, что этот эпизод цветной, он будто не отходит в прошлое, а переживается героем здесь и сейчас, равно как и следующий, в котором сынишка спрашивает Доменико: «Папа, это и есть конец света?» Не помнящий, а то и не видевший ничего, кроме застенков отчего дома, мальчик воспринял свободу, как смерть. Этот момент поразительно рифмуется с монологом Эуджении в комнате отеля (эпизод 38), а также с анекдотом, который Горчаков рассказывает в «затопленной церкви» (эпизод 44).

В сцене 35 улица Фалерии, на которой разворачивалось действие воспоминаний, вновь предстаёт в цвете. На ней находятся Доменико с собакой, а также Горчаков и приехавшее такси. Казалось бы, только что на лестнице слева сидел сынишка, и вот уже это пространство стало местом, где происходят события настоящего времени. Ощущение неотторжимости воспоминаний усиливается эпизодом 36, в котором мы вновь оказываемся в прошлом «безумца» и смотрим на происходящее с того же места, что и в 35-м.

Рассмотрим последовательность «цветных» фрагментов в совокупности с местами их съёмки. Итак, эпизоды 26 и 28 в Ананьи, затем 30 — коротенький проход Доменико с собакой — в Фалерии, потом 33 в Калькате, а далее 34 и 35 в Фалерии. Такова монолитная реальность героев Тарковского. Казалось бы, это обычное дело в кино: в Ананьи сняли дом снаружи и внутри, Кальката «сыграла» город, где он находится, а в Фалерии его запечатлели тоже снаружи, но будто с другой стороны. Всё это было бы так, если бы речь шла о монтаже пространства, но Тарковский монтирует время. На это указывает хотя бы цветной эпизод 35, а также, отчасти, 30 и 33. Ведь в 30-м «безумец» совершает свой «тихий переход»: выйдя из дома в Ананьи[677], он оказывается в Фалерии. А 33-й — это немотивированный общий план, будто изображающий некий полёт. Но главное, конечно, эпизод 35, который помещает события из частного прошлого Доменико в их совместное с Горчаковым настоящее.

Большинство зрителей воспринимают этот отрывок в рамках привычной концепции единства места действия. Отдельные исследователи отмечают странность: дом «безумца» с разных сторон выглядит по-разному. Действительно, кладка и камень в Ананьи и Фалерии не похожи. Вот только скорее это всё-таки два дома. В ходе визита к Доменико, Горчаков оказывается уже сугубо в его реальности (оттого эпизод 35 цветной), и география здесь имеет второстепенное значение.

Потому и сцена 37 — Андрей вернулся в отель — так отличается от предыдущих, снятых в этом коридоре, в локации 4a. Писатель шагает быстро и решительно, теперь он знает, что делать. Но в эпизоде 38 с намеченной траектории его сбивает Эуджения, ждущая мужчину в комнате. Встреча с ней становится для него неожиданной и неприятной. Горчаков моментально возвращается в прежнее растерянное и медлительное состояние.

Несмотря на то что случилось в эпизоде 20, переводчица всё же не готова отказаться от своего спутника, а потому переходит к решительным действиям. Но когда намеревавшаяся отдаться девушка в эротическом пеньюаре вновь слышит о Доменико, она не выдерживает. С героиней случается срыв, выливающийся в пылкий монолог, который явно показывает, насколько она далека от понимания происходящего. Эуджению «несёт», и каждая её фраза удивляет своей неуместностью. Холодность Горчакова не имеет отношения ни к страху, ни к комплексам. По её словам, Андрею «нужны Мадонны», поскольку он «святой». Напомним, что к «Мадонне дель Парто» писатель как раз не пошёл, хотя девушка его настойчиво уговаривала. В этих словах явно заключена метафизическая ревность Эуджении, ведь через недостижимую Богородицу она ревнует Горчакова к его далёкой, но вполне реальной жене Марии. Главное, что связь священного образа с супругой Андрея переводчица осознаёт или чувствует сама, ведь разговор писателя с Доменико в эпизоде 26 она не слышала.

«Я оказалась в ужасном положении», — говорит девушка. Действительно, положение отвергнутой женщины особенно драматично в свете её разговора с пономарём в эпизоде 3. Весь монолог Эуджении производит впечатление непоследовательной оскорбительной истерики, хотя в нём есть и содержательные моменты, как, например, мысль о свободе: «Вы все, кажется, хотите свободы. Говорите о свободе. Но, по-моему, если вам дать свободу, вы не будете знать, что с ней делать». Это редкий случай, когда режиссёр доверил собственные соображения переводчице. Однако в устах девушки слова обретают едва ли не эротический подтекст. Кстати, эту сцену сопровождает легенда о том, что, когда актриса оголила