Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

все, уже называла. Рильке в прозе с некоторой поправкой мне интересен. Это тоже такой псевододневниковый вариант. Очень нравился мне ранний роман Кортасара «Экзамен» (классического Кортасара, как и Борхеса, я – меньше, скорее, отдаю должное). Важными именно писателями для меня являются Кьеркегор и Ницше, конечно; Платон, Хайдеггер, я уже упоминала так называемых ранних французских эссеистов, особенно Паскаля. Новый французский роман был интересен, Роб-Грийе и Натали Саррот (книга последней стоит на полке).

Влияло не столько то, как подать в конкретном воплощении, сколько то, как «разрéзать» – куда резать. Пруст – просто люблю побыть в его пространстве, хотя не прочитала «В поисках утраченного времени» целиком. «Шум и ярость» – как сделано, жизнь сознания, всегда интересно и важно (возвращаюсь). Тумас Транстремер во всех видах офигительно свеж, оптика стихотворений, уже метаморфоза даже, а не метафора – это очень укрепило меня в свое время, нашла союзника. Сартр – ему есть привет в «Пэчворке», «Бунтующий человек» Камю. Мераб Мамардашвили с его «Лекциями о Прусте» – начала перечитывать, вспоминать свою юную любовь к этому дискурсу.

Я читаю разных философов, но урывками (может быть, эта урывочность тоже влияет на жанр). Возвращаюсь к Бергсону, точечно. Перечитывала тут одну безумную книжку философа Налимова.

Тут еще важны люди, разбирающиеся с неуловимостями.

Селинджер – близко, и был очень нужен мне в разные периоды. Когда хочется оформленно-новеллистичного, его рассказы лучше всего перечитывать. И еще «Дублинцы».

Мы сейчас не о поэтической «диете» говорим ведь, да? Дикий Сигизмунд Кржижановский (давно не перечитывала). Петер Хандке (в комплекте с Чораном читать – практически то же самое, покончить с собой, ха-ха-ха). Питер Хёг, весь. Гениальный современник.

Лучший роман всех времен и народов, «Моби Дик». Перечитывала два раза и сейчас уже опять хочу.

Это первое и базовое, что пришло мне в голову. Про современную прозу пока и не говорила.

Кстати говоря, фрагментарное повествование для меня не принципиально.

Этого требовал именно «Пэчворк». Хотя мое мышление устроено так, что какие-то важные темы приходят вспышками, и фиксация их в режиме онлайн фрагментарна.

Как ты думаешь, «Пэчворк» – так называемый роман (по-твоему, повесть) идей?

Я с большим удовольствием выделил там стилистическую составляющую: если вспомнить скопом Хайдеггера и Паскаля, то можно искать не обособленных идей, а позволить языку мыслить – ты это делаешь, и это замечательно результатами. А какая книга Налимова? Мне давно думается, что русская философия последних десятилетий не оценена по достоинству, а В. Налимов и среди неоцененных – во втором ряду.

Не оценена, да. Я в университетские еще времена случайно купила книгу его 1995 года (совместно с Ж. Дрогалиной) «Реальность нереального (вероятностная модель бессознательного)». Не могу сказать, что я все там до конца понимаю (мешает отсутствие базовых знаний физики). Но что-то понимаю. Кстати говоря, у меня был период, когда я регулярно читала популярные статьи о новейших исследованиях в области физики микромира – в журналах типа National Geographic. Это было время текстов о натурфилософских структурных подобиях, мне надо было укрепиться:

Перебирая пальцами, человек замечает: кисть –это плавник. Из солнечного однаждымир возник. Помнишь, озеро, проводниквечной жажды?– ну и т.п.

Буквально вчера, кстати, читая в мартовском номере «Нового мира» о последней книге Владимира Захарова, в очередной раз думал, почему так перекрещивается физика и лирика, сколько у нас писателей-физиков – А. Бычков, И. Левшин (позавчера был на презентации его книги и концерте его группы), И. Ахметьев, В. Герцик… Твоя редакторская (под)работ(к)а: понятно, что ты даешь текстам, а что редактура дает тебе?

Редко – радость, кураж (книга Левшина как раз, книга странного Демичева – она готовится, хулиганство с Борисом Лего – не разделяю ни одной идеи книги, но с удовольствием сыграла в игру «санитар леса», ведь опрокидывание «матрицы» – в любом случае позитив; прекрасная во всех смыслах книга Кати Пицык «Город не принимает» – она вышла в прошлом году). Есть возможность реализовать свое любопытство и присутствовать в текущем книгоиздательском процессе. Порой это и лишняя проверка на «вшивость» – проверка и подтверждение того, что ты полностью понимаешь, как устроены речь и язык и можешь свободно действовать в зоне текста (но это я так, хотя бывает, что и на это приходится опираться, чтобы не упасть). Ощущение осмысленного социального присутствия, да (как эксперт ты можешь точечно на что-то повлиять). Но чаще всего – ощущение авгиевых конюшен, мука, мигрень, не открывающиеся глаза. Ах, если бы приходилось редактировать только те книги, которые ты (я) выбрали бы для своего независимого чтения! Когда дедлайн и чистишь кого-то днем и ночью, постепенно начинаешь чувствовать себя… плоскостью, абстракцией, бумажкой. Я все время собираюсь бросить редактуры (но есть авторы, которые хотят именно ко мне – не кокетничаю). Об этом есть и в романе:

«…Надеюсь, у меня хватит чувства юмора, чтобы сдаться в агентство аниматоров для взрослых. Хватит юмора. Ну, или длины ног. Предложения поступали, но это на крайний случай. Слепые молодые женщины интересны только в ненаписанных романах Набокова.

Убить монстра в себе. Убить редактора. Сохранить пересмешника.

Лучше всего, конечно, организовать его смерть в Венеции. Это было бы красиво. Но, видимо, придется довольствоваться лубочным зрелищем типа «Как внутренние авторы внутреннего редактора хоронили».

Когда этот редактор умрет, из меня вылетит бабочка, на которую кто-нибудь наступит».

На своей второй работе ты преподаешь детям в кружке литературу. И об этом тоже есть в романе, что у них «ведь нет программы выживания». Ты даешь им свою? А вот образ мальчика-аутиста из (еще не изданной, но надеемся) твоей книги – это отсылка и привет скорее не к «Школе для дураков» Саши Соколова и «Толстой тетради» Агаты Кристоф, а к «Условно пригодным» Питера Хёга. Я не прав?

Не кружок и не литературу – а возможность письма и креатив, возможность публичной убедительности, возможность не растеряться в непонятных ситуациях и т.п. (все это называется «Студия литературного развития подростков»). Я поднимаю со дна их собственные слова, которые почти не востребует школа, навязывающая готовые формулировки. Я тренирую их память и воображение: азарт ускоряет работу мозга, повышает ее «температуру» – и они выдают то, что сами не ожидали от себя. Это все придуманные на коленке лингвистические игры, эпизоды с элементами психодрамы, импровизации по всякому поводу. Но бывает, какого-нибудь адаптированного Хейзингу или даже Платона толкую. (Могу предложить семиклассникам прочитать «Федр».) После игровой гонки (а у нас дикий хохот и ор стоит, если мысли в голову приходят, их можно вне очереди выкрикивать) они пишут – минимум 10 предложений, 15 минут. Темы огорошивающее-дикие: например, «Что я думаю о бесконечности», «10 вопросов к весне», «Я протестую против смерти» и т.п. Есть и легкие варианты типа