Публичное одиночество - Никита Михалков

Я за просвещенный консерватизм.

Если сегодня удержать ситуацию, можно вырастить и воспитать тех, кто придет нам на смену. (II, 29)

Сегодняшние политики

(1992)

Политики сегодня в массе своей одномерны.

Это – технократы, умеющие логически мыслить и просчитывать варианты, отбрасывающие такие «иррациональные» понятия, как совесть, нравственность, любовь…

Умение просчитать «все и вся» – это на сегодняшний день, возможно, и благо, но нечто иррациональное. Моя многим уже поднадоевшая «культурная рефлексия» подсказывает мне, что сегодняшнее благо неизбежно обернется завтрашним неблагополучием и еще одной трагедией, если планируемые экономические реформы (технократически выверенные и математически безупречные) будут опять лишены гуманитарного содержания. Если реформаторы вновь «забудут», что речь идет не об абстрактных моделях, вариантах или программах, а о конкретном человеке, связанном (пока еще) кровными узами со своей историей, религией, землей… (I, 42)

(1995)

Политики?

Они строят свою политику на основе «вместо». То есть – вместо этих будем мы! А мы говорим – вместе.

Вот одна буковка меняется в слове, но от замены этой буковки зависит – кровь или не кровь в стране, вера или не вера в стране, стабильность или не стабильность в стране, покой или не покой в стране… (V, 4)

ПОМОЩЬ

(2007)

Видя, что помощи ждать не от кого, я сто тысяч долларов из личных средств положил на специальный счет в банке с письменным обязательством, что накопления от процентов могут использоваться лишь на помощь нуждающимся коллегам.

А помимо того уже более полумиллиона долларов потратил на лекарства, операции, ремонт квартир, издание теоретических книг и сценариев тех членов Союза, кто ко мне обращался за помощью.

Всему этому есть документальные подтверждения.

Заметьте, я об этом не говорил, пока оскорбительные подозрения не переполнили чашу терпения. И что же? Стоило обмолвиться, как меня тут же публично обвинили в нескромности.

Но, господа хорошие, если уж на то пошло, я предпочитаю такую «нескромность» вашей «скромности». Видимо, из-за этой деликатности никто из вас копейки не положит в копилку сообщества. Лекарства больной Нонне Мордюковой покупаете не вы, и в больницу не вы ее устраиваете. Вас хватает лишь на то, чтобы в программе «Время» всенародно выразить ей сочувствие.

А почему бы классику отечественного кино Эльдару Рязанову не взять да и не отстегнуть хоть что-нибудь от подаренного Юрием Лужковым и ведущего коммерческую деятельность клуба имени себя любимого больным и нуждающимся коллегам, со многими из которых Эльдар Александрович работал?..

А может, президент гильдии продюсеров господин Досталь, имеющий, по его же словам, личный годовой доход около семи миллионов долларов, нам подсобит?

Да Господь с вами! Скромность не позволяет!

Проще поливать грязью Клима Лаврентьева, который тянет на себе социальный блок и занимается всем – от больниц и санаториев до организации похорон. Легче в истерическом запале называть с трибуны одного коллегу «сволочью», другого «сатрапом», а третьего «кучером и погонялой».

И уж совсем легко нападать с обвинениями на Мишу Пореченкова, которого я пригласил в Союз и который пробыл на новом месте всего полгода. И он их не устраивает. Молодой, талантливый, энергичный и популярный.

Почему же?

Ярость и зависть слепы, они на подсознательном уровне, не поддаются объяснению и логике, они как данность. (II, 56)

ПОПУЛЯРНОСТЬ

(1984)

Популярность таит в себе коварный вирус самообмана.

Логика развития болезни очень проста. Первое: «Почему отмечают мое нынешнее поражение, когда у меня такие-то и такие-то заслуги, титулы?» Дальше: «Хорошо. Пусть у меня на сей раз не получилось, но вон у того-то и того-то еще хуже?!» И наконец, спасительное: «Да, моя картина (пьеса, книга) не является этапом в развитии искусства. Но ведь всем понятно, что сделал я ее потому-то и потому-то».

На так называемые объективные, посторонние причины сваливать вину, как известно, удобнее всего. Несколько поблажек самому себе, и ты попал в замкнутый круг самообмана, куда попасть легко, а вырваться почти невозможно. И вот уже ты не ждешь, а просто требуешь поблажек к себе от всех других.

И происходит постепенная необратимая подмена истинного авторитета авторитетом положения, завоеванного человеком однажды или доставшегося ему в силу каких-то обстоятельств.

Так случается порой с главными режиссерами театров, которые продолжают оставаться таковыми годами. Вроде все всё понимают, а вслух говорить об этом не принято… (II, 7)

(1986)

Вопрос: Как Вы относитесь к популярности, своей и чужой?

Важна не сама популярность, а отношение к ней.

Я глубочайшим образом убежден и хотел бы, чтобы это убеждение не покидало меня как можно дольше: человек, если у него есть какие-то способности, не должен ощущать себя их хозяином.

Он только проводник.

Если он начинает использовать то, что ему дано, чтобы слаще есть и мягче спать, однажды он может проснуться бездарным.

И что самое страшное – он об этом знать не будет… (II, 13)

(1991)

Интервьюер: Вам еще не надоела популярность?

Отношусь к этому как к специфике профессии.

Как и у каждого явления, у популярности есть две стороны – тебя могут пропустить без очереди и могут не пускать, требуя автограф. Одно приятно, а другое утомительно, но это результат одного и того же…

Вообще я считаю, что очень важна самоирония, она даже важнее, чем ирония по отношению к другим. (I, 37)

(2001)

Я глубоко презираю моих коллег, которые всю жизнь работают на то, чтобы их узнавали, а потом тяжело вздыхают и поднимают глаза к небу, когда у них просят автограф: «Ну хватит!..»

Гад! Ты на это работал всю жизнь! Если ты сегодня выйдешь на улицу и тебя не узнают, ты застрелишься! Стой и работай! Эти люди не виноваты, что ты устал! Они должны быть убеждены, что ты их знаешь так же, как они тебя знают. Это психологический эффект, это обман, человек, который тебя знает, он убежден, что и ты его должен знать.

Не обманывай его! Не разрушай этой иллюзии, ты на нее работал… (V, 6)

(2003)

Когда в ресторане пьяная компания проявляет ко мне бурное внимание, я, конечно, могу ее жестко проигнорировать, сказав: «Извините, я занят». Но когда люди, которые действительно любят меня, просят автограф или сфотографироваться, я никогда не отказываю. Другое дело – я не даю автографы в церкви и не расписываюсь на деньгах.