Сожженные мосты - Александр Маркьянов

Покружившись по улицам Джелалабада, русский вышел к забору — но не там, где были ворота. И тотчас заметил серую тень, возникшую из призрачной восточной ночи. Эта тень не стала бросаться на забор — она остановилась в нескольких сантиметрах от нее, и дыхание ее было чуть слышно.

Собаки!

Самые страшные собаки этих мест. Нет, не афганские борзые, используемые как охотничьи и даже как декоративные собаки. Туркменские алабаи! Огромные, весом по сто и более килограммов, мохнатые псы, обладающие едва ли не человеческим разумом. Их не могли использовать в армии, как не пытались — хотя любой алабай порвал бы двух, а то и трех армейских немецких овчарок в куски. Все дело было в том, что немецкая овчарка, правильно выдрессированная, могла поладить с любым проводником — а проводники в армии менялись, она выполняла заученные команды как живой автомат. Алабай не только не признает нового хозяина — если хозяин отдаст команду, алабай поступит так, как ему кажется правильным, а не так как скомандовали. Чертовски разумная собака! Несколько собак все же служили в отрядах, занимающихся поиском наркокараванов, но они были не в русских, а в киргизских группах — в боевых отрядах прикрытия границы, набранных из воинственных, чувствующих себя в горах как дома киргизов, желающих посвятить свою жизнь службе Белому царю. Точно так же, как чеченцы и осетины в своих боевых отрядах использовали кавказских овчарок — так и киргизы использовали алабаев. Бывали случаи, когда пущенный по следу алабай задерживал группу вооруженных наркокурьеров в одиночку, не дожидаясь подхода проводника.

А тут эта тварь охраняла рынок. Оно и понятно — тут и Хавала с наличными деньгами и золотом тут и товар — не весь домой же унесешь, тут и рабы, готовые сбежать. Жаль, придется собаку убить, и возможно не одну. Собаку как раз и жаль, не жаль людей. Наркоторговцы, работорговцы, убийцы — эти люди сами выбрали путь харама и беззакония и убить их — значит покарать, пресечь раз и навсегда беззаконие, вселить страх в сердца и других беззаконных. А собака виновата лишь в том, что честно служит хозяевам, а хозяева оказались последними подонками.

Но делать нечего. Придется убить.

Русский со странной кличкой Араб направился к воротам, идя рядом с забором и видя, что тень по ту сторону неотступно сопровождает его. Других не было — но их и не будет, алабаи умные бестии и не будут сбегаться в стаю, бросаясь в бессильной ярости на забор. Возможно даже, что собака тут одна, хотя нет… Слишком велика территория, как минимум две.

У ворот его уже ждали, как и было оговорено. Двое пехлеванов, оба вооруженные. Чуть дальше был виден еще один, к нему подбежала собака — понятно… Проводник.

— Ты русский?

— Да.

— К кому ты идешь, русский?

— Я гость Гульбеддин-хана.

— Проходи, русский.

Собака подошла к нему, втянула воздух. Размеры собаки были такие, что она была ему выше пояса, не собака — медведь.

На базаре пахло гнилью вперемешку с изысканными специями и благовоньями. То тут то там виднелись машины, оставленные прямо на торговых рядах, было довольно чисто — за этим следили. Сразу в нескольких местах кипела жизнь, из-за накрепко запертых ставень брызгал свет, слышались голоса. Тягучая, восточная мелодия звучала рефреном, из каждого заведения разная — и вместе с тем неуловимо похожая.

Поворот. Тут идут ряды, они не простреливаются, тут можно спрятаться и оторваться от преследования. Одним, но с детьми…

Черт!

— Сюда, русский.

Ночью все было не так. Ночь все меняла…

Гульбеддин-хан сидел в дальнем, прикрытом легкими шторками углу, солидный и могущественный, в халате из дорогой ткани. Перед ним стоял вездесущий плов с бараниной на медном блюде, другие блюда, достархан был заставлен полностью, богатый достархан. В правой руке хана виднелся мундштук из дорогого дерева, шланг был длинным, уходил куда-то далеко, что было необычно, обычно кальян ставят рядом с дорогими гостями. Араб знал принцип действия кальяна, втягиваешь воздух — и дым проходит через воду с ароматными добавками, очищаясь от тяжелых смол. Кальяном можно наслаждаться часами это тебе не наспех выкуренная сигарета.

По правую руку от него сидел еще один человек, со шрамом и изуродованной правой рукой, на которой не было двух пальцев полностью и одного — наполовину. Несмотря на это, человек управлялся обеими руками — судя по тому, как он ел плов. Кстати — плов он ел по-европейски, ложкой, а не руками.

— Присоединись к нашему достархану, русский, и да не оставит тебя милостью Аллах — церемонно проговорил Гульбеддин.

Русский присел перед достарханом по левую, не слишком почетную сторону от хозяина стола. Правая была занята.

— Аллахумма, барик ляна фи ма разакътана ва къына азабан-нар[396] — вознес ду'а русский, и двое, Гульбеддин-хан и второй уставились на него.

— Ты правоверный? — спросил второй.

— Нет. Но я долго жил среди правоверных и знаю, как нужно жить, чтобы не навлечь на себя гнев Аллаха и отдалиться от шайтанов.

Некоторое время трое в молчании поглощали плов, притом русский — как и Гульбеддин-хан, руками.

— Аллах велик, это хорошо, что среди русских есть такие люди… — сказал Гульбеддин-хан — ты узнал цену на свой товар, русский?

— Да, узнал, и он стоит дорого, потому, что такого товара как у меня нет на базаре.

— На нашем базаре есть любой товар, русский, товар из любой страны света, потому что нет такой страны света, где бы не было афганских купцов. Если ты не нашел такой же товар, русский — это не значит что его там нет.

Сбивает цену.

— Сколько не говори «халва», во рту слаще не станет — сказал второй — быть может, ты русский, покажешь нам свой товар, чтобы мы знали, о чем говорим?

— Охотно. Я знаю, что говорю, такого товара нет здесь, и, наверное, не будет, потому что такой товар — для армии.

Из заплечного мешка русский достал два автомата Калашникова с полным набором приспособлений в двух чемоданчиках, передал их покупателям — не через стол, потому что через стол передавать было нельзя. Заметил, что второй сразу заинтересовался, с благоговением прикоснулся к вороненой стали. Наверное, не раз его оружие спасало ему жизнь в этих горах.

Гульбеддин-хан нарочито быстро и не слишком заинтересованно осмотрел товар.

— Такой товар я уже видел. Ничего особенного.

— Не оскверняй рта своего ложью, да простит тебе Аллах твои слова! — резко ответил второй — умей воздать должное тому, что ты видишь. Меня зовут Змарай, русский, я из людей Сулейманхейль. Много ли ты привез такого оружия?

— Пятьдесят — средних, пятьдесят — длинных. Все с БК и дополнительным комплектом. Первая категория, со склада.

— На базаре можно купить много оружия, Змарай — чуть обиженно сказал Гульбеддин-хан.

— Но такого ты не купишь. Ты купишь одно-два, взятые в бою у британских собак. Но не сто. Или ты купишь русское — но старое. Что ты хочешь за свой товар, русский?

— Один автомат здесь стоит примерно пятьсот золотых. Но это — без дополнительного комплекта. Я хочу четыре тысячи за каждый.

— Аллах свидетель, ты нас грабишь! — всплеснул руками Гульбеддин.

— На каждый товар найдется купец, уважаемый. Я продам их за такую цену в торговых рядах. Многие люди не чувствуют себя в безопасности и охотно расстанутся с четырьмя тысячами золотых чтобы купить себе хорошее оружие, которое послужит еще их детям.

Змарай погладил искалеченной рукой аккуратную, коротко постриженную бородку.

— Но русский, ты не продашь это все в один день. А жизнь здесь дорога и опасна и за право стоять в торговых рядах тебе придется выложить немалую сумму. И здесь много грабителей, да покарает их Аллах. А если узнают, что ты торгуешь, не заплатив — ты можешь лишиться не только товара — но и жизни.

— Ты прав, уважаемый, но я выручу достаточно, чтобы заплатить за торговлю.

— Достаточно никогда не бывает. Принц Акмаль, да покарает его Аллах, жаден настолько, что если он узнает, что кто-то хорошо торгует — то посылает своих нукеров, чтобы они брали с него дань дважды в день.

Покарает… И очень скоро — покарает. Так покарает — как вы и не видели никогда.

… Я же, русский, куплю у тебя все сразу или поменяю на то, что нужно тебе. И ты будешь доволен и уедешь сразу, и не будешь платить за торговлю.

— Назови свою цену, уважаемый Змарай, чтобы я знал, о чем идет речь.

— Я готов дать за твой товар по семьсот золотых, русский и клянусь Аллахом это справедливая цена.

— Теперь вы меня грабите. Не далее как сегодня я видел, как на базаре продавали британский Стерлинг по девятьсот золотых. Неужели мой товар хуже британского Стерлинга, тем более со всеми принадлежностями?

— Но британский Стерлинг хорош тем, что к нему можно взять патроны бесплатно, у британской собаки, которую ты убьешь. Потому он стоит таких денег.