Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

(будущей) беседы с ним, если позволишь. Без твоего согласия я не пророню о тебе ни слова. _Э_т_о_т_ не покривит суждением и думой, верю, хоть и не видал его. Слы-хал о нем. Верю, что неведомая мне Люси — говорит правду: что ей ты и — от тебя?!.. Или — твой бывший враг — твоя золовка, если в ней есть искра. Это ты знаешь, ты — _ч_у_т_к_а_я. И как ты (о, пе-рышко-о!..), при такой чуткости, не вдумаешься, не поймешь, _ч_т_о_ же меня-то заставляет говорить то, что я говорю тебе — о тебе?!.. Понравиться?.. Прошла пора таких пустых желаний, — мне _н_и_ч_е_г_о_ от тебя не нужно, как от женщины. Люблю в тебе — _т_е_б_я, подлинную, какую _в_и_ж_у, люблю в тебе то, что близко моему сердцу, моему миру. Мы можем задираться по пустякам, но в деле творческом… ни шуток, ни задору: тут — уже почти священное. И ты капризно и легкодумно его пинаешь… Больше не могу, устал. Пора ложиться, иначе я разобьюсь. Целую. Ваня

172

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

18. II.47

Мой родной, светлый Ванюша!

Все эти дни я, как оглашенная печатаю нашу переписку — «роман в письмах». И вот тебе пишу, чтобы видел — какую мерзкую смогла достать бумагу. Пока что я взяла для «набело» из запасов Арнольда, и беру эту лишь для копии, но, конечно, ее не хватит. Сижу с утра и до 12–1 часу ночи, так что больную мою руку разломило с непривычки. Безумно медленно идет, и я не представляю, как я все осилю. Я за 3 дня дошла только до виккенбургского периода. А ведь с ним-то только и начинается! Скажи, не оставить ли твои письма целиком? Т. е. без того, чтобы их переписывать? По крайней мере те, что на машинке были?

Я подобрала бы их по порядку, вкладывая в отпечатанное мной теперь. Прочтя все вместе, мы могли бы сделать осторожную выборку и тогда переписать. Как ты думаешь? Мы не ленились писать друг другу.

То-мы выйдут!!! Ах, сколько там души и сердца! Ваня, как я пела! себя не узнаю… И как же все… прозрачно! Ты не мог не отозваться… И помню, помню, каждую строку свою припоминаю и то дивное, что их диктовало!! Эх, перечти — увидь, как ты не прав, меня укоряя. Какая _В_Е_Р_Н_О_С_Т_Ь, Ваня! А ты мимо и ее частенько проходишь.

Я все сделаю, чтобы себя вогнать «в мерный круг» и пребыть в творчестве. Я «не кривлю ножки» и обещаю тебе «быть пай». Но теперь я ушла в переписку и не могу ее оставить, т. к. машинку получила на самый краткий срок. Напиши тотчас же, что думаешь об оставлении твоих писем машинных? Иначе я опасаюсь не успеть перепечатать и необходимого, т. е. всего, что от руки было.

В субботу послала для твоей караимки на твое имя лекарство.

В банке все еще ничего не узнала касательно перевода для «Павуа». В книжном магазине наконец спросила, что с твоими «Путями». Они мне их отдали… скоты даже не разрезали! А морочили, что «один прочел, и будто бы другой читает»! Гады!!! Ну, значит, и не стоят они «Путей», коли — беспутки! Видела мельком доктора K[linkenbergh’a], как он переменился!

В довершение всего еще заболел его ассистент, сломался автомобиль, так что всюду пешком, сам все еще болен, и подыхает его собачушка.

Сказал, что все к нам собирается и, если достанет автомобиль, то будет на той неделе. Дам ему твои книги. Холод у нас собачий.

И конца не видно. Уголь — (последняя порция на эту зиму) — все еще не выдают. Видно к лету копят!! Топим только дровами, чуточку достали коксу и торфу. С домом в Вурдене дело дрянь, — надо начинать настоящую тяжбу! Прислуги настоящей тоже найти не могу. А я серьезно собираюсь в Париж работать и должна для этого обеспечить дом и хозяйство. Очень хочу с тобой работать, Ванёк!! Все постараюсь подготовить для этого. Милый мой, светленький Ванечка! Не будем только ссориться!! Не надо. Так хочется гармонии с тобой! Ведь как еще издавна все я тянусь к тебе «п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_ о _м_н_о-_г_о_м» — была у тебя, а что получилось? Того, что было — не должно быть, родной! Я и не хочу, и не могу! И, знаю, — ты — тоже! Светом хочу заполнить наше общение с тобой и радостно творить! Милый, родной мой, светлый мой… глупышечка умненький… Мой чудесный, мой любимый _И_В_А_Н, мой _В_Е_Л_И_К_И_Й… Как воображаю себе уют твой. Милые комнатки… лампадочка… и Кремль… и пышная красавица за самоваром757… Все люблю. Как работа Вигена??… Ах, мой дорогой Ванёк! Обнимаю тебя и очень думаю о тебе, светло и ясно.

Твоя Оля

Не пишу много, т. к. опять должна стучать. Устала страшно. Родной мой… Целую. Оля

[На полях: ] Ты писал, что «Павуа» тоже издаст de lux!758 Я отыщу! Сперва — просто, а потом «de lux»! В этом же у меня и весь спор с тобой был! Ну, это уж не поправить, так что и говорить нечего!

19. II.47 Пишу тебе сегодня письмо об очень важном758а. Нельзя все «с маху», должна вся собраться для письма. Крайне важно. А это спешу послать.

Прошу: отнесись ко мне с доверием дружеским. Иначе мне трудно писать о важном. Я верю, что ты поймешь меня. Сегодня же написать постараюсь, — оставлю все дела. Обнимаю. О.

173

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

19. II.47

Дорогая моя Ольгуночка,

Пишу кратко, — очень я заработался, устал. Сегодня отправляю тебе «Куликово поле», в новом списке, очень развернутом, в 1 1/2 раза.

С неделю проработал. Это — окончательно, так и прими — _с_в_о_е. Сними (для себя или для меня) оттиск машинкой, у меня всего 1 экз. Прости, что затрудняю. Если не удосужишься, (я тебя не тороплю) верни мне, прочитав, — после перепишешь, а я — не в силах. Надо бы 2 копии мне сделать. Да не мог найти бумаги. 2-ой оттиск послал сегодня же И. А. Ильину. Сам — безо всего.

Молись, чтобы свет Господень озарил тебя! Твое последнее закрытое письмо759 меня подавило, я написал тебе. Сегодня, твоя открытка760 — осветила надеждой. О-ля! Благостно, _ч_и_с_т_о_ отнесись к работе. Я жду, я верю, что ты найдешь волю — хотя бы не широко — дать обложку — заставку-кайму — (одну!) для главок, заставку и концовку (как и «рамочку» пограничную). «Куликово поле» _н_а_д_о_ выпустить _ч_и_с_т_ы_м, и оно будет выпущено! Я напишу в Германию.