Анима. Весь цикл в одном томе - Екатерина Соболь

не расклеиться, а теперь держаться было уже незачем, и Гвен зарыдала во весь голос, елозя мокрой щекой по камням.

Золотым волшебникам нельзя грустить и злиться, чтобы магия не ослабла, вот только она больше не была волшебником, не была ни дочерью, ни другом, ни советником, ни игроком, не была особенной, не была совершенно никем, и это оказалось так невыносимо, что корка на ее сердце, которую она нарастила, чтобы защищаться от грусти, лопнула, и слезы полились с такой скоростью и силой, что Гвен не успевала их сглатывать или вытирать, они лились в рот, за воротник, на камни, Гвен захлебывалась ими, она даже не думала, что способна издавать такие звуки. Камни под ее щекой промокли, словно их полило дождем, но Гвен плакала только сильнее.

Глаза у нее так распухли, что она не могла их открыть, – и потому не сразу заметила, как посветлело вокруг. Наверное, Тень перестала закрывать вход в пещеру. Гвен устало подняла опухшее лицо. Вход оставался таким же темным, как прежде, зато сияли слезы на камнях: серебристым, лунным светом, словно звездочка, которую мама подарила той парочке на свадьбу вместе со стихотворением про то, что свет горит во тьме ярче. Гвен медленно села и вытерла рукавом лицо. На рукаве остались влажные серебристые следы.

Свет, дрожавший на камнях, разгорелся ярче, потом собрался вместе и откатился в сторону, как шарик невиданного серебряного металла. Потом металл растаял, превратился в легчайшие мелкие искры, которые немного повисели в воздухе, как туман, и начали собираться в лежащую на камнях человеческую фигуру. Гвен не двигалась, даже не моргала, хотя опухшим векам так и хотелось закрыться, чтобы оставшиеся слезы вылились и перестали дрожать в глазах влажной, искажающей контуры пеленой.

Она не видела свою мать столько лет, но такие вещи, наверное, не забываются, – она узнала даже позу, в которой та спала, подложив локоть под щеку. Гвен подползла и легла рядом. Фигура была серебристой и полупрозрачной, неплотной, как видение или воспоминание, но этого было достаточно – просто увидеть ее хоть на минутку и понять, что ты ничего-ничего не забыл. Гвен улыбнулась дрожащими губами. Остатки слез все-таки вытекли и щекотно залились ей в ухо.

Несколько минут они просто лежали рядом. Гвен не касалась спящей фигуры, не говорила с ней, ей было достаточно просто быть рядом, ничего не получая взамен. Она думала, фигура постепенно растает, она была к этому готова. Радость и грусть так плотно сплавились, что Гвен уже не отличала одно от другого, но серебро, из которого состояла фигура, неожиданно вспыхнуло ярче и налилось цветом. Платье стало красным, волосы – темными, ногти – розовыми. Когда глаза открылись, они были серыми. Гвен перестала дышать. Наверное, она умерла, и это все ей видится, наверное, такое бывает только в каком-то другом мире, потому что в этом невозможно чувствовать себя таким счастливым и таким печальным одновременно.

– Привет, малышка, – шепотом сказала мама и медленно отвела пряди волос, которые занавешивали ей лицо.

Гвен внезапно хватило сил на еще один заход плача, и мама кое-как подняла руку, будто забыла, как ею пользоваться, и погладила ее по голове. Рука была теплой.

– Ну, ну, детка, что ты, – зашептала мама, неуклюже поглаживая ее. – Почему ты плачешь?

Она смотрела на нее с любовью, и Гвен вдруг поняла: мама как будто и не заметила, что она уже не та милая малышка, которая была когда-то ее дочерью, а распухшая от слез, наголо постриженная семнадцатилетняя девица. Вдруг она просто приняла ее за кого-то другого?

– Ты меня узнала? – хрипло спросила Гвен и закашлялась: слезы, кажется, застряли у нее в горле.

Мама засмеялась, как будто это очень веселая шутка.

– Что за глупый вопрос, Гвендолин.

Гвен всхлипнула и подползла еще ближе. Мама уютно обняла ее одной рукой и деревянно, неловко привалила к себе.

– Давай просто полежим, – хрипло сказала Гвен и обняла ее в ответ.

– Давай, – согласилась мама и прижалась щекой к ее макушке.

Серебристый свет покачивался в воздухе, оседал на коже, как снег, и медленно таял, снова погружая все вокруг в темноту.

Глава 14

Больные

Гвен сама не заметила, как заснула. Когда она открыла глаза в следующий раз, серебро уже погасло, и со всех сторон опять навалилась темнота. Мама мирно дышала рядом, сердце у нее билось, кожа была теплой, и Гвен немедленно закрыла глаза обратно. Ей ничего больше не надо было в этой жизни, только вот так лежать вместе.

– Я чувствовала, как Тень проникает всюду, – задумчиво сказала мама, которая сразу как-то поняла, что Гвен уже не спит. – Но отсюда я могу воспринимать только мир в целом, не отдельных людей. Расскажи мне, как ты.

Гвен растерянно уперлась лбом ей в плечо. Сложновато было ответить на этот вопрос кратко.

– Ну… хорошо, – выдавила Гвен. Потом вспомнила поблекшие, разочарованные лица Ларри, Ульвина и игроков и поправилась: – Неплохо. Слушай, а у тебя еще есть магия? Ты ведь сможешь победить Тень?

Мама качнула головой, и ее волосы приятно защекотали Гвен лицо.

– Она набрала столько сил, пока веками сидела тут взаперти, что смогла просто взять и погасить меня. Я успела только защитить свой дом, чтобы она не могла до тебя добраться. Это ведь помогло? У тебя все было хорошо?

– Ну… В целом да, – храбро соврала Гвен. Ей не хотелось рассказывать, как она, плюнув на уголок безопасности, который мама для нее создала, сама вышла навстречу Ястребам. – Она правда твоя сестра?

– Правда, – грустно сказала мама. – И надо было понять, что она не даст мне выиграть навсегда.

Гвен извернулась так, чтобы смотреть ей в лицо. В темноте различить что-нибудь было трудно, но ей хватало даже бледного контура.

– А правда, что у тебя были другие дети? – ревниво спросила она. – Ивар, например?

– Откуда ты про него знаешь? – удивилась мама.

Гвен прижалась сильнее: сейчас мама принадлежала только ей, никого больше не было.

– Он теперь главный волшебник.

– Вряд ли. – Мама добродушно фыркнула. – У него нет главного, что нужно волшебнику: интереса к другим. Когда-то, очень давно, это называли «сострадание», но я не люблю это слово – оно подразумевает, что все должны страдать. Волшебник просто умеет вглядываться в других, даже если они не страдают: только так можно увидеть то, что им нужно. А Ивар вечно завидовал, ему казалось, что его обделяют и все достается другим. – Мама тихо, ласково поглаживала ее плечо, и Гвен зажмурилась от удовольствия. – Из таких великие маги