Обыкновенная война - Борис Геннадьевич Цеханович

всей деревни, а когда уедешь отсюда, то передай остальным, чтобы в эту деревню не совались – это моя деревня. И без глупостей: я тебе настоятельно советую – не старайся мне отомстить.

Поспешно одевшись, присмиревшие контрактники расселись на броне и укатили в сторону своего расположения. Когда БМП скрылось за поворотом и осела пыль, я почувствовал, какого напряжения мне стоило это противостояние. Понял и чем для меня могло закончиться эта стычка, если бы не подстраховался. В штаб полка уже не поехал, а прилёг отдохнуть. Немного подремав, я всё-таки проехал на командный пункт и, решив ряд вопросов, сразу же поехал обратно. Миновав мечеть, внезапно обратил внимание на военный ГАЗ-66, который одиноко и сиротливо стоял в глубине улицы у одного из домов. Недалеко кучковались чеченцы, нерешительно поглядывая на автомобиль и не решаясь подойти к машине. Оставив БРДМ на дороге, тихо подошёл к автомобилю, оглядев пустой кузов, прошёлся вдоль машины, приоткрыл дверь и вытащил из замка зажигания ключи. Впереди кабины у забора стоял крепенький солдат и, приподнявшись на цыпочках, глядел в огород, увлечённо тыча пальцем и кому-то командуя: – Да ты, с той грядки рви. Чего ты упёрся только в эту? А ты Петька иди к командиру взвода помоги барана скрутить, а то этот бестолковый лейтенант не справиться один….

Я слегка дёрнул солдата за автомат, небрежно висевший на плече, а когда он повернул своё удивлённое лицо, сильно ударил его в челюсть. Боец, нелепо взмахнув руками, безмолвно рухнул на землю, оставив в моих руках оружие. Добавив ему ещё один удар, но уже ногой, я заставил лежать солдата на земле, а сам бросил взгляд за забор. Открывшиеся картина, заставила меня побагроветь от гнева. Безусый лейтенант неуклюже бегал по огороду за бараном, пытаясь его словить, но каждый раз его попытки заканчивались неудачей. На одной из грядок стоял солдат, наверно Петька, и заливался от смеха, наблюдая бесплодные потуги командира взвода. Третий солдат шёл по грядкам как комбайн и рвал всё подряд, запихивая добычу в узел, но больше топтал и ломал зелень, чем срывал.

– Товарищ лейтенант, – позвал я, сдерживая гнев в голосе, командира взвода, – тут вашему водителю плохо стало. Подойдите сюда.

Лейтенант, увидев постороннего офицера, испуганно заюлил глазами и нерешительно направился к забору, а солдаты повернулись в мою сторону и настороженно наблюдали за происходящим. Офицер, тяжело навалившись на забор, перебрался на мою сторону и остановился, растерянно поглядывая то на водителя, которого я прижал ногой к земле, то на меня. Судя по всему, это был обыкновенный двухгодичник – «пиджак», который несколько дней тому назад приехал по замене.

– Лейтенант, ёб….., – начал было я спокойно, но тут же сорвался на мат, – ….вот это чмо ты оставил на охране? Ты, «чудо в перьях», знаешь что было бы если б я сейчас не подъехал? Видишь тех чеченцев?

Командир взвода затравленно мотнул головой, а я погнал дальше гнать «страшилку»: – Вот сейчас бы они, а не я, обезоружили твоего бестолкового солдата, который ещё тобой командует через забор. Связали бы, переломали ноги – руки и всех четверых грохнули бы за этого барана и лук. Ты что творишь? Ты, «пиджак», позоришь меня – кадрового офицера, меня – коменданта этой деревни. Ты, с какого батальона – чучело?

Лейтенант судорожно сглотнул и затравленно проблеял: – С третьего.

– Забирай своих солдат и уё…. отсюда, чтобы я тебе здесь больше не видел. А это чмо – накажи, накажи непременно, – я швырнул ключи от машины на землю, а лейтенант заметался между машиной и забором, потом невнятно подал команду, солдаты ринулись к забору, но тут я их остановил, – оставить всё что набрали, скоты.

Пока солдаты садились в кузов, лейтенант горячо благодарил меня, только мне уже было не понятно за что: то ли за то, что я его отпустил, то ли за то что «спас» его и солдат от смерти, от рук местных жителей.

Вечером ко мне пришёл Рамзан, который от имени жителей передал большую благодарность за защиту деревни. Я лишь долгим взглядом посмотрел на главу администрации и промолчал: говорить, оправдываться за этих дебилов или что-то объяснять не было желания и только с горечью махнул рукой, отсылая его обратно в деревню.

Начались и у меня проблемы: солдаты стали потихоньку пить, причём, боялись они только

меня. Все вновь прибывшие офицеры и прапорщики абсолютно не пользовались авторитетом у солдат, и мне постоянно приходилось выдергивать их к себе, пытаясь настроить на большую требовательность к подчинённым, но это не давало должного эффекта. Строил солдат, пытался убеждать, требовал прекратить выпивку, бил тут же рожи, если находил в строю пьяных. И что самое поразительное – они за это не обижались на меня, воспринимая как должное. Единственно чего смог добиться: контрактники стали выпить отдельно от срочников.

А среди срочников наглостью и нахальством выделялся водитель моего БРДМа рядовой Степанов. Пока в батарее были старослужащие солдаты, которые прибыли со мной в Чечню, он ничем не выделялся среди остальных солдат. Но сейчас он настолько освоился, что стал потихоньку устанавливать свои порядки в батарее и даже попытался подмять под себя оставшихся последних старослужащих солдат – Большакова, Минашкина, Субанова и Кабакова, но к чести последних, они дали отпор. Пока он в пьянке замечен не был, так как в любое время я мог куда-нибудь выехать. Но частенько был бит мною за попытки установить в батарее законы дедовщины.

У пятерых моих «контрабасов» лидером был водитель восьмой противотанковой установки Синьков. Как только они приехали, я сразу же сказал: – Ребята меня не интересует, что вы, как контрактники, имеете право в какое-то своё личное время и я подчёркиваю – в мирное время – употреблять спиртные напитки. Вы водители и в любое время, мы можем вступить в бой. Поэтому, своим приказом для вас ввожу «сухой закон». Кто его нарушит, тот сразу же уедет домой.

До последнего времени они держались, но поняв, что в батарее осталось мало солдат, и комбат просто не пойдёт на отправку их из Чечни, так как тогда некому будет водить машины – они стали выпивать, правда, пока аккуратно – не напиваясь. Но всё равно меня это не устраивало: бить им морды, как простым солдатам, было неудобно – всё-таки им было от двадцати семи до тридцати пяти лет, как Синькову.

…Высокий и худой Синьков, мокрый от пота, стоял передо мной, шатаясь из стороны в сторону и «качал», как он думал, мне права. Почти