Жаркое лето - Степан Степанович Бугорков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его жена — несравненная Роза Брук, бывшая опереточная дива, хозяйничала в двухэтажном особняке стиля ампир на Крещатике. В хлебосольном доме было всегда полно гостей: актеров, писателей, военных. Где-то на полях Галиции шла война, люди мерзли и умирали в окопах, а здесь, в уютном зале, обитом розовым шелком, читали стихи, разыгрывались пикантные водевили, поднимались тосты во славу царя и отечества.
Но из всего этого маленькая Софи запомнила только холеные надушенные ручки с острыми перламутровыми ноготками, которые подносили ей в атласных коробках шоколадные конфеты в золоченых обертках.
А потом, как страшный ураган, налетела революция, в городе часто менялись власти, и жители каждое новое утро не знали — кто у них сегодня главный правитель в городе.
Вскоре завод, аптеку и особняк у отца конфисковали, и семья вынуждена была переехать на Шауляевку, в небольшой домик на Галицком базаре. Отец устроился фармацевтом в аптеке, а мать занялась торговлей сдобными булочками.
Но во времена нэпа дела у Аполлинария Сергеевича опять пошли в гору. Он вновь стал владельцем частной аптеки, с размахом вел торговлю разрекламированными заграничными лекарствами. Семья переехала в шестикомнатный особняк на Бессарабке. В тот год Софа пошла в школу. В доме появилась учительница музыки.
Софа росла избалованным ребенком, которому в доме все дозволялось. Дорогие игрушки, красивые платьица, туфельки, нарядные шляпки — все было у нее. А вечерами в просторных комнатах опять сходились люди, выдававшие себя за артистов, писателей, художников, толкались какие-то подозрительные юнцы в узеньких полосатых брючках. Вновь Роза Тульчинская, хотя и заметно постаревшая, выезжала на чистокровных рысаках нежинских конезаводов, шила платья у самой модной киевской портнихи Евы Филькенштейн, в бархатный сезон уезжала в Ливадию с маленькой Софой и незаменимой тетей Полей.
Но «жизнь состоит из приливов и отливов», как любил говорить ее очередной поклонник — бас из хора оперного театра Иван Хмурый.
В начале тридцатых годов и начался такой «отлив», который привел к полному обмелению житейского моря Тульчинских.
К этому времени Софа из нескладного подростка превратилась в стройную, с пышными волосами девушку.
— Ты мое сокровище, — восклицала мать, любуясь Софой, — Венера, Джульетта... Смотри, не продешеви свою красоту, такая миллионы стоит...
Однажды мартовским вечером Софа возвращалась с подругами из консерватории. Девушки шли по Крещатику веселой гурьбой, вполголоса напевали любимые арии, дурачились, отпуская безобидные остроты в адрес прохожих. У модной дамской парикмахерской Софу остановила подруга ее матери — маникюрша и пригласила к себе выпить кофе. Девушка охотно согласилась. Но едва только она переступила порог чужой квартиры, как ее оглушил шум и гомон человеческих голосов, музыки.
В приглушенном свете настенных ламп шел пир горой. Из позолоченной трубы граммофона лились хриплые звуки модной одесской песенки. «Где я? Зачем сюда пришла? — пронеслось в голове Софы. — Что это за люди?» Но вскоре рядом с нею оказался один из гостей, седой архитектор из Москвы. Он весь вечер ухаживал за девушкой, называл себя академиком, танцевал, вытирая то и дело белым надушенным платком пот со лба. Вскоре захмелев, он стал обнимать Софу за плечи, грозился увезти с собой в Москву.
— Не теряйся, девочка, — шептала ей на ухо хозяйка дома, — он очень богат, может осчастливить на всю жизнь...
Гуляли долго, заполночь, и Софа осталась ночевать у подруги матери. Утром позвонила домой и сообщила, что идет прямо в консерваторию, а на самом деле отправилась на вокзал провожать архитектора в Москву. В вокзальном ресторане до отхода поезда много пили, на прощанье щедрый москвич сунул в сумочку Софы пятьсот рублей на мелкие расходы и обещал в скором времени приехать за ней.
Знакомство с маминой подругой обошлось Софе дорого. Нина Ивановна как опытная сводня знакомила девушку с новыми поклонниками, молодыми, старыми, щедрыми, скупыми. Сменялись пьяные угарные вечера. А через три месяца Софа с «дурной болезнью» оказалась в больнице. Все закончилось печально: суд, ссылка в один из лагерей Средней Азии. Жизнь Софы казалась разбитой навсегда.
Но за год до войны она вернулась в Киев. Узнав о смерти матери, Софа почувствовала себя страшно одинокой, никому не нужной. В столице прописаться ей не разрешили и направили в один из ближайших районов под контроль органов НКВД.
Запыхавшийся Буланый остановился у небольшого ставка при въезде в совхозный поселок. Над темной водой тянулись белесые гривы тумана, росяной воздух студил разгоряченное тело коня. Буланый вздрогнул, задрожал и направился к воде. Майор не сдерживал коня. Он легко спрыгнул с седла и заходил по ноздреватому песку, разминая затекшие ноги.
Где-то на западе темно-синее небо озарилось всполохами взрывов. Земля еле заметно вздрогнула под ногами, словно живая.
Наскоро затянувшись папиросой, майор вскочил в седло и поехал к поселку. Было тихо. За ставком чернели тополя. Вблизи плотины, за полуразрушенным забором, испуганно и одиноко затявкала собака. Неожиданно из зарослей терновника вышла группа людей с ружьями наперевес.
— Стой! Кто едет? — требовательно прозвучал ломкий юношеский голос.
— Свои, хлопцы, свои, — Поддубный осадил коня, быстро спешился.
Совхозные комсомольцы узнали районное начальство. Вперед выступил высокий сухощавый подросток.
— Здравствуйте, товарищ майор, докладывает командир комсомольского истребительного отряда Иван Зинченко!
— Здравствуй, Иван! — майор протянул парню руку. — Ну, докладывай, что тут у вас произошло?
— Несчастье, Роман Васильевич, случилось, — торопливо заговорил Иван, — продавщицу нашего магазина Софью Аполлинарьевну убили прямо на месте работы. Преступник скрылся, никаких следов вроде не оставил...
— Как была за прилавком, так ее там и порешили, — вставил белобрысый паренек с берданкой на плече.
— Да вы в магазине все подробно и узнаете, — сказал комсорг. — Участковый милиционер Гриц Федько дежурит на месте преступления, он все и расскажет.
Майор тронул поводья и направился в поселок. Высокое каменное здание магазина стояло на пригорке, у входа в совхозный сад. Белая крыша из оцинкованного железа резко выделялась на фоне темной кроны деревьев. У крыльца магазина Поддубного встретил возбужденный милиционер Федько. Он начал было рапортовать о происшествии, но майор прервал его.
Поддубный спешился и, привязав Буланого к перилам крыльца, остановился на утрамбованной площадке перед входом в магазин. Он смотрел на утренний поселок, такой мирный, тихий и никак
