Цеховик. Книга 11. Черное и белое - Дмитрий Ромов

Из мистического тела, твёрже стали-на!

Сапоги и галифе, хоть и без кителя.

Вашу конченую свору истребить всю, бля…

Он воет как девчонка. А его кентавры варежки разевают. Охреневают от такого захватывающего шоу. Не видели? И не увидите больше. Опомнившись, они начинают меня гасить. По-чёрному. Херачат не разбирая и, мне кажется, несколько раз хорошенько отоваривают друг друга, впрочем, хрен его знает, мне не до этого, группируюсь, закрываюсь и всё такое. Убьют, суки.

Но нет, не успевают. Громыхает дверь!

— Отставить! Кухарчук, сука! Ко мне! Это что такое! Вы двое — на*уй!

Красава, не Сталин, конечно, но тоже ничего. Злобин является в сиянии полковничьего мундира. Где твоя знаменитая улыбка? Яростный, гневный оскал! Оружие возмездия, карающая длань, каменный топор!

— Товарищ полковник!

— Вы двое, вон! А ты у меня партбилет выложишь! Враг народа! К стенке пойдёшь! Под трибунал! Под шпицрутены!!! Смирно, блядь!!! Ты на кого работаешь⁈

— Да вы посмотрите…

— Молчать!!! Рапорт к семи утра!!! В десять к председателю на ковёр!

Рычит, как лев. Разошёлся. Спасибо, что приехал, а то эти людоеды живьём бы сожрали.

— Я дедушке расскажу, — качаю я головой. — А он, хоть и дед, но такой горячий, лично тебе тестикулы выкрутит.

Усмехаюсь. Или кривлюсь от боли, хрен поймёшь. По роже тоже прилетело. Но я уже успокоился. Так-то я отходчивый. Адреналин ещё бурлит, да и хрен с ним. Сейчас схлынет и будет у меня явный минус по синусоиде.

Поварёнок стоит, вытянувшись во фрунт, но страха нет и от этого кажется, что он просто глумится. Точно, так и есть. Но я рад, что контакт, так сказать, состоялся. Тесный и непосредственный. Пусть он не боится, но от боли морщится. Сильно морщится.

— Ну ты даёшь! — отпаивает меня Злобин коньяком из плоской фляжки. — Они ведь тебя урыть могли. До смерти забить.

Мы сидим у меня на кухне, а Наташка мечется, ставит чайник, ищет в аптечке анальгин, присыпает ссадины каким-то порошком. Ну, то есть я, конечно знаю, что это стрептоцид, просто не особо в него верю.

— Наверное, — пожимаю я плечами. — Но видите, он, похоже, знает, как с людьми работать. Имеет подход, да? Раскрыл меня на сто процентов, заставил показать все свои лучшие душевные качества.

— Ох, Егор, — улыбается старина Де Ниро и качает седой головой. — Ну, ты и кадр. Даже не знаю, как это назвать поточнее…

— Упоротый, отмороженный, безбашенный, отвязный. Так что ли?

Лексикон-то в будущем побогаче станет, как я понимаю…

— Во-во, типа того. Отчаянный.

— Десперадо, — уточняю я.

— Но фейс ты ему красивый сделал.

— И, надеюсь, слоновьи кокушки, — говорю я. — Спасибо, Леонид Юрьевич. Вы вовремя появились. К самому, так сказать, катарсису.

Я начинаю смеяться, Злобин подхватывает и мы оба ржём, как дураки. Смеяться немного больно. Видать ребро повредили.

— Проблема в том, — говорит он, отсмеявшись, — что я на него поорал и рапорт напишу, и даже боссу накапаю, что он моего агента прихватил. Да только ему ничего не будет. У него есть кто-то в ЦК или прямо в политбюро. Как с гуся вода, в общем.

— А что, вы не знаете, кто именно за ним стоит? Как это возможно, Леонид Юрьевич?

— Давай только без этого, ладно? — хмурится он. — Яйца курицу не учат. Разбираемся уже. Как выясню, сразу доложу, товарищ главнокомандующий.

— Нам надо его дискредитировать. Взять с поличным, арестовать, и нашу запись до кучи запулить. Чтоб он уже никогда не отмылся. Вы бы слышали, что он про вас говорил.

— Представляю, — улыбается Де Ниро. — И… да, ты прав, конечно. Надо его подставить. Но он хитрая свинья. Операцию нужно спланировать чётко, чтобы этот слизень вонючий не выскользнул.

К ночи поднимается температура, Наташка паникует, но я сохраняю хладнокровие, жру аспирин и успокаиваюсь, увлёкшись просмотром сновидений. В кои-то веки. Моя милая лежит рядом и боится пошевелиться. Всю ночь не спит и каждые пять минут кладёт свою прохладную ладошку мне на лоб.

Утром я чувствую себя разбитым, но ничего смертельного. Звонит Злобин и заставляет ехать в госпиталь. Наташка горячо поддерживает, и отбиться от них двоих у меня не получается. Так что, Ириш, прости, сегодня на работу не приду. Еду в больничку. Моя суженая едет вместе со мной. Госпиталь всё тот же. Пашка и Рекс восстанавливаются в Белокурихе, так что навещать нам некого.

Меня крутят, щупают, делают снимки, выкачивают кровушку, выжимают и другие субстанции и, в конце концов, отпускают. Кости целы, трещин нет, внутренние органы в порядке. Здорова, как корова, одним словом.

Когда приезжаем домой, звонит Галя.

— О, Егор, ты дома сегодня? С нами поедешь?

— Нет, делегирую свою лучшую половину. Галя, я на тебя, как на себя надеюсь, даже ещё больше. Берите всё, что понравится.

— С кем это ты? — спрашивает Наташка, когда я вешаю трубку.

— Собирайся, Галина через полчаса подъедет. В ГУМ тебя повезёт.

— Ты что, я не поеду, — качает она головой. — Нет, даже не думай. Я тебя одного не оставлю.

— Ты шутишь? — улыбаюсь я. — Я же в полном порядке.

— Правда? А почему у тебя лицо синее, вот здесь на скуле?

— Я вообще-то ещё и на работу собираюсь, — вру я. — Значит так. Поезжай с Галей и оторвись. Ты перенервничала и тебе нужны положительные эмоции. Попробуй. Тебе понравится, уверяю. В любом случае, надо ей за чеки деньги отдать, а то неудобно получится.

В общем я её убеждаю. Она уходит со своим бодигардом Димой Понамаревым. Жалко, его вчера со мной не было, мы бы тем кентаврам наваляли. Наверное. Она уходит, а я иду звонить. Но не успеваю снять трубку, как раздаётся звонок.

— Егор, ты дома? — торопливо говорит Чурбанов. — По всем номерам ищу. Короче. Рекунков сказал, что разберётся. Злой был из-за этой возни. Так что думаю, кому надо прилетит по жопе. А тестя твоего отпустят. Если всё подтвердится, разумеется.

— Юрий Михайлович, спасибо.

— Пожалуйста.

Поговорив с ним, звоню Радько.

— Гена твой в порядке, — рапортует он.

— Благодарю, Михал Михалыч. Тебе Злобин не звонил?

— Нет, а должен был?

— Ты, — начинаю я и осекаюсь…

Надо бы провериться на