Владимир Набоков: русские годы - Брайан Бойд

II

Убийство фон Плеве, министра внутренних дел, который насаждал полицейские порядки во всех сферах русской жизни, почти ни у кого не вызвало скорби. Сменивший его на этом посту князь П.Д. Святополк-Мирский — человек гораздо более широких взглядов — предоставил печати относительную свободу именно в то время, когда только что образованный (и также нелегальный) «Союз освобождения» решил бросить вызов монархии, подняв против нее общественное мнение с помощью широкомасштабной кампании. Россия терпела одно поражение за другим в войне с Японией, появились первые признаки грядущих волнений, и многие представители русского общества уже не могли мириться с тем, что их лишают права высказать собственное мнение. Выражая свое негодование и свои надежды, интеллигенция подогрела те настроения, из которых вспыхнул пожар революции.

Богатый дом Набоковых — как это ни странно — стал местом, где был зажжен один из главных идеологических костров. 6–9 (19–22) ноября 1904 года в Санкт-Петербурге проходил первый Всероссийский земский съезд. Хотя П.Д. Святополк-Мирского едва не убедили запретить его проведение, он в конце концов позволил делегатам собраться в частных домах. Надежды на этот крупнейший съезд — «самое важное собрание общественности за все годы существования Российской Империи»8, вызвали всеобщий подъем в стране:

Толпы сочувствующих собирались на вокзалах, откуда делегаты уезжали на съезд. По прибытии в Петербург они обнаружили, что, хотя заседания проводились в частных домах, адреса которых не объявлялись публично… извозчики точно знали, куда их везти; а если кто-то сомневался, то дружелюбные полицейские в форме или в штатском указывали им дорогу. Ежедневно приходили горы поздравительных телеграмм. Хотя вместо адреса на них значилось просто: «Петербург. Земский съезд», почтовые служащие безошибочно доставляли их туда, где шли заседания. В этих телеграммах делегатов призывали говорить от имени всей страны, а не только земства, и открыто требовать конституции9.

В царской России решения съезда, открыто призвавшего к принятию конституции, созыву законодательного собрания и предоставлению гражданских прав, были, по существу, революционными и «в действительности послужили началом революции 1905 года»10. По приглашению В.Д. Набокова заключительные заседания съезда состоялись в его доме на Большой Морской — вероятно, в просторной музыкальной гостиной на втором этаже, — и именно здесь были подписаны резолюции съезда. После подписания один из делегатов «воскликнул, что будущие поколения увековечат это событие мраморной мемориальной доской»[20]11.

Деятельность В.Д. Набокова не осталась незамеченной. Через несколько дней после заключительного заседания Земского съезда Николай Таганцев сообщил ему, что Совет императорского Училища правоведения собирается поставить вопрос о несовместимости преподавательской деятельности с активным участием в пропаганде радикальных реформ. Владимир Дмитриевич в тот же день обратился в Совет с письмом, в котором осудил его вмешательство во внеучебные дела, и подал в отставку. Она была незамедлительно принята12.

Политические настроения в России еще более накалились во время так называемой банкетной кампании в ноябре — декабре 1904 года. На многочисленных банкетах, которые широко освещались в газетах, ораторы один за другим требовали всесторонних реформ. В «Других берегах» Набоков вспоминает, как на одном из официальных банкетов его отец «отказался поднять бокал за здоровье монарха»13. К концу этого же года, когда газета «Право» открыто призывала к окончанию войны и реорганизации государственной системы, оппозиционность В.Д. Набокова стала намного более резкой. Граф Сергей Витте, председатель Совета министров и фактический глава правительства, предложил В.Д. Набокову какой-то пост, но услышал в ответ, что «существующему режиму он ни в чем и никакого содействия оказывать не будет»14.

В конце 1904 года Лига Освобождения, ставившая одной из своих задач политизацию быстро растущего рабочего движения в Санкт-Петербурге, привлекла к ее решению священника Г.А. Гапона, который был одновременно профсоюзным лидером и полицейским агентом. В начале 1905 года вспыхнула забастовка на Путиловском заводе. 7 (20) января к стачке, охватившей почти все заводы и фабрики столицы, присоединилось уже свыше ста тысяч рабочих. Более двухсот тысяч человек приняли участие в организованном Гапоном шествии: утром 9 (22) января с разных окраин города к центру, к Зимнему дворцу, двинулись колонны рабочих с портретами царя, крестами, хоругвями и иконами: они хотели вручить Николаю II петицию, в которой подтверждали свою верность государю и в то же время требовали от него радикальных реформ. Их уже ждали войска, и, когда демонстранты отказались разойтись, по ним открыли огонь: более ста человек было убито и почти тысяча ранены. На Мариинской площади в нескольких сотнях метров от дома Набоковых конные жандармы открыли огонь по одной из колонн демонстрантов, сбивая выстрелами ребятишек, прятавшихся в ветвях деревьев15.

В.Д. Набоков, с 1903 года гласный в Петербургской городской думе, через три дня после Кровавого воскресенья произнес на ее заседании гневную речь о расстреле рабочих и предложил выделить на помощь семьям погибших 25 000 рублей. Поскольку цензура в течение нескольких недель после трагедии особенно свирепствовала, сообщение о его выступлении поместила лишь одна газета, а из опубликованных протоколов заседаний Думы оно даже было изъято16. Но реакция не заставила себя ждать. В течение одной недели В.Д. Набокова лишили места в Училище правоведения и придворного титула камергера17. Он, однако, не жалел, что его отлучили от такого двора, и «преспокойно поместил в газетах объявление о продаже придворного мундира»18.

III

Антиправительственная позиция Набокова-старшего становилась все более определенной, а Набоков-младший тем временем тоже определял свое место в жизни. В ту зиму он уже был «писателем»:

Я начал сочинять еще совсем ребенком: хорошо помню, что в пять лет в Петербурге… я обычно рассказывал себе, лежа в постели или во время игры, самые разные истории — чаще всего героические приключения. Вокруг меня и сквозь меня проходила череда образов19.

Зима в Санкт-Петербурге выдалась короче, чем обычно. Чтобы избежать толков среди родственников и знакомых, которые были недовольны его политической деятельностью, Владимир Дмитриевич недели через две после своего выступления по поводу Кровавого воскресенья решил на некоторое время уехать с семьей за границу20.