Пока бьют часы - Софья Прокофьева

- Не видели ли вы моего сына? - спрашивал он поминутно у всех слуг и придворных. - Только подумайте, он не пришел ночевать домой. И ведь отлично знал, что его лапочка не будет спать до утра. Такой чудесный ребенок, но слишком нервный и впечатлительный... Я так волнуюсь! Где он?

- Расспроси бродячих собак да ворон на куче мусора, - с насмешкой посоветовал ему кто-то из невидимок и, захихикав, тут же спрятался за колонной.

- Проклятие... - прошипел Цеблион.

В этот день все придворные, все до единого собрались во дворце. Еще бы! Такое случается не часто. Ведь в этот день, едва часы на городской башне пробьют двенадцать, должны были казнить Татти, Щетку, Великого Садовника и Невидимого Трубача.

На этот раз сам король решил присутствовать при казни, конечно, вместе с королевой, принцессой, а заодно со всеми придворными. Это было большое событие. Ведь невидимки не выходили из дворца уже много лет.

А если и выходили, то лишь для того, чтобы, придерживая обеими руками колпак, добежать до кареты и сесть в нее.

Поэтому весь дворец был украшен флагами. А с перил свешивались ковры, похожие на высунутые языки.

На площадь выходило три улицы. Эти три улицы были похожи на три реки, впадающие в одно море.

По ним текли и текли толпы народа. Посреди площади стояли четыре виселицы. И все, кто пришли на площадь, вздрагивали, когда видели эти виселицы.

А солнце светило все так же ярко и весело. Ведь оно не понимало, что здесь должно произойти. Но люди, которые пришли сюда, прекрасно все понимали. У мужчин лица были мрачные и решительные. А у женщин - испуганные и печальные.

- Надо казнить преступников как-то побыстрее. - Цеблион извивался, крутился возле короля. - Както скоренько, уютненько, незаметненько... Не нравятся мне что-то сегодня лица этих мужланов. И главное - их глаза, глаза... Случайно вы не видели моего сына?

- Ишь, испугался этих уродов!!! - рассмеялся Министр Войны. - Да они побоятся и подойти к виселицам!!! Двадцать пять пушек выстрелят в них разом, пусть только посмеют приблизиться!!!

- Эй, назад, голодранцы, нищие! Один шаг - и будем стрелять! - кричали пушкари. Лица у них были зверские, налитые кровью. В руках они держали зажженные факелы.

- Ах вы, проклятые, что у вас, детей, что ли, нет? - всхлипывала тетушка Пивная Кружка, стоявшая в толпе. Глаза у нее были красные, а нос удивительно распух. - А эти ваши невидимки, что в них хорошего, кроме красоты-то? Казнить такую девчонку! Такую славную и работящую! А они еще радуются, смеются...

Действительно, над площадью пронесся веселый смех, зазвучали нетерпеливые, возбужденные голоса. Высокие двери дворца торжественно распахнулись.

Оркестр заиграл любимую песенку короля, а все придворные громко подхватили:

Буби, пуп и, буби,

Бом!

Буби-бом!

Буби-бом!

Но в это время раздались совсем другие звуки. Совсем не похожие на веселый смех и музыку.

Это зазвенели цепи и уныло заскрипели двери тюрьмы.

- Ох! - разом выдохнула вся площадь.

Из дверей тюрьмы вышли Татти, Щетка, Великий Садовник и Невидимый Трубач.

Первой шла Татти. Ее лицо было зеленоватым от бледности. Руки вяло опущены. Губы белые. От ресниц на щеках лежали длинные неподвижные тени. Она совсем не была похожа на живую девочку.

За ней шел Великий Садовник, обнимая за плечи Щетку. Его старая рука казалась голубой на черном плече. Позади вздыхал и что-то бормотал о похоронном марше Невидимый Трубач.

- Изверги! - всхлипнула тетушка Пивная Кружка. - До чего девчонку довели. Наверное, совсем не кормили!

Невидимки радостно зашевелились. Засмеялись, злорадно захихикали.

- Глупая девчонка, так тебе и надо!

- Вот теперь ты пожалеешь!

- Папочка, а почему она не плачет? - послышался недовольный голос принцессы. - Я хочу, чтобы она плакала!

- Да, да! Пускай она плачет!

- А то неинтересно!

- Дон-н-н! - протяжно пробили часы на городской башне.

Люди на площади вздрогнули. Как странно бьют часы! Печально и тревожно. Звук поднялся, задрожал и замер.

- Смотрите-ка, вон братья-ткачи! - удивился король. - Тоже пришли посмотреть на казнь. Сейчас девчонка их увидит и заплачет.

И действительно, Татти вдруг вздрогнула и опустила голову. Она увидела своих братьев. Она на миг остановилась, но невидимый стражник подтолкнул ее, и она, словно во сне, шатаясь, пошла вперед.

А братья и не взглянули в ее сторону. Лица у них были серьезные и сосредоточенные. Они стояли на самой нижней ступеньке лестницы. Один с правой стороны, другой - с левой. В руках у них ничего не было, но мышцы на руках вздулись от напряжения и, казалось, они что-то держат.

- Дон-н-н! - пробили еще раз большие часы, словно прощаясь с кем-то, словно заговорила вдруг сама душа часов. И опять: - Дон-н-н!..

- Даже часы жалеют этих невинных! - всхлипнула тетушка Пивная Кружка.

- Король! Его Величество король спускается по ступенькам! - перекрывая бой часов, закричали придворные. - Какая честь! Подумайте только, король будет смотреть на казнь!

- Дон-н-н! - Казалось, сама печаль плывет над площадью. И каждое сердце отвечало этим звучным и гулким ударам.

- Часы бьют! Часы бьют! Пока бьют часы, все должно быть кончено! Шестой удар! Седьмой! - взвизгивая, считал Цеблион. Он, пятясь, спускался по лестнице, повернувшись лицом к королю, взмахивая руками, словно дирижировал невидимым оркестром. - Восьмой удар, девятый! Еще ступенька, Ваша Прекрасность, умоляю, не споткнитесь, смотрите под ваши королевские ножки!

Круглые удары часов словно разбивались о мраморные ступени, и слышался унылый звон осколков.

Толпа зашумела. Бой часов смешался с гневными голосами.

- Отпустите их!

- Освободите детей! Мы не допустим!

- Десятый удар, одиннадцатый! - отсчитывал Цеблион. - Сейчас все свершится! Эй, палачи, стража, хватайте осужденных!

- Дон-н-н... - тихо, словно остановилось сердце часов, пронесся, замирая, последний удар.

- Двенадцать! - нечеловеческим голосом закричал Цеблион и вдруг... Вдруг случилось нечто невероятное. Цеблион сделал еще один шаг, зацепился ногой за что-то невидимое, взмахнул руками и с воплем полетел кувырком, задрав кверху зеленые башмаки.

И в то же мгновение, возникая из пустоты, на мраморные ступени лестницы посыпалось множество пышно разодетых людей. Дамы в шелку и бархате, мужчины в золотых камзолах, споткнувшись обо чтото, рядами валились друг на друга.

- Мой колпак! Колпак-невидимка! Он свалился! О, ужас, ужас! - истошно вопили они. - Я потерял мой колпак!

Лица братьев покраснели, они откинулись назад, изо всех сил все туже и крепче натягивая что-то невидимое.

Придворные, спускавшиеся сверху, напирали на тех, кто шел впереди, и, не удержавшись, роняя колпаки, гроздьями валились вниз. Звеня, покатилась по плитам площади золотая корона.

Все это длилось одно мгновение, но, казалось, прошли долгие годы, так много случилось за это время.

Теперь на ступенях лестницы уже копошилась целая куча придворных. Одни закрывали лица руками, другие, как огромные пестрые насекомые, пытались расползтись в стороны и укрыться в зеленых кустах.

- Корона! Где моя корона? - завизжал носатый толстяк. Его трясущиеся пальцы не сгибались, потому что на каждом было надето по крайней мере пять колец.

- Да это же наш король! - догадалась тетушка Пивная Кружка. - Батюшки мои! Да какой же он урод! А я-то думала...

И тут захохотали все, все люди на площади. Радостно, взволнованно, с облегчением.

- Ха-ха-ха! Ну и король!

- А мы-то думали, он красивый!

- А борода-то у него как у козла! Ха-ха-ха!

- А какие у него тощие руки!

- А ноги совсем кривые!

- А принцесса! Какая она злючка!

- А все придворные! Какие они уроды!

- А королева? Ха-ха-ха! Она вся заплыла жиром! Все бледные, зеленые!

- А стражники! Какие трусливые, жалкие!

И действительно, все увидели, что невидимки самые некрасивые люди на свете. Их лица уродовали жестокость, глупость и жадность. А злоба и страх делали их еще отвратительней и безобразней.

Великий Садовник, словно сам себе не веря, смотрел на короля и придворных и вдруг закрыл глаза своими древними руками.

- О, я безумный, глупый старик! - пробормотал он. - Я хотел под колпаками скрыть все самое безобразное на свете и считал, что тогда все будут счастливы. А ведь так оно и было. Колпаки-невидимки скрывали все самое отвратительное и уродливое. И никому это не принесло счастья.

А смех звучал все громче и громче.

Смеялись все, кто был на площади. Потом начали смеяться люди на всех улицах города, даже в темных переулках и узких дворах. Смех охватил весь город.

Смех звучал так заразительно, что удержаться было просто невозможно.

Потом стали смеяться матросы на всех кораблях в гавани. На больших, на маленьких кораблях. Хотя они еще не знали, что произошло на дворцовой площади.

Потом начали смеяться люди на дорогах, ведущих к городу. Потом жители ближайших деревень.