Виланд - Сергей Петренко

Тим самозабвенно колдовал над сковородкой, тесто шипело, блины переворачивались и шлёпались на тарелку.

— Пожалуйста, подай мне масло, вон то, сливочное... Я боюсь отвлекаться — очень трудно поднимать блин, чтобы не порвать его и не скомкать!

...Славный получился завтрак!

А когда он закончился, Тим сам почувствовал, что гостю наступило время идти дальше.

— Тебе, наверно, нужен Лабиринт, — с лёгкой грустинкой в голосе предположил Тим. — Скажи, а ведь, по-правде — ты видел чудеса куда удивительней моих, да? Ты, наверно, маг, только кажешься мальчиком, да?

Димка улыбнулся.

— Ты замечательный волшебник, Тим! Ужасно хорошо, что я зашёл именно к тебе, и я буду всегда помнить, как мы пекли блины!

— Да, — сказал Тим. — Замечательное оказалось утро. Мне и сны снились такие... хорошие были сны. Проводить тебя до Лабиринта?

* * *

...Казалось, "Скользящий" заблудился в облаках. Тёмные пещеры грозовых туч сменялись сияющими разрывами, где солнце словно рассекало облака лезвием белого огня. Йолла надеялся, что ему повезёт, и он увидит один из небесных замков, о которых жители Леса любили послушать истории, а историй этих было множество, Йолла мог только гадать, сколько в них правды.

Но замки не встретились на пути "Скользящего". Случилось другое. Едва корабль вырвался на чистый, лазурный простор поднебесья, и Йолла замигал, щурясь, и обернулся, чтобы полюбоваться облачными громадами со стороны, он заметил маленькое золотое пятнышко — словно солнечный зайчик скользил по склонам туч. Йолла перестал дышать — и вдруг увидел это совершенно отчётливо — лёгкая, призрачная фигурка, как будто ребёнок с раскинутыми руками — она то неслась вниз, то взмывала к самым вершинам, туда, где облака пылали, ослепляя...

...Однажды — давным-давно — Йолла спросил кого-то из древних обитателей дерева:

— Ужасно обидно, почему мы не можем летать?!

— Нельзя объять всё. Если бы мы могли быть счастливы одним лишь полётом — и всегда — мы бы летали. Когда-то все умели летать. Но появились леса, и мы пришли в эти леса, а небо делалось для нас выше и выше... Право вернуться утеряно, даже если мир обратится к Началу — кто знает, будем ли там мы?

* * *

— Это — Лабиринт?

Обогнув большой камень у подножия холма, Димка увидел перед собой плоскую, уютную ложбину. С соседних холмов в неё сбегали овражки и рощицы, пели жаворонки, кузнечики перекликались в траве, мелькнула и исчезла, качнув стебельки цветов, золотистая ящерка.

— Ты увидишь, — заверил Тим.

Они постояли молча. Потом Тим тихо проговорил:

— Я пойду...

На полпути к другому краю ложбины Димка подобрал сухую ветку. Почти прямую и без сучков. Димка решил, что эта ветка будет его волшебным мечом. Потом из-за куста дикой розы выпрыгнула кошка, пронеслась бесшумно и грациозно у самых ног — и так же внезапно пропала. Димка на секунду замер от нахлынувшего ощущения, такого знакомого, сильного — и неясного. Он мучительно силился вспомнить, когда что-то подобное было с ним ещё?!..

Но мысли сделались вязкими. Словно он задремал на крыльце, на самом солнцепёке, и мама зовёт в дом, а подниматься лень, лень, лень...

— Да Димка же!!! — И он вздрогнул и стряхнул сонный морок. Огляделся — как будто не изменилось ничего вокруг. Я будто в Кристалле! Может, Кристалл — это тоже Лабиринт? Только с виду другой...

Эта догадка заворожила Димку, и он думал и думал, и шёл, не глядя по сторонам, пока дорогу ему не преградил ручей. Димка решил прыгнуть, но почему-то просто шагнул, а шаг получился длинный-длинный, и Димка будто повис над говорливой, в солнечных бликах, водой. Я лечу, подумал Димка. Чтобы не упасть, надо собрать всю воду, весь ручей в ладони... Так не бывает, конечно, я понимаю, но у меня это почему-то получается... Она у меня уже почти вся — плещется в пригоршне, светится, играет. Даже дух захватило...

Димка сжал ручей в ладонях и очнулся.

— Какой сон был... — улыбнулся он яркому утру. Сон оказался до того чудесным, что даже пробуждение не могло расстроить Димку — его словно всё ещё окутывало облако нездешних ароматов и мелодий. Димка соскользнул с дивана, удивился, какие пыльные у него ноги — если он сам так набегался, что улёгся, как был, спать — неужели ничего не заметила мама?!

А она уже услышала, что Димка проснулся, вошла — лицо беспокойное, под глазами тени — что же такое с ней, ой?! — но тут она засветилась вся, обняла Димку, притиснула к себе.

— Мам... — Димка слегка обалдел. — Мам, что...

— Где ты был, маленький мой, где ты пропадал!?..

И у Димки сделалось вдруг сразу горячо и холодно в груди.

...Кристалл лежал на столике у дивана, заляпанный илом, но целый, ни царапинки. Димка взял его, всё ещё до конца не веря, что он — настоящий. Сел на диван, мама примостилась рядом, снова взяла Димку за плечи.

— Мы же думали, ты в лагере... Я и не волновалась-то почти — теперь сама себе удивляюсь! А тут с утра, будто слабость какая-то, прямо руки опускаются. Не нахожу места, и о тебе всё думаю, думаю... А перед обедом дядька Михаил тебя приносит... Нашёл, говорит, у ручья, лежит — как спит, и дышит, и сердце бьётся — а не просыпается. Ох, я...

Прошла неделя. Дни становились всё жарче, словно вместо октября сентябрь сменяло надумавшее возвратиться ещё на месяц-другой лето. Димка ходил в школу в рубашке с короткими рукавами, а его одноклассники, Витька с Лёшкой даже купались в речке. Лёшка после заболел, но Витька всех уверял, что это не простуда, а опасная, заразная болезнь менингит.

К бабке Вале в доме напротив приехала внучка Наташа. Димка решил, что она красивая, но знакомиться с ней опасался, считая, что красивые девчонки — задаваки и воображалы. В первом классе он, было, почти влюбился в одну, даже подарил ей самодельную снежинку из бумаги — но подарок был возвращён с холодным презрением.

Казалось, ничего не происходит. События по ту сторону обычного замерли, превратившись в картинки. Димку не беспокоило это, словно он знал — оживить картинки можно в любой момент. И пока что такой момент не наступил.

В школе Димку притягивало окно, через которое Колотун и Жердюн проникли в класс. Стекло было вставлено новое, но никто не обсуждал явление лесных гостей — будто у всех — учителей и одноклассников — что-то случилось с памятью. Димка из осторожности тоже не задавал вопросов. Правда, порой казалось, что Мария Андреевна посматривает на него с опаской, а уж вызывать к доске просто избегает.

Димке снились сны. Каждую ночь. Начинались они по-разному, но Димка сразу научился угадывать их, узнавать в чреде обыкновенных. Эти сны были иными. Словно кусочки огромной мозаики, объединённые невидимой канвой, они должны были составить вместе какую-то грандиозную историю. Историю, равной которой не придумывал ни один смертный сочинитель.

Обрывки — ни начала, ни конца — странных и древних легенд. Там не было людей — лишь тени давно исчезнувших созданий. Творили, искали, радовались, цепенели в отчаянии неудач. Когда Димка видел их глаза, ему хотелось петь или плакать, а иногда его захватывала музыка, похожая на ветер, летящий над бесконечной землёй.

Иногда в эти сны Димка попадал не один. Они встречались — и вели себя так, словно именно сны были настоящей жизнью. И хотя Димка понимал, что на самом деле всё наоборот, в снах он не мог быть иным. Он точно раздваивался — и одна его часть считала сон реальностью, другая — только видением, чудесным, но бесплотным. Тот, иной Димка был не человеком — но удивительным, умеющим летать и строить небесные города существом из своих же снов. А настоящий Димка оставался с ним рядом, всё чувствовал, видел и слышал — и не мог ни на что повлиять, пока не наступал момент пробуждения.

Он часто виделся с Альви. И этот Альви был беззаботным, лёгким, светлым — в играх и разговорах не проскальзывало даже намёка на тьму, превратившую мальчика-альва в Оборотня — как будто кошмар в Городе сам был мгновенным, болезненным сном.

Димка хотел проникнуть в эту тайну, хотел поговорить о ней с Альви — но всякий раз убеждался, что у него нет власти вмешаться в безоблачное течение сна. Он лишь наблюдатель. В глазах Альви только один миг он видел понимание — и просыпался.

В понедельник, 6 октября, Колька Грищук принёс в школу коробку с мышами. Он выпустил их в классе в середине второго урока. Потом учителя кричали и разбирались, зачем он это сделал — Колька и сам не знал, зачем, сказал, что на уроке иностранного языка ему очень скучно.

Когда Димка пришёл из школы, оказалось, дома никого нет. Мама в эти часы обыкновенно хлопотала по хозяйству, так что Димка удивился, обнаружив замок на двери. Димка поискал записку, но безрезультатно, и это его встревожило, встревожила тишина, даже запах — дом дышал пустотой.