Осколки царства - Дмитрий Володихин

Фая любила Старшого всем своим маленьким пугливым сердцем, которое трепетало от самого ощущения большого чувства, поселившегося там, где ничего, кроме видеоклипов и родного дома не умело угнездиться прочно. Ей все грезился жутковатый какой-нибудь финал ее любви. Что с ним приключится пока еще невидимая гадость. Или что он окажется совсем не таким. Или что вообще что-нибудь невообразимо плохое, из темного прошлого, как в фильме про Ворона и его напарника.

Когда-то Фая отважилась покинуть бухгалтерию, зайти к верстальщикам и реставрировать проверенными девичьими приемами угасший интерес Игоря к ухаживаниям. Насколько мужчина бывает прост и незамысловат, когда преследует женщину словно добычу, и как легко добыче заполучить охотника на блюде под сметанным соусом, настолько же беззащитна и почти глупа женщина в попытках вернуть охладевшего мужчину, и так безразлично-холоден этот мужчина, особенно если он уже получил хоть немного житейского опыта с другими умными добычами. Словом, по-хорошему вернуть Игоря не удавалось. Лучшее, что Фая могла теперь от него получить - доброжелательная корректность. Игорь оказался отвратительно вежливым типом. Тогда подруги посоветовали ей заставить Игоря приревновать: верное дело, все они, мужики, уязвляются и начинают по новой, ты его еще потом вволю помучаешь, пускай знает. Фае Старшой, грубый такой хахаль (в смысле все время хохочет), развязный такой и со своими кретинскими шуточками, запил у него чисто на анекдотах, казался вдвое отвратительнее Игоря. Но поскольку никого ближе не обнаружилось (ревновать можно заставить только на близком расстоянии, на дальней дистанции хоть эксгибиционизмом занимайся - все напрасно), то выпало на Коляна. Она все оглядывалась в сторону Игорева рабочего стола, да вдруг оглядываться перестала и даже забыла злиться на Игоря. Верх нелогичности - их диалог, случившийся в отсутствие Старшого недели через две после фальшивого израильского десанта на Колянову Малую землю:

- Слушай, ты тут к нам ходил-ходил, подарил мне когда-то красивую ручку, ты не обижаешься, хочешь я ее тебе верну?

- Я за тебя очень рад, я готов тебя поздравить, - никаких предметов быта, он, конечно, не дарил. Велосипеды не кукарекают.

- С чем это? Что, вернуть?

- С тем, что у вас все так хорошо и весело.

- Либо это я торможу... либо это ты такой отморозок, что вообще. Как же ты можешь не сердиться. Ты должен меня простить.

- Не знаю за что, но прощаю.

- На самом деле это я тебя должна простить. Я тебя прощаю. Ты настоящий отмороженный, как будто дикий. Мне хорошо-хорошо. Но ты не грусти. Ты ведь простил меня, да?

- Да.

- Ты тоже ничего себе, неслабый, но ручку я тебе все-таки верну, - и в порыве всепрощения даже поцеловала Игоря в щеку, хотя и не имела к тому ни малейшего намерения. Чем он заслужил?

Кажется, у нее было какое-то смутное чувство вины перед Игорем, не мог же он ее бросить, она ведь его бросила, так? Значит, надо было немножечко извиниться, ну и чтобы понял, что у нее все хорошо, а у него все плохо. Но этот Игорь, он такой отмороженный, что ничего не понимает. Она свое сделала, а дальше пусть живет, как хочет.

Старшой не сказал ей за все время знакомства ни единого матерного слова. Он ходил с ней на торчательные тусовки, и хотя был намного старше, оказался классным парнем. Он вообще многих помнил, в которых уже никто не врубался. Когда все тащились еще от Макаревича, он водил знакомство с серьезными парнями. "Арию" - вообще от и до. Короче, зауважали. Разок он одному такому гнусному типу в рожу заехал, а потом надавал таких ему, что она просто отпищалась. Между прочим, защищал ее. Чтобы никто ей не хамил. Этот факт был настолько огромен, почти как в "Настоящей любви", даже поверить невозможно, сознание куда-то спрятало такое чудо, надо же было его куда-то спрятать, иначе вдруг окажется ненастоящим, обалдеть можно, в глухую по беспределу, она его только целовала-целовала, сказала, что это ужасно романтично, он похохатывал, никто никогда не ценил ее так сильно и так высоко не ставил.

Старшой, конечно, понимал, что родители не позволят Фае стать его женой, потому что, скорее всего, издавна был ей припасен солидный муж-еврей. Он не задумывал на сто лет вперед их совместную судьбу, ему просто, короче, нравилась эта добрая такая баба, безо всяких бабских хитростей, еще не научилась Файка. Хорошая она. Даже пить с ним пьет, даже с его парнягами, только что не водку, он даже чуть-чуть их стал сторониться, народ все-таки суровый, с бабой плохо монтируется, короче, ни поссать, ни сказать... а она хорошая, Файка моя. Охренел, когда узнал, просто короче, охренел, я говорю, когда она и говорит: я говорю, короче, за него не пошла - значит, правильно, короче, я думал, знакома мне их еврейская натура. Но эта-то моя Файка, против родителей за меня пошла, я просто охренел. Стоящая, вижу я, что это, короче, баба, а не то что сунул-вынул, одни простынки на уме. Ну я, понятно, горой за нее, за мою Файку. Думаю, надо деньгу зашибить, чтобы, короче, независимо, чтобы уже, ты видишь, какая-никая семья, чтобы уже, короче, детишки. Сам смущаюсь, такие дела.

Она старалась почаще бывать рядом с ним, не отходить от него ни на шаг. Девчонки в бухгалтерии смеялись, но что они там все понимают... Даже пила с ним, пьянеть научилась. Фая покинула его вчера вечером, около одиннадцати часов, Коленька был к тому времени нетрезв, но собирался остаться и доделать заказ налево, днем рискованно, а деньги им понадобятся. И заснул, видно, бедный мой.

Файка торопливо разбудила Коляна, вытерла ему лицо влажным носовым платочком, убрала со стола и всяческий бутылочно-пробочный компромат с пола, выдала банку пива (сколько еще в городе найдется женщин, которым не нравится, что их любимые пьют, но хватает милосердия избавить от похмельных мучений?) и причесала. Колян улыбался ей, как ребенок, но сказал только одно: "Я доделал, сегодня еще получим, скоро уже хватит". Последние движения Фая проделывала под нарочито шумное двиганье стулом: Галина Степановна считала правильным показать свое отношение к человеческой грязи.

...Чаще всего Игорю доставалось все второстепенное, все технически нудное, времяемкое. Между ним и Старшим было немое соглашение, какое бывает у салаги и старослужащего, если старослужащий сохранил человеческий облик: один размечает контуры окопа, другой роет, а если у роющего жабры захлопают чересчур реанимационно, отдыхающий и неборазглядывающий, ворча, поможет. Игорь получал в свое ведение сканирование, цветоделение, цветокорректуру, внесение редакторской правки и т.д. Старшой сохранял за собой сливки, собственно верстку, творение макета.

Есть в книгах своего рода магия: нелепица разрозненных операций (пишут, набирают, редактируют, цветоделят, фальцуют и т.д.) постепенно переходит в либерлагородство. Чудо претворения еще-не-книги в книгу почти невозможно зафиксировать, любой наблюдатель пожалуется: отвернулся-де как раз в самый момент. Ан нет, у профессионалов надобно спрашивать, профессионалы скажут, что простецкое вино обретает контуры крови, скорее всего, на стадии верстки. Поэтому верстальщик сродни кузнецу - всякий непредубежденный человек понимает, что оба прочно связаны с нечистой силой и рая им не видать; не от Бога эта Гутенбергова магия. И кто только позволил совершать им службу логосу, чай, не священники...