Санта действительно существует? - Эрик Каплан

В отличие от логики юмор (как и мистика) принимает противоречия. Он объединяет две половины парадокса в большее и живое целое, не отказываясь ни от одной из них. В отличие от мистики юмор (как и логика) не является авторитарным35. Он указывает на противоречия и дает нам инструменты для их разрешения. Но по сравнению с логикой юмор позволяет нам подходить к собственным ограничениям с большей мягкостью и сопереживанием. Итак, именно юмор в состоянии примирить мистику и логику.

Если для того чтобы стать человеком в полной мере, необходимо свести воедино эмоциональные и интеллектуальные процессы, то логично предположить, что диалектика, с которой мы столкнулись, говоря о познании, будет иметь свое отражение и на чувственной стороне нашей личности. Иными словами, если вы рассказываете кому-то историю о двух половинах, стремящихся к соединению, то на самом деле это две истории.

Одна история посвящена борьбе нашего сознания с противоречиями и парадоксами, которая в итоге помогает ему воссоединиться с эмоциями и стать более цельным. Та же история, но с эмоциональной стороны, будет посвящена борьбе с травмами. И она тоже закончится юмором.

Психолог Мэри Эйнсворт разработала метод диагностики нарушений привязанности, который называется «собеседование о привязанностях у взрослых». Он показывает, что способность здраво и с юмором оценивать пережитые травмы является основным диагностическим маркером психической стабильности.

Врач, проводящий собеседование, просит пациента рассказать о травмирующих событиях, которые произошли в его детстве. Неуверенные в себе люди обычно попадают в одну из двух категорий — кто-то отказывается, а кто-то начинает испытывать тревогу. Пациенты из первой группы отрицают, что с ними вообще что-то происходило. Они отвечают нечто вроде «Ничего плохого со мной не происходило!», «Я был нормальным ребенком» или «Я доволен своими родителями, чего вы от меня хотите?». Вторая группа переживает свою травму повторно: «Мама говорила, что я толстая, но ведь это не было моей виной! Я просто нервничала! Зачем сначала меня кормить, а потом обзываться? Чего ей от меня надо?» Лично мне кажется, что такие тревожные пациенты в чем-то похожи на мистиков, потому что говорят нелогичные вещи, а отказники подобны логикам, потому что оценивают свою жизнь со стороны как проблему, которую нужно решить. Ни логики, ни мистики не в состоянии здраво и с юмором описать свою травму и простить себя за нее. Если верить статистике, такие люди не просто испытывают нарушения привязанности сами, но и передают их своим детям. Психиатр Дэниэл Сигел объясняет, что цель такого собеседования — поиск баланса между автобиографической памятью (функцией правого полушария) и речью (функцией левого полушария). По сути, это задача на интеграцию полушарий. Тревожный пациент подвержен воздействию правого полушария — моментальному, эмоциональному, контекстному — и поэтому не может адекватно оценивать речевую ситуацию, в которой он находится. Пациент-отказник отвечает на вопрос при помощи только левого полушария, потому доступ к эмоцио­нальной автобиографической памяти для него закрыт.

Наш интеллект стремится осмыслить происходящее и проводит грань между понятным и непонятным, допустимым и тем, во что мы не верим. Что касается нашей эмоциональной жизни, то здесь мы пытаемся преодолеть противоречие между опасностью и безопасностью. Мы стремимся к безопасности, но понимаем, что она невозможна. Наша фундаментальная задача — достичь такого состояния, в котором мы бы чувствовали себя достаточно защищенными для того, чтобы исследовать мир вокруг себя, но также принимали во внимание реальные опасности. Угрожает нам что-нибудь или нет? На этот вопрос невозможно дать объективный и логичный ответ. Любая человеческая жизнь, от стоического отречения до истеричных метаний, — это попытка на него ответить. Юмористический вариант позволяет нам чувствовать радость, расти над собой, прощать себя и других.

То, что логики называют парадоксом, на эмоциональном уровне представляет собой травму. Мы ощущаем конфликт между своими ожиданиями и болезненной реальностью, которая им противоречит.

Историю всего человечества можно воспринимать как биографию одного человека, прожившего очень долгую жизнь. Это не мистический, а вполне практический подход, потому что вся культура представляет собой попытку продлить жизнь конкретного человека, превращающую нашу историю в коллективную память.

Если воспринимать культуру как единое коллективное воспоминание, тот факт, что наши подходы к жизни делятся на логические и мистические, означает, что мы как культура или как вид, помнящий свое прошлое, страдаем от нарушения привязанности. Люди вырастают с таким нарушением, если они испытывали насилие в детстве. То, к чему мы привязаны, причиняет нам боль. Нам хочется оказаться к нему поближе и держаться подальше, но такое невозможно сделать одновременно, а если попытаться, наверняка сойдешь с ума. Нас разрывает надвое этим парадоксом — и в качестве лекарства я предлагаю юмор.

В конце своей жизни Сидни Моргенбессер сказал: «За что Бог меня наказывает? Только за то, что я в Него не верю?» Что бы мы ни считали источником собственной безопасности (Бога, других людей или доброту человеческой натуры в целом), за всю нашу жизнь нам не раз разбивали сердце. Юмор — это способ попросить себя склеить сердце и, если повезет, даже сделать его чуточку больше.

Часть IV

Жизнь

Глава 10

Доведенная до абсурда

Так что же, существует Санта-Клаус или нет?

Мы уже поговорили о том, что жизнь полна противоречий, исследовали несколько подходов к ней — логический, мистический и комический — и пришли к выводу, что юмор работает в нашей ситуации лучше всего. Он помогает нам совмещать несовместимое и прощать другим людям, если у них вдруг окажется мнение, отличное от нашего. Он приносит нам удовольствие и позволяет нам двигаться от жестких рамок к безграничному творчеству. Только юмор в состоянии разобраться с неразрешимыми противоречиями нашей жизни, одним из которых является Санта-Клаус. Потому, чтобы узнать, существует ли Санта на самом деле, нам нужно взглянуть на мир с юмором.

Но разве это не означает свести к абсурду все, о чем мы говорили в предыдущих главах? Как может чье-то существование зависеть от смеха?

Давайте разберемся.

Во-первых, не все виды юмора рассказывают нам о том, что нечто существует в реальности. Конечно, есть и черный юмор, и скабрезные анекдоты, и расистские шутки36. Нас интересует хороший юмор. Во-вторых, это не единственный подход к жизни, рассказывающий нам о существующих в ней вещах. О них же могут сообщить и страх, и нежность, и даже танец, но юмор справляется с этим делом не хуже прочего.

Тем не менее даже со всеми оговорками трудно поверить, что чье-то существование может зависеть от шуток и анекдотов. Казалось бы, объекты должны быть… как бы это сказать... плотнее и тверже. Не в буквальном смысле, иначе не существовало бы подушек. Но тем не менее.

Мне кажется, что я знаю выход из этого затруднения. Все дело в том, что наши суждения о вещах, которые существуют в мире, совпадают с нашими суждениями о том, как нужно прожить свою жизнь. Логично было бы разбить данный процесс на два этапа: сначала понять, что действительно существует, а затем уже решить, что с ним делать. Но на самом деле процесс всего один — наша собственная жизнь, которую мы можем рассматривать с той или иной степенью абстракции. Предположим, я пришел домой поздно, и моя жена накричала на меня за это, а я в ответ выбранил ее за то, что она-де слишком много шумит. Если я несколько абстрагируюсь от ситуации, то подумаю: «Действительно ли я хочу спорить со своей женой в таком тоне?» Если я абстрагируюсь еще на один уровень, то мне в голову придет другая мысль: «Справедливо ли говорить ей, что она слишком много кричит? Может, это подло?» Еще несколько уровней абстракции — и я начну задумываться, существуют ли вообще такие понятия, как «справедливость» и «подлость». Но не важно, кричу я на жену или возвышаюсь над ситуацией на очередном уровне абстракции, рассуждая о справедливости. Суть заключается в том, что в этот момент я все равно живу своей жизнью и анализирую ее.

Так что если наши суждения о существовании чего-либо оказываются связаны с суждениями о смешном, в этом нет никакого абсурда. Наоборот, в этом есть смысл. И вся история, с которой началась книга, — когда я сперва не мог понять свое отношение к Тэмми, ее сыну и своему сыну, потом начал рассуждать о Санта-Клаусе, потом перескочил на различные подходы к логическим противоречиям, потом задумался о том, что смешно, а что нет, — тоже имеет смысл. Все это были попытки понять мою жизнь на более или менее абстрактном уровне.

Чтобы лучше понять эту идею, давайте сделаем вид, что мы с ней не согласны. Допустим, некий философ Q заявляет, что существование реальности вокруг нас никак не зависит от того, ссорюсь ли я с женой и что я при этом чувствую. Оно зависит от науки, а если вы отказываетесь верить в правомерность данного подхода или понимать его, то вы либо дурак, либо обманываете себя. С такой точки зрения, существовать могут только те объекты, к которым относятся последние физические теории. Но если следовать этой логике, то не существует ни самого Q, ни смысла его рассуждений, ни добра, ни зла. Единственная существующая вещь во Вселенной — квантовые поля. Так кто же прав? Я или Q?