И слово это было - Россия.. «Спаси меня... Соловецким монастырем» - Петр Петрович Татауров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В начале июня Миницкий, Степанов и игумен монастыря Досифей осмотрели всю обитель, определили помещения, которые можно обратить в тюрьму, и дали ответ Дибичу. В нем была выражена возможность после небольших работ иметь помещения для 40 человек арестантов и, чтобы больше принять новых, 20 нынешних заключенных перевести в монашеские кельи и обратить их в «черные монастырские работы». Предвидя большую потребность, Миницкий предложил приспособить под тюрьму еще каменные здания мастерской и цехгауза, на что потребуются уже более значительные работы и средства в сумме более 15 тысяч рублей. Но эти работы дали бы дополнительно еще 62 арестантских места. К письму губернатора Степанов приложил документ «Смета о некоторых исправлениях в каменных строениях, принадлежащих Соловецкому монастырю, для помещения арестантов».
Предложения Миницкого были одобрены Николаем. Коменданту Петропавловской крепости Сукину было дано поручение составить инструкцию для начальника Соловецкой тюрьмы, что и было им исполнено.
Однако время торопило, да и осужденных оказалось много, и потому с лета 1826 года декабристов стали партиями направлять в Сибирь. Надобность в Соловецких застенках отпала, и «по ненаставшей надобности в предполагаемой перестройке высочайше повелено дело сие оставить без дальнейшего производства».
Из декабристов, арестованных сразу же после восстания, в Соловецкой тюрьме позднее оказался и провел долгие годы лишь А. С. Горожанский. Но о нем немного позднее.
В августе 1827 года по Москве пошли слухи о раскрытии еще одного заговора. Это были известное «дело братьев Критских».
Молодые люди — Петр Критский, 21 года, канцелярист одного из департаментов сената, его братья — студенты Московского университета Михаил (18 лет) и Василий (17 лет) со своими товарищами разного социального положения — Лушниковым, Тюриным, Салтановым, Матвеевым, Таманским, Роговым, Поповым и другими неоднократно собирались вместе и, «выхваляя конституции Англии и Гишпании, представляли несчастным тот народ, который состоит под управлением монархическим, и называли великими преступников 14 декабря, говоря, что они желали блага своему отечеству»{32}. На одной из бумаг, изъятых при обыске, нашли печать с надписью «Вольность и смерть тирану». Молодые люди имели «тайное желание видеть Россию под конституционным правлением с уверениями пожертвовать для того самой жизнью». Петр Критский показал, что «погибель преступников 14 декабря родила в нем негодование», а также «любовь к независимости и отвращение к монархическому правлению возбудились в нем наиболее от чтения творений Пушкина и Рылеева». Заговорщики имели намерение поднять восстание в Москве в первую годовщину коронации Николая I — 22 августа 1827 года. С этой целью хотели разбросать по всей Москве «возмутительные записки». Они рассчитывали на помощь находящегося в немилости у императора, но очень популярного в народе генерала А. П. Ермолова, а возглавить свое тайное общество, взять председательство в нем — имели намерение предложить… А. С. Пушкину»{33}.
Все участники заговора по их собственной неосторожности были арестованы. И жестоко после следствия наказаны, отправлены в тюремные казематы, в солдатчину, в дальнюю службу, по обычаю Николая I — без указания сроков.
Петра Критского в декабре 1827 года заточили в Швартгольмской крепости, а Михаила и Василия Критских — в тюрьму Соловецкого монастыря. Однако по пути в Соловки решили, что братьев надо разъединить, и Василия отправили в Шлиссельбургскую крепость, где он и умер в 1831 году «от изнурительной лихорадки», а Михаил оказался на Соловках. Мать Критских знала, где сыновья, и переписывалась с ними.
Неожиданная ревизия соловецкого острога петербургским подполковником корпуса жандармов Озерецковским спасла Михаила Критского от бессрочного там пребывания. Жандармский офицер нашел чрезмерным усердие монахов в охранном рвении, ибо увидел, что положение арестантов было «весьма тяжелым». Михаил Критский был переведен рядовым в Мингрелию, в Черноморский батальон, где был убит в сражении с черкесами.
Исследователь «Дела братьев Критских» М. К. Лемке писал в начале нашего столетия: «Вникните теперь в дело братьев Критских и попробуйте отдать себе отчет, за что было разбито столько молодых жизней? Только за разговоры в тесной компании, только за скрыто выраженное неудовольствие системой кнута… Люди не только ничего не совершили преступного, но даже не предприняли тех шагов, без наличности которых, по здравому смыслу и основам права, их нельзя обвинять в покушении, даже в твердо выраженном намерении… И за это Шлиссельбурги, Швартгольмы, Соловки!»
Судьба спасла Пушкина не только от участия в замыслах молодых людей, но даже и от предложения. Опьяненные поэтическим вольномыслием Пушкина, но не вникая глубоко в суть его послессыльной жизни, они нашли, что «Пушкин ныне предался большому свету и думает более о модах и остреньких стихах, нежели о благе отечества», и… не побеспокоили поэта.
Трудно представить ответ Пушкина, получи он предложение заговорщиков. Однако тень Соловков вновь если не накрыла поэта, то прошла совсем близко. Уж очень часто имя Пушкина встречается в следственных делах того времени. Да и немало озорных стихов-эпиграмм на императора в те дни в народе вполголоса повторяли. Вроде этих:
Немного царствовал, но много почудесил, Пятьсот послал в Сибирь, а пятерых повесил.Или и того злее:
С ног до головы — детина, А с головы до ног — скотина.
