Лик над пропастью - Иван Любенко

— Позвольте, господа! — подскочив с кресла, вскричал Каширин. — Вот бритва, вот рука изрезанная, вот кровища! Чего еще не хватает?

Пропустив мимо ушей возмущение полицейского, Ардашев спросил негромко:

— А ключ нашли?

— Какой еще ключ? О чем вы? — Каширин окинул присяжного поверенного недобрым взглядом.

— Насколько мне известно, входная дверь была заперта, и ее пришлось открывать снаружи. Так? Стало быть, если мы говорим о самоубийстве, ключ должен был находиться внутри. Вот я и спрашиваю, нашли вы его или нет.

— А что вы командуете?! — сыщик взмахнул руками. — Мы и без вас знаем, что делать.

Адвокат вновь обратился к доктору:

— Послушайте, Анатолий Францевич, вы же видите, что самоубийством здесь и не пахнет. Почему вы идете на поводу у господина Каширина? Да и вы тоже, — Ардашев посмотрел на Леечкина, — махнули на все рукой и отдали осмотр на откуп недобросовестному полицейскому, хотя с первого взгляда понятно, что здесь совершено самое что ни на есть настоящее смертоубийство. Жертву сначала отравили, а уж потом, чтобы утаить содеянное, вскрыли вены еще не остывшему трупу.

— Я попрошу меня не оскорблять! — Каширин потряс в воздухе кулаками. — Я вам не половой в трактире!

Не обращая внимания на возмущения помощника начальника Сыскного отделения, судебный следователь поправил на носу очки и спросил:

— Но позвольте, Клим Пантелеевич, отчего это вы так решили?

— А может, прежде дадим слово доктору? — предложил присяжный поверенный.

— Если только в рассуждении практических, так сказать, аспектов… — неуверенно вымолвил Наливайко и пожевал губами. — Не буду скрывать, у меня с самого начала зародилось сомнение относительно произошедшего. Как видите, жертва потеряла большое количество крови. Так много, что она даже протекла на первый этаж. Однако при таких поперечных разрезах это маловероятно, ведь кровь на воздухе имеет обыкновение свертываться. Вот потому-то теплая ванна — непременный атрибут вскрытия вен. Вода препятствует образованию тромбов…

— Но она, тем не менее, вытекла! — выкрикнул сыщик.

— Да, — замялся врач, — меня это и смутило.

В комнате возникло неловкое молчание. Понимая, что все версии исчерпаны, адвокат пояснил:

— А произошло это оттого, что был применен яд. Некоторые виды ядов, в том числе и цианид, препятствуют свертываемости крови. А другие, допустим крапчатый болиголов, наоборот, способствуют. Убийца подсыпал в чай Маевского смертельную дозу отравы, затем подождал, пока жертва потеряет сознание — верный признак того, что губительная субстанция попала в кровь, — и надрезал бедолаге вены. Сдается мне, что злодей был слабо знаком с медициной. В противном случае он бы сделал продольные разрезы на венах или в крайнем случае постарался бы повредить артерию. Но этого, как мы видим, не произошло.

— Но ведь мы не обнаружили ни одного чужого отпечатка пальца, — с сомнением вымолвил эксперт.

— Чтобы не сомневаться в отношении яда — проведите вскрытие.

— Да, конечно. Мы так и поступим, — согласился Леечкин.

— Но неужели, Цезарь Аполлинарьевич, это происшествие вам ничего не напоминает? — хитро сощурился Клим Пантелеевич.

— То есть вы хотите сказать, что убийство Тер-Погосяна и смерть Маевского связаны между собой?

— По крайней мере, в обоих случаях преступник пытался выдать за самоубийство собственное злодеяние.

— Возможно. Если представить, что вы правы, то возникает вопрос: зачем кому-то понадобилось расправляться с этим беззащитным человеком? — следователь недоуменно потер переносицу.

— У меня есть предчувствие, что эта тайна откроется совсем скоро. Однако, господа, честь имею кланяться. — Ардашев направился к выходу.

Дождавшись, пока хлопнет дверь, Каширин воскликнул:

— Если этот заносчивый адвокатишка опять окажется прав, то будь проклято это «Калужское подворье»! У меня на нем уже висит одно нераскрытое дело.

— Вы имеете в виду ограбление Софьи Петровны Кургучевой? Матери писателя? — уточнил судебный следователь.

— Угу. Только удивительное совпадение получается: Тер-Погосяна порешили 13-го, в позапрошлую пятницу, и этот «зяблик» преставился вчера, а вчера тоже была пятница.

— Да, действительно странно, — задумчиво протянул Леечкин.

— Ой, да все здесь понятно! — махнул рукой сыщик. — Все беды из-за нефти!

— Это как? — озадачился эксперт.

— Старики недаром поговаривают, что подземными бурениями мы растревожили Чистилище, вот черти нам и мстят.

— Помилуйте, батенька! Так могут рассуждать только темные, малообразованные люди! — вымолвил доктор. Он почти проглотил последние слова, с досадным опозданием поняв, что его реплика может привести к ссоре.

— Это кто темный? Я? — Каширин приблизился к Наливайко.

— Я не вас имел в виду-с, — отступая назад, виновато пробубнил врач.

— Ах ты, трубка клистирная! Ты бы лучше за женой своей приглядывал, чтобы она к Вартану в лавку не бегала, пока ты в портерной пиво дуешь.

— Да как… как вы смеете! — робко возмутился Анатолий Францевич.

— Смотрите, какой Ломоносов выискался! — хохотнул Каширин. — Скоро со всей Армянской улицей породнится, а туда же — жизни учить. Интеллигенция «многообразованная»! Ладно, некогда мне тут с вами. — Полицейский развернулся и шагнул в переднюю.

Гулким коридорным стуком отдались в тишине нервные торопливые шаги. Неловкое молчание нарушил фотограф:

— Прав был Ардашев, с ним действительно произошла метаморфоза — человеческая плоть превратилась в сгусток зла. Только случилось это давно — в день его рождения.

— Нет. До Сатаны он не дотягивает — мелок больно, — глядя в окно, задумчиво проронил следователь. — А вон и санитарный экипаж прибыл. Я вас попрошу, — он повернулся к доктору, — присутствовать на вскрытии и безотлагательно ознакомить меня с результатами. Честь имею, господа.

13

Тень догадки

Вторую половину воскресенья Ардашев, как правило, проводил за книгами. Уединившись в кабинете, он погружался в мир давно ушедших эпох и людей. За скупыми историческими портретами деятелей прошлого проступали, словно водяные знаки, их лица, характеры и даже поступки. Сухие книжные строчки оживали, рисуя быт и нравы минувшего. По большому счету, Клим Пантелеевич книги не читал — он с ними беседовал. Но ведь не каждый, кто общается, умеет слушать собеседника. Чаще мы прислушиваемся к собственным эмоциям и не замечаем настроения своего визави. Так и с книгой. Тут мало просто видеть происходящее, надобно чувствовать аромат эпохи.

Добиться этого проще всего, если представить, что же происходило одновременно в разных странах. Для этого у хозяина английского кабинета имелись собственноручно вычерченные таблицы. В них мелким бисерным почерком были аккуратно вписаны разнообразные факты. Например, если величественный Константинополь в период расцвета, во время правления Македонской династии, имел население свыше полумиллиона, то Париж в то же самое время представлял собой невзрачный городишко с узкими и грязными улочками, с числом жителей чуть более двадцати тысяч. То же и Лондон. Или вот другое свидетельство: золотой запас Византии в период царствования Василия II (конец X века) составлял около пяти с половиной тысяч пудов. Цифра немыслимая! Российская империя сумела достичь этой величины только к началу ХIX века — времени восшествия на престол Александра I.

Эти четыре-пять часов полного одиночества давали присяжному поверенному заряд бодрости на неделю. И Вероника Альбертовна, и горничная Варвара, и даже уже достигший веса в треть пуда персидский кот Малыш, — все давно уяснили, что беспокоить в эти минуты Клима Пантелеевича возбраняется строго-настрого.

Но неожиданно застучал молоточек электрического звонка. Первым любопытство проявил огромный перс, за ним в переднюю устремилась горничная, последней выглянула жена адвоката.

В дверях возник доктор Нижегородцев. Сняв цилиндр, который он надевал исключительно по воскресеньям, врачеватель неуверенно выговорил:

— Я знаю, Варвара, что до пяти пополудни покой в этом доме нарушать нельзя. Знаю. Но, поверьте, на этот раз дело приняло исключительно важный оборот. Вы даже представить себе не можете, насколько все серьезно. И он не преминет меня выслушать.

Горничная еще не успела открыть рот, как появилась хозяйка.

— Николай Петрович?

— Позвольте приветствовать вас, Вероника Альбертовна! Бесконечно рад встрече! А не разрешите ли вы мне потревожить вашего супруга?

— Конечно. Я уверена, что ради вас он с удовольствием прервет скучное занятие. Только не могли бы вы пояснить, о каких серьезных обстоятельствах вы только что говорили? Уж не имеете ли вы в виду дело по убийству Тер-Погосяна?