Клуб интеллигентов - Антанас Пакальнис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А когда он закончил речь, все внезапно переглянулись и не почувствовали, как встали. Показалось, что в такое торжественное, великое, историческое мгновение сидеть нетактично, невежливо, действительно по-свински.
Не поднялись со своих мест только Стачёкас и Плачёкас, еще и поглумились: смотрите, как скоро Пелюкас обратился в крысу[6].
Вскоре обоих скептиков освободили с работы. Но не за эту реплику (директор ее и не слышал), а за прежнюю критику снизу.
СВЯТАЯ ИДИЛЛИЯ
Поднимался дымок. Он лениво вился вокруг голов заседающих и собирался в густое облако под потолком. Казалось, люди, столы, стулья и кресла плавали в голубом океане.
Все утренние новости, все анекдоты были уже рассказаны, скулы сводила судорожная зевота. Окурки в пепельницах не умещались — их складывали в пепельницу начальника Дебесиса[7], совали в щели пола, втыкали в цветочные вазоны.
Первую струю оживления внесла уборщица Пятре, вовремя понявшая, что нужно очистить пепельницы.
Тогда-то у Дебесиса и родилась мысль.
— Это уборщица, — сказал он.
Все удивились, так как думали, что начальник давно спит. Они с интересом следили за пауком, который безнадежно старался протянуть мост от уха Дебесиса ло спинки стула.
— Это наша Пятре, — развивал свою мысль руководитель учреждения. — Почти двадцать лет она работает у нас. И ни одна бумажка, даже скрепка не пропали, даже... даже... пробка от...
— От чернильницы, — идейно правильно продолжил мысль заместитель начальника Мигла[8].
— А в тот раз, когда один из наших работников в комнате машинисток забыл ремень от брюк, было ли запачкано доброе имя нашего коллектива в глазах общественности? Нет. И все потому, что Пятре нашла безответственно оставленную вещь, опознала, чья она, и через меня вернула владельцу. Не разболтала, не вынесла сор из избы! — поднял указательный палец Мигла.
Он весьма примерно платил алименты своим девяти женам, поэтому моральная красота человека его всегда восхищала.
К вопросу о ближнем не остался равнодушен и помощник заместителя Думас[9].
— Действительно, надо бы как-нибудь поощрить Пятре. Объявить, скажем, ей благодарность.
— Совершенно, правильно! — внезапно проснулись сидящие на кушетке заместитель помощника Пагальве[10], помощник помощника заместителя Сапнас[11] и его помощник Паклоде[12].
Дебесис раскрыл книгу приказов, вписал в нее благодарность уборщице и растерянно огляделся. До конца рабочего дня было далеко, а повестка заседания что-то слишком рано иссякла. Снова со всей остротой нависла опасность спячки.
И все-таки — нет! Брошенная Дебесисом идея запала в умы и сердца сотрудников, быстро прижилась и стала пускать ростки.
— Возьмем машинистку, — сказал заместитель Мигла.
— Как прекрасно печатает! Трещит как пулемет. И ни единой ошибочки! — неожиданно резво прореагировали подчиненные.
— А мне однажды влепила. Да еще такую грубую! — не из-за ошибки, а ее грубости не выдержал Думас.
— Так в тот раз она была под мухой.
— Но как печатает! Почти по слепой системе.
— Премировать ящиком коньяка! Хватит ей белую хлестать!
— Разумеется, а то еще перейдет на денатурат и здоровье загубит.
Невзирая на благородные пожелания коллектива, Дебесис ограничился благодарностью машинистке. Но идея награждения от этого не увяла. Выяснилось, что в учреждении имеются и другие заслуженные и почетные работники. Слова немедленно попросил Думас:
— Да вот хотя бы и Паклоде, — мило глянул он на приятеля. Где сыщешь лучшего завхоза? Чего ни пожелаешь, все у него найдешь. Из-под земли выкопает, а достанет.
— Другой на его месте давно бы проворовался. А у него за пятнадцать лет всего три недостачи и было, а в тюрьму ни разу не сел! Покрыл!
— Наградить ценным подарком!
— Предоставить отпуск за свой счет.
— Премировать пятью рублями...
Но у Дебесиса было свое мнение:
— Мы ему постоянный троллейбусный билет на весь месяц приобретем. Пусть даром покатается человек, пусть на мир поглядит.
Все остались чрезвычайно довольны, даже сам Паклоде, — ведь билет можно и продать.
Теперь на пьедестал был поднят Пагальве и с дрожью ждал достойной оценки. За двадцать лет службы он только один раз опоздал на работу на полторы минуты, чувствовал слабость к генералам и всякой мишуре, носил даже на пиджаке ленточку ордена «Мать-героиня», — хвалился, что получил за взятие Берлина, и все в это верили, хотя на фронте он и не был.
Ему, как старому солдату, Дебесис вручил билет на концерт воспитанников детского сада.
Вскоре начался и самый наисвятейший акт — подъем на высоты славы начальников. Для этого не потребовалось никаких усилий, все вышло само собой, весьма естественно и органично. Каждый всем сердцем чувствовал, что без этого нельзя, что это необходимо, этого как судьбы не избежать, что это первоочередная, благородная гражданская обязанность.
Стало быть, тотчас и грянул голос с одного вовсе незначительного стула:
— Вот товарищ Мигла...
Мигла из скромности склонил голову и наощупь втиснул окурок в карман пиджака друга.
— Он так самоотверженно, преданно замещает начальника, что тому и вправду делать нечего... — Оратора кто-то ткнул кулаком, и он тут же поправился: — То есть начальнику предоставлено время для повышения культурного и всякого другого уровня, дана возможность отдаться общественной работе и семье. Предлагаю единодушно представить товарища Миглу к награждению.
Нашлись, разумеется, и пересмешники, но они сбились в углу кабинета и подавали реплики потихоньку, чтобы руководство не слышало:
— Я на месте Миглы давно бы продел в нос какую-нибудь цепь! Или перо — хоть и куриное — сунул себе куда-нибудь.
— У него на груди голая девка вытатуирована. Отчего же ему не попробовать медаль поносить?
— Шутки шутками, но было бы любопытно, если бы он свои похождения описал, — произнес один серьезный голос.
— А где он соавтора сыщет? Ты, разом, не знаешь кого-нибудь? И я бы писал.
— Знавал я одного. Бросил он. Пошел работать в парикмахерскую. Говорит, пусть
