Курочка Ряба, или Золотое знамение - Анатолий Курчаткин

— Не видел и видеть не хочу, бо — дьявольское семя!

— У-у ты! — закричал парень, хватая старика за рукав его белой рубахи. — Не видел, а несет! Граждане, он подосланный! Подосланный, бля буду!..

И вмиг олютела сбившаяся вокруг них толпа, будто только и ждала для того повода:

— Пошел он отсюда!

— Пошел на хрен!

— Не верит — и пусть катится!

И затолкали, затыкали старика, не обращая внимания на почтенный его возраст, заставили умолкнуть и погнали обратно к асфальтовой магистрали, отобрав в наказание и посох.

Небольшая группа корреспондентов человек в пять предпринимала уже третью или четвертую попытку проникнуть во двор Трофимычей. Они были так настойчивы, так настырны, что охранявшим ворота тем самым двум молодым людям, что бодрствовали ночь в доме Трофимычей, приходилось собирать в кулак всю свою волю, чтобы отвечать им с достаточной вежливостью:

— Нельзя. Вплоть до особого распоряжения.

— Не было инструкции. Никак невозможно.

— Да ну, три слова для областного радио! — кипятились корреспонденты.

— Наша газета не может выйти без достоверной информации!

Но молодые люди держались стойко:

— Нет, невозможно. Отойдите, не заставляйте нас применять крайние меры!

Сами же Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем смотрели на все это народное гулянье около их дома из окна комнаты, прячась за занавеской. Смотреть из кухонного окна, хотя молодых людей теперь там не было, они не решались. На кухонном окне занавески не имелось. Смотрели, отходили, пробовали заняться чем-нибудь по хозяйству — и не шло дело, опускались руки, снова тянуло к окну. Зависть была к тем, на улице. Прямо до слез. Ходили там, гуляли себе… а тут даже в нужник на улице запрещено выходить! Сиди, будто в тюрьме. Сиди и жди. А чего ждать? Прямо хоть вой.

Марья Трофимовна время от времени и действительно подвывала:

— Ой, Господи, Господи, чем мы тебя прогневали… За что нам такое наказание, Господи?.. А все ты, все ты! — тут же, без перехода принималась она корить своего старого. — Говорила ведь, на суп ее — нет, не послушал.

Игнат Трофимыч в ответ только крякал. Что ты будешь делать с бабой! Баба, она баба и есть. Так уж устроена.

2

А в то самое время, когда около дома стариков толклись толпы народа, в панельно-стеклянной коробке управления внутренних дел, в кабинете его начальника, полковника Волченкова, шел допрос Марсельезы. Вели допрос сам Волченков, его заместитель по политической части полковник Собакин и бравый майор Василь Васильич.

Собственно, в полном смысле назвать это допросом было нельзя, это скорее была беседа. Впрочем, и беседой все это назвать было невозможно: потому что Евдокия Порфирьевна на все вопросы, что ей задавали, отвечала сплошными восклицаниями, большей частью абсолютно невразумительными.

— Значит, вы утверждаете, что эти яйца не ювелирные изделия, а природный феномен? — спрашивал Василь Васильич, который в основном и вел «беседу».

— Чудо, чудо! — отвечала Евдокия Порфирьевна своим грубым голосом, и был он исполнен неподдельной страсти.

— Но вы понимаете, что этого не может быть, что это противоречит всем законам природы?

— Своими глазами видела. Чудо, чудо! Грех на мне, каюсь!

— Ну, будет вам ваньку валять! — решив встряхнуть ее как следует, прикрикнул на Евдокию Порфирьевну Василь Васильич. — Нет на вас никакого греха, все отпускаю! Ответьте мне лучше: уверены вы, что яйцо вам в корзину не подброшено? Могло такое быть? Да или нет, отвечайте!

— Бес меня попутал, он, лукавый, нет мне прощения, — словно заведенная, все тем же исполненным страсти голосом сказала Евдокия Порфирьевна. — Чудо это, чудо, чудо!

Василь Васильич глянул по очереди на Волченкова с Собакиным, в бравом его взгляде сквозило изнеможение.

— М-да! — произнес Волченков, приходя в движение, встал из-за совещательного стола, за которым шел допрос-беседа, пронес себя к рабочему столу, посередине которого стояла изъятая у Евдокии Порфирьевны круглодонная корзина со всем ее содержимым, взял из нее яйцо, покрутил в руках и положил обратно.

— Ой, грешна, ой, грешна! — взревела Евдокия Порфирьевна, с сочным шлепком закрывая лицо ладонями.

Волченков нажал на пульте кнопку связи с секретаршей, в динамике прошуршал ее вышколенный голос, и он спросил:

— Приехали?

— Да, Сергей Петрович, — коротко ответила секретарша.

— Проводите гражданку, — теплым голосом приказал Волченков Василь Васильичу.

— Пойдемте, Евдокия Порфирьевна, — тут же, как пружиной подброшенный, вскочил со стула Василь Васильич. В глазах у него снова не осталось ничего, кроме бравого усердия.

Евдокия Порфирьевна поднялась и сомнамбулически проследовала по указующему жесту Василия Васильича к выходу из кабинета.

Кабинет начальника управления находился, естественно, как у всех порядочных начальников в зданиях без лифта, на втором этаже.

Евдокия Порфирьевна, ласково поддерживаемая Василь Васильичем под локоть, все в том же сомнамбулическом состоянии спустилась на первый этаж, вышла на крыльцо, спустилась по ступеням и только тут обнаружила, что ласковая, но твердая рука сопровождающего привела ее к белой машине марки «Рафик» с закрытым безоконным кузовом, и на борту этого кузова скромно краснеет надпись: «Специальная скорая помощь».

— Это куда это вы меня? — все еще не вполне осознавая происходящее, остановилась тем не менее Евдокия Порфирьевна.

— Вам там будет хорошо, не сомневайтесь, — ласково сказал Василь Васильич, подталкивая ее к машине.

— Да в психдом, что ли?! — прозрела Евдокия Порфирьевна. И вырвала свой локоть из руки бравого майора. — Ах вы, ироды, правды знать не желаете, в психдом меня!

Василь Васильич попытался вновь завладеть локтем Евдокии Порфирьевны.

— Вам там будет хорошо, вы там отдохнете, вам там будет много лучше, чем в этой жизни, — убеждающе приговаривал он при этом.

Однако управиться с такою женщиной, как Евдокия Порфирьевна, бравому майору было не под силу. Она так размахивала руками, обороняясь, что он даже не мог как следует подступиться к ней. И остаться бы ему посрамленным, если б не санитары.

Мгновение они наблюдали, как бравый майор противоборствует с Евдокией Порфирьевной, потом перебросились друг с другом словом — и руки у Евдокии Порфирьевны оказались заломлены назад, и она, не успев ничего сообразить, не поняв, кто это ее ухватил, а только промычав от боли нечто нечленораздельное, уже оказалась внутри машины. Санитары забрались следом за ней, дверца захлопнулась, и машина тронулась.

Василь Васильич, сам не зная зачем, обхлопал одна о другую руки и посмотрел наверх, на окна второго этажа, где находился кабинет начальника управления. Ему было стыдно, что он не сумел довести до конца взятое на себя дело. Бравый майор был очень тщеславным человеком. Однако в окнах кабинета никого не было, и на сердце у него отлегло.

А между тем Волченков со своим заместителем Собакиным стояли у окна и все видели. Как они могли не понаблюдать за столь любопытнейшим действом. Просто они отошли от окна на мгновение раньше, чем Василь Васильич взглянул наверх. И стоит отметить, остались совершенно безразличны к тому, что младший их товарищ довел гражданку Ковригину не до самой машины.

Иное заботило их.

— Тронутая, как кажется? — спросил Волченков, неторопливо направляясь обратно к своему рабочему столу с возвышающейся на нем корзиной.

— Прикидывается, голову даю на отсечение! — У Собакина колыхнулись в негодовании не только подбородок, но даже и щеки. — Из той же банды наверняка. Почувствовали опасность — и устроили розыгрыш.

— Окончательное твое мнение? — На лице у Волченкова играла его непроницаемая полуулыбка. — А если и в самом деле яйцо?

— Ну, Сергей Петрович… — теперь нечто, похожее на улыбку, появилось и на блинообразном лице Собакина. — Похож я на идиота, чтобы в такие вещи верить?

— А в летающие тарелки веришь? — с неожиданной иронией спросил Волченков.

Лицо у Собакина снова посуровело.

— Я в советскую власть верю, — круто сказал он.

— А у меня бабка, знаешь, в Бога верила, — как-то не совсем уместно опять проиронизировал Волченков.

И резким движением, какие бывают у человека, не до конца уверенного в своей решительности, выхватил из корзины яйцо и изо всей силы шваркнул о стол.

— А-а!.. — кинулся к нему что-то сказать Собакин, но не успел, только этот единственный звук и произвели его голосовые связки, — яйцо со смачным хлюпом проломилось, и изнутри на гладкую лакированную поверхность выплеснулись осклизло голубоватый белок с ярким солнечным желтком.

Ничего не говоря, все с той же резкой, пронзительной решительностью Волченков шагнул к сейфу, пробренчал ключами и достал изнутри то яйцо, что было изъято у стариков.