Человек в Высоком Замке - Филип Киндред Дик

— Теперь может вспыхнуть гражданская война, — предположила Джулиана. — Впрочем, они ведь совсем старые… Геринг, Геббельс и прочие партийные шишки.

—…добралась до его альпийского поместья близ Бреннера…

— Это о Жирном Германе, — пояснил Джо.

— …не только солдата, патриота и доблестного вождя Партай, но и своего друга, которого он никогда не чурался, а, напротив, всячески поддерживал в наступивший вскоре после победы период безвластия, когда элементы, враждебные герру Борману, пытались помешать ему стать во главе…

Джулиана выключила радио.

— Пустая болтовня, — раздраженно сказала она. — Почему эти грязные убийцы говорят теми же словами, что и все мы?

— Они похожи на нас, — ответил Джо. Он снова уселся и принялся за еду. — На их месте мы поступили бы так же. А они, между прочим, спасли мир от коммунизма. Не победи Германия, мы бы сейчас жили под красными. А это куда хуже.

— Ты тоже болтун, — бросила Джулиана. — Как радио. Трепло.

— Я жил под нацистами, — сказал Джо, — и знаю, что это такое. В сорок седьмом я получил в Организации Тодта трудовую книжку и вкалывал на стройках двенадцать… нет, тринадцать… почти пятнадцать лет. В Северной Африке и США. Можешь не верить, — он ткнул в сторону Джулианы вилкой, — но у меня в крови итальянский талант к земляным работам, и в ОТ меня ценили. Не заставляли кидать асфальт и месить бетон для автострад, а допустили к проектным разработкам. Сделали из меня инженера. Однажды проверять работу моей группы явился сам доктор Тодт. Он мне сказал: «У тебя хорошие руки». Это было высшей похвалой в его устах, Джулиана. Знала бы ты, что это такое — гордость труженика. Нет, немцы — не болтуны. До них все, и я в том числе, чурались черной работы. Аристократы! Трудовой Фронт положил этому конец. Я как будто впервые увидел свои руки. — Он так частил, что Джулиана с трудом его понимала. — В развалинах Нью-Йорка мы жили как братья. Строем ходили на работу, распевали песни. Дух войны, только созидательный, а не разрушительный. Каждый день как грибы вырастали новенькие, красивые жилые здания, одно за другим, улица за улицей. Как мы отстроили Нью-Йорк и Балтимор — просто загляденье! Сейчас там, конечно, тодтовцев нет. Бал правят картели вроде «Нью-Джерси Крупп и Söhnen»[38]. Их хозяева — не нацисты, а родовитые европейские богачи. Но при них стало куда хуже. Роммель и Тодт просто ангелочки по сравнению с промышленниками вроде Круппа и пруссаками — банкирами. Все эти господа в костюмах-тройках… вот бы кого в газовку!

«Господа в тройках были и будут, — мысленно ответила Джулиана, — а вот твои идолы, Роммель и Тодт, явились к нам после побоища разгребать обломки, прокладывать автострады, восстанавливать промышленность. Даже евреев не трогали, вот уж чего от них никто не ожидал… Объявили евреям амнистию, чтобы не прятались по щелям… А потом наступил сорок девятый… и прощай, Роммель, прощай, Тодт, ступайте пастись на лужок. Разве я не знаю, как живется под нацистами? Разве Фрэнк не рассказывал? Мой муж был евреем. То есть, он и есть еврей. Я знаю, доктор Тодт был скромнейшим и честнейшим человеком на свете. Я знаю, единственное, о чем он мечтал — дать надежную, достойную работу несчастным, отчаявшимся американцам, миллионы которых ютились среди руин. Обеспечить медицинским обслуживанием, сносным жильем, условиями для отдыха каждого, к какой бы расе он ни принадлежал.

Тодт был инженером, а не идеологом… и сумел добиться многого. Но…»

Смутная мысль, блуждавшая в глубинах сознания, обрела форму.

— Слушай, Джо, а разве на Восточном побережье эта «Саранча» не под запретом?

Он кивнул.

— А почему ты ее читаешь? Разве у вас за нее не расстреливают?

— Все зависит от национальной принадлежности и от старой армейской нарукавной повязки.

Так и было. Меньше всех читать, говорить и слушать разрешалось славянам, мексиканцам, пуэрториканцам. У англосаксов дела обстояли получше: их допускали в библиотеки, музеи и на концерты, их дети учились в общественных школах. Однако… «Саранча» была не просто внесена под гриф, она была запрещена для всех без исключения.

— Я читал ее в сортире, — признался Джо. — Прятал под подушкой. Честно говоря, потому и читал, что нельзя.

— Да ты смельчак, — улыбнулась Джулиана.

— Издеваешься? — с подозрением спросил он.

— Нет.

— Вам здесь легко живется. Никаких проблем, целей, трудов и хлопот. Плывешь себе по течению, словно с довоенных лет ничего не изменилось… — В его глазах застыла насмешка.

— Решил убить себя цинизмом, — перебила его Джулиана. — Ах, бедняжка! Идолов у него отобрали, некому теперь подарить свою любовь! — Она держала вилку острием вперед, и это от него не укрылось. «Ешь, — мысленно приказала она, — или откажись от удовлетворения и физических потребностей».

Джо набил рот и, прожевав, продолжил:

— Этот Абендсен живет неподалеку отсюда, в Шайенне. Спокойное местечко нашел для раздумий над судьбами мира, верно? Прочти вот здесь. Вслух прочти.

Она взяла книгу и прочитала на обороте обложки:

— «Он — бывший сержант морской пехоты США, участвовал во второй мировой войне. В Англии был ранен в поединке с фашистским танком «Тигр». Ходят слухи, что его дом набит оружием и превращен в неприступную крепость». — Она закрыла книгу. — Тут не написано, но мне говорили, что он немного свихнулся. Живет высоко в горах, окружил свой дом колючей проволокой под током. До него не просто добраться.

— А может, он прав, что опасается? — предположил Джо. — Шишки из Партай, небось, до потолка прыгали от злости, когда прочли эту книгу.

— Он и раньше так жил, еще до того, как написал «Саранчу». Его дом называется… — она взглянула на обложку, — Высокий Замок. Название он сам придумал.

— Да, немцам его не сцапать, — пробормотал Джо, продолжая торопливо жевать, — он всегда начеку. Хитрый, черт.

— А все-таки надо быть не робкого десятка, чтобы написать такое. Не победи Ось, мы могли бы говорить и писать все, что угодно, как до войны. И страна была бы цела, и законы куда справедливей. И одни для всех.

К ее удивлению, Джо согласно кивнул.

— Не пойму я тебя, — сказала Джулина. — Во что ты веришь? Чего хочешь? Защищаешь этих уродов, которые задались целью