Прости меня…Фантастическая поэма - Юрий Дружков

Может быть, они «цепляют» в космосе невероятно случайные обрывки земных передач, а затем наши лучи перехватывают их у собратьев, не способных пробиться к нам через толщу атмосферы.

Но разрешат ли нам такие поиски ради «помех»?

10

Я вошел к маме в палату с мокрым осенним букетом. Она, моя мама, смотрела на меня прежним, таким знакомым взглядом. Немного печальным: я всегда был у нее горемыкой. Немного виноватым: она всегда винила во всем только себя.

— Родная, — сказал я тихо, — ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?

— Да, — шепотом сказала мама.

— Ну, молчи. Пожалуйста, ничего не говори. Тебе нельзя. Не спрашивай, сам все расскажу… Не болею. Здоров. Дела вот как идут отлично! Мне везет…

Она снова могла держать мою руку. Я думал, как хорошо будет надеть на маму старенькое, знакомое пальто, провести по этим белым коридорам и стерильным лестницам к осеннему живительному подъезду, бережно усадить в машину, покатать ее по всему городу, по таким стремительным, веселым улицам, по синим от реки набережным, по мостовым, устеленным лиственным шорохом, по тихим, добрым переулкам приехать наконец в мамин деревянный дом.

Я не помню, когда мне хотелось подолгу бывать в ее доме. Я помню, как прибегал туда, говорил какие-то родственные слова, спрашивал о чем-то, спешил нетерпеливо к другим, суетливым, шумным, чужим для нее, моей старушки, домам. А этот бревенчатый, старый мамин дом…

Она садилась у темноватых окошек так, чтобы дневной свет и мягкое тепло печки соединились около нее, брала в руки спицы, положив на колени пушистый клубок, тихо-тихо вязала мохнатые носки, те, что лежат у меня до сих пор, ни разу мной не надетые… Мамин кот по-хозяйски тер спину о брюки. Пахло печкой, свежими занавесками, крепко-накрепко вымытым полом.

Она молча радовалась тому, что сын пришел, и можно сидеть рядом с ним, и задавать полные тайного коварства наивные мамины вопросы: «Не надо ли кому-нибудь связать маленькие, совсем крошечные шерстяные носочки? Так, на всякий случай. Костюмчик, шапочку, маленькие-маленькие?.. Не надо ли?»

Как же я не видел прежде незаменимой прелести маминого дома…

Я приеду к тебе, в наш, мама, старый дом. Я сяду к теплой, сухой печке. Мне будет совсем не скучно с тобой. Мне будет, родная, так хорошо и светло, только ты выздоравливай, только не уходи от меня…

— Седенький мой, — сказала еле слышно мама, — некому за тобой присмотреть… И когда ты сноху мне найдешь?.. Так и помру, не увижу внука…

— Не надо, не говори. Я все нашел. Ни о чем не думай. Выздоравливай… Хочешь, я поеду к нам домой, кота проверю?

Она улыбнулась.

— Ох и орет, наверное, бедолага… бродит голодный… Ступай сынок, дела у тебя, я знаю… Мне и так хорошо…

Из больницы я ушел к вечеру.

Я знал, каким будет у меня этот холодноватый, горький от палых листьев ясный вечер.

Я возьму Ладу и поеду с ней в мамин дом выручать кота.

Может быть, потом — я, Лада и кот — вернемся к маме. Сюда в больницу…

Но мы не вернулись.

Так получилось.

Я рассказал девушке по телефону грустную повесть о коте-сироте. Я церемонно попросил ее принять участие в спасательной экспедиции.

Лада смеялась. Моя повесть о коте-сироте вдруг показалась мне самому смешной. Мы стали вспоминать самые нелепые случаи с котами всех мастей, от рыжих до черных и полосатых.

— Ну где же вы пропадали? — спросила девушка. — Давайте лучше поедем в Сокольники…

— Отлично, едем в Сокольники, — мгновенно согласился я, довольный тем, что такая девушка сама зовет меня в Сокольники.

Когда я плавно-вежливым жестом распахнул перед ней дверцу, Лада вдруг сказала:

— Я вас очень прошу, поедем так, — и мягко толкнула дверь от себя.

— Не понимаю как?

— Без машины.

Кажется, губы у меня свело набок от удивления.

— Почему?

— Пожалуйста, мне так хочется. Пожалуйста, — повторила она жалобно.

— Может быть, на трамвае поедем? — пытался вроде пошутить я.

— На трамвае, — просто сказала девушка.

— Но я, наверное, разучился ходить пешком! — в легком недоумении протестовал я.

— Ну, пожалуйста… Мы очень редко… Мне так хочется.

Ей так хочется! Ну, если тебе так хочется…

Мы уходили от брошенной в переулке черной моей машины, и вид у нее был, как мне казалось, потускневший, обескураженный: «Как же так? А я?..» Ничего, постоишь, голубушка, привыкай… Не мне одному.

Девушка невозмутимо шла рядом, искоса поглядывая на меня, словно проверяя, что же я, как я буду без моей, пахнущей бензином, теплом и кожей…

Подошел трамвай, зашипел, открывая стеклянные двери. Мы поднялись по двум широким ступенькам, я полез в карман и вдруг похолодел. Потом, кисло ухмыляясь, я шарил по всем карманам, давно понимая, что у меня нет ничего. Не только на трамвай, но и на входные билеты, и на все остальное.

— У вас нет монетки? — несколько рассеянно спросил я.

— Нет, — она почему-то сияла. — Честное слово, ничего нет! — сказала она чистым своим голосом.

— Надо выйти, — очень дельно предложил я.

Девушка засмеялась.

— Нет, поедем зайцами, — шепотом сказала она.

Я пожал плечами.

— Не по возрасту.

— По возрасту, по возрасту, — зашептала она близко горячими губами.

Это несколько смягчило меня, и, сделав независимый для всех непосвященных вид, я стал трагическим шепотом, со всеми подробностями рассказывать ей, как поведут нас, горемычных, опозоренных безбилетников, в милицию, как будут составлять протокол и, качая головами, говорить о гражданской совести, а потом пришлют на работу «телегу».

Лада смеялась, обхватив мою руку.

— Итак, гражданочка, где вы работаете? — шипел я, сдвигая брови.

— В детской библиотеке.

— К тому же еще и комсомолка?

— Угу… Дяденька, я больше не буду, — она заливалась от смеха, припадая к моему плечу.

— Да что же вы, ребята, — вдруг сказала бабушка, сидевшая сбоку, — мало с кем не бывает, возьмите вот шесть копеек. Не обеднею.

Лада смутилась. Тут у нее в глазах было: «Это я виновата…»

— А на танцульку деньги найдут, — сказал чей-то решительный бас. — Повадились…

— А если мелочи нету? — осадил его тонкий голос.

— Да не слушайте вы, — сказала добрая женщина. — Берите, ребята… Меня тоже кто выручит…

— Спасибо, хозяюшка, — я взял деньги.

— Молодые, всяко бывает, — отметил тонкий голос.

Это я молодой…

Как входят в столичный респектабельно-ухоженный парк, если нет билета? Оказывается, налево по забору, за двумя киосками, в гуще зеленых кустов есть отогнутый слегка металлический прут. И через этот лаз еще год назад весь одиннадцатый «В» ходил на все зарубежные выставки.