Пылай, огонь (Сборник) - Николас Мейер

Тем не менее прогресс, которого удалось достичь Холмсу, был минимален. Потеряв интерес к наркотикам, он с тем же безразличием относился и ко всему остальному. Мы побуждали его есть и прогуливаться в парке рядом с Гоф-бургом. В таких случаях он покорно подчинялся нам, хотя во время прогулок смотрел только в землю, ни на что больше не обращая внимания. Я не знал, радоваться ли мне или нет подобному развитию событий. С одной стороны,

такое поведение было свойственно Холмсу, который всегда уделял больше внимания следам на земле, чем окружающей обстановке. Тем не менее, когда я старался привлечь его внимание к предмету исследований и спрашивал, что он увидел в рисунке следов, он с утомленным видом просил не опекать его и снова погружался в молчание.

Теперь он разделял трапезы со всеми обитателями дома, но отвечал молчанием на все наши попытки втянуть его в разговор и ел очень мало. Рассказы доктора Фрейда о других его пациентах, казалось, не вызывали никакого интереса у Холмса, и боюсь, я был настолько занят вялой реакцией Холмса, что и сам ничего не улавливал из рассказов доктора. У меня остались смутные воспоминания, что он упоминал людей со странными именами, что-то вроде «Человека-крысы» или «Человека-волка», а порой некое лицо по имени «Анна О.». Я понимал, что он скрывал подлинные личности этих персонажей из соображений профессиональной этики, но порой мне казалось, что, употребляя такие прозвища, он терял чувство юмора. Часто, засыпая, я вспоминал обрывки разговоров за обеденным столом в доме Фрейда и невольно улыбался, стараясь представить себе человека в виде крысы или того, кто напоминал волка. Что представляла собой Анна О.? Была ли она толстушкой?

Как ни странно, единственной из обитательниц этого дома, на которую благожелательно реагировал Холмс, была младшая дочка Фрейда. Она была очаровательным ребенком, хотя, как правило, я не склонен особенно умиляться детьми[10]. После первых же дней пребывания Холмса и после его выздоровления она перестала испытывать страх, который поначалу он наводил на всех, и стала свободно заходить к нему. Руководимая каким-то внутренним инстинктом, она всегда вела себя с ним тихо и внимательно, что не мешало их общению. Однажды после ужина она предложила ему показать свою коллекцию кукол. С серьезным выражением лица Холмс безукоризненно вежливо принял предложение, и она направилась к буфету, где хранилось ее собрание игрушек. Я уже был готов встать из-за стола и. последовать за ними, но Фрейд сделал мне знак остаться.

— Мы не должны надоедать ему излишним вниманием, — улыбнулся он.

— Как и Анне, — засмеялась фрау Фрейд и позвонила, чтоб принесли еще кофе.

Следующим утром, когда я еще лежал в постели, протирая заспанные глаза, я удивился, услышав голоса из соседней комнаты. Глянув на часы на ночном столике, я увидел, что еще не было восьми. По голосам, доносящимся снизу, было ясно, что Паула на кухне, а остальные члены семьи еще не проснулись. Кто это мог быть?

Тихонько подобравшись к дверям между нашими комнатами, я заглянул в щель. Холмс сидел в постели, тихо разговаривая с Анной, которая примостилась на его кровати. Я не слышал, о чем шла речь, но чувствовалось, что общение доставляет удовольствие им обоим, потому что ребенок задавал вопросы, а Холмс старательно отвечал на них. Услышав его добродушный смешок, я столь же тихо вернулся к себе, стараясь не потревожить случайным звуком их беседу.

После завтрака Холмс вместо того, чтобы пойти с нами в «Момберг», клуб Фрейда, где предполагалось поиграть в теннис, предпочел направиться в кабинет, чтобы почитать Достоевского.

— Доктор Ватсон может подтвердить мое крайнее отвращение к упражнениям такого рода, — улыбаясь, сказал Холмс, когда мы остановились у дверей, все еще надеясь уговорить его присоединиться к нам. — И на самом деле мое желание остаться дома не стоит объяснять мотивами, имеющими отношение к моему заболеванию.

Фрейд решил не настаивать и оставить Холмса на попечение женщин — фрау Фрейд, Паулы и маленькой Анны, — после чего мы отправились в путь.

«Момберг», расположенный к югу от Гофбурга, несколько отличался от тех клубов, с которыми я был знаком в Лондоне. Главным образом тут можно было заниматься физическими упражнениями, ибо возможность интеллектуального и социального общения в избытке представляли кафе города.

Здесь был, конечно, и ресторан с баром, если быть точным, но Фрейду не была свойственна привычка долгой болтовни и светского общения с другими членами клуба. Он сообщил мне, что обожает играть в теннис и пользуется с этой целью кортами клуба. Сам я не играл в теннис, но я хотел познакомиться с клубом и хоть на какое-то время сбежать из дома, где необходимость постоянно присутствовать при борьбе Холмса с самим собой временами действовала подавляюще и погружала меня в депрессию. Без сомнения, доктор Фрейд тоже понимал мое состояние, чем и объяснялось его любезное приглашение.

Теннисные корты размещались в строении, очертания которого напоминали теплицу. Огромные окна в потолке заливали помещение светом, хотя мешали сохранять тепло в холодные месяцы года. Покрытие самих кортов состояло из тщательно отполированного дерева, и когда на всех кортах одновременно шла игра, стук мячей создавал в зале какофонию.

Когда мы направлялись в раздевалку, где доктору предстояло облачиться в теннисный костюм, то миновали группу молодых людей, пивших из высоких бокалов пиво. Они сидели с ногами на скамейках, и на шеях у них висели полотенца. Когда мы проходили мимо, я услышал, как один из них хмыкнул и засмеялся.

— Евреи в «Момберге»! Клянусь, в первый раз, когда я переступил его порог, тут бегали только собаки.

Фрейд, шедший впереди меня, остановился и развернулся лицом к молодому человеку, который сделал вид, что поглощен разговором с приятелями, хотя те не могли удержаться от хихиканья. Когда же он с невинным вопросительным выражением повернулся к нам, я разглядел черты его лица. Его можно было счесть симпатичным, если бы не глубокий шрам от рапиры, прорезавший левую щеку. Шрам придавал его лицу злобное выражение, а ледяные немигающие глаза напоминали взгляд стервятника. Ему не было еще и тридцати, но злоба, читающаяся на его лице, не имела возраста.

— Вы меня имеете в виду? — тихо спросил Фрейд, направляясь к развалившемуся молодому человеку.

— Простите? — Тот был сама невинность, но жесткая складка рта искривилась в усмешке, хотя глаза продолжали оставаться такими же невыразительными.

— Вам, должно быть, интересно узнать, мейн герр, что, когда вы переступили порог этого клуба — что весьма странно, поскольку вы совершенно невежественны, не говоря уж о ваших манерах, — не менее трети его членов составляли евреи. — Он повернулся на пятках и двинулся дальше, оставив за спиной смущенные смешки. Молодой человек со шрамом залился багровой краской и, склонив голову, слушал шепот своего товарища, провожая глазами удаляющуюся фигуру Фрейда.

— Никак это доктор Фрейд? — внезапно крикнул он ему вслед. — Не тот ли это доктор Фрейд, которого попросили из больницы из-за его очаровательных теорий, по которым молодые люди якобы спят со своими матерями? Кстати, доктор, вы спали со своей матерью?

При этих словах доктор замер на месте, после чего со смертельно бледным лицом повернулся к своему мучителю.

— Вот идиот, — коротко бросил он и снова повернулся, добившись желаемого результата. Любитель пива мгновенно вскочил на ноги, в ярости швырнув свой бокал об пол.

— Надеюсь, вы не собираетесь удирать, мейн герр? — крикнул он дрожащим от ярости голосом. — Мой секундант будет к вашим услугам.

Фрейд смерил его взглядом с головы до ног, и уголки его губ тронула усмешка.

— Ну-ну, — с откровенной издевкой сказал он, — вы же знаете, что джентльмены не позволяют себе дуэлей с евреями. Неужели вы не имеете представления об этикете?

— Отказываетесь? Да вы знаете, кто я такой?

— Не знаю и знать не хочу. Но скажу вам, что сделаю, — продолжил Фрейд, прежде чем другой смог возразить. — Я берусь разложить вас на теннисном корте. Это вас устроит?

При таком повороте разговора несколько его приятелей решили было вмешаться, но он яростно отбросил их в сторону, не спуская глаз с Фрейда, который хладнокровно менял обувь и подбирал себе ракетку.

— Очень хорошо, доктор. Встретимся на корте.

— Я не заставлю вас ждать, — ответил Фрейд, даже не глядя на него.

К тому времени, когда мы появились на залитом светом корте, где молодой человек со шрамом и его окружение так тщательно подбирали мячи, словно это были пули, известие о матче разнеслось по всему клубу.

— Не находите ли вы все это абсурдным? — попытался я отговорить Фрейда, когда мы с ним поднимались по лестнице.

— Совершенно абсурдно, — без промедления согласился он, — но не более, чем намерение выпустить кишки друг из друга.