Пылай, огонь (Сборник) - Николас Мейер

— Я не перестаю изумляться вашим талантам, — сказал ему Фрейд.

— А я начинаю восхищаться вашими, — возразил Холмс, глядя ему прямо в глаза, и во взгляде Холмса, с удовольствием должен отметить, мелькнула знакомая искорка.

Эта ночь была заполнена очарованием музыки. Кажется, где-то у Юлия Цезаря есть описание, как власть музыки смиряет ярость диких животных и успокаивает страсти, но мне никогда ранее не доводилось быть свидетелем такого чуда.

И после того как весь дом отошел ко сну, сквозь тонкую стенку, отделявшую комнату Холмса от моей, я слышал, как он едва ли не до рассвета тихонько водил смычком по струнам. Предоставленный сам себе в выборе репертуара, он обратился к тихой мечтательной мелодии собственного сочинения. Они были пронизаны печалью, и под их звуки я мягко погрузился в глубокий сон. Засыпая, я пытался угадать, возгорится ли искра, вспыхнувшая было в окоченевшей душе моего друга, или же погаснет в свете наступающего дня. Эпизод со скрипкой свидетельствовал, что душа его еще не выжжена дотла, но я не мог отделаться от интуитивных сомнений, хватит ли одной музыки, чтобы вернуть его к жизни. Сквозь сонное забытье передо мной опять всплыла дьявольская физиономия с уродливым белым шрамом на щеке.

 10

Изучение истерии

На следующее утро за завтраком Шерлок Холмс был тих и спокоен. По его поведению нельзя было понять, помогла ли музыка ему окончательно встать на путь выздоровления. Столкнувшись с бесстрастным поведением своего пациента, доктор Фрейд был столь же невозмутим. Он, как обычно, всего лишь осведомился, как Холмс спал и не хочет ли он еще кофе.

Последовавшие события навсегда лишили меня возможности с уверенностью утверждать, что только скрипка вернула моего друга в его прежнее состояние. Не зазвени колокольчик у дверей, то сумасшедшее приключение, участниками которого нам довелось стать, не имело бы места. И тем не менее я могу только порадоваться, что явился посыльный с запиской для доктора Фрейда.

Это был курьер из «Алгемайнес Кранкенхаус», той самой учебной клиники, где в свое время работал доктор Фрейд. Посыльный доставил записку от одного из врачей больницы с просьбой к доктору Фрейду зайти осмотреть пациентку, которую доставили прошлой ночью. В тексте записки, прочитанной Фрейдом вслух, мелькнули какие-то знакомые интонации.

«Я был бы весьма обрадован, если вы найдете время проконсультировать меня в связи с достаточно любопытным случаем. Пациентка не хочет или не может вымолвить ни слова, и хотя она очень худа, прочее ее здоровье, кажется, в отменном состоянии. Не найдете ли несколько минут хотя бы осмотреть ее? Ваши методы считаются сомнительными, но я лично всегда относился к ним с уважением».

Записка была подписана фамилией «Шульц».

— Вы видите, каким я считаюсь парией, — складывая записку, улыбнулся Фрейд. — Не согласитесь ли сопутствовать мне, джентльмены, и познакомиться с женщиной, упорствующей в молчании?

— Мне это было бы очень интересно, — с живостью ответил Холмс, складывая салфетку. Собираясь в дорогу, я не без юмора заметил, что вряд ли пациенты нашего доктора представят для него особый интерес.

— О, к пациентам у меня в самом деле не было интереса, — засмеялся Холмс, — но не кажется ли вам, что этот доктор Шульц напоминает нашего старого друга Лестрейда?[11] Поэтому я и решил пойти, чтобы выразить свое уважение и симпатию доктору Фрейду.

До больницы было недалеко, и по прибытии нам сообщили, что доктор Шульц со своей пациенткой находится в отделении психиатрии. Мы нашли его во внутреннем дворике, отделенном ОТ прочего пространства воротами, за которыми пациентам, находящимся под присмотром, разрешалось сидеть или гулять на солнце. В их распоряжении были также различные игры, и около полудюжины из них играли в крокет, хотя игра сопровождалась постоянными криками и обидами, требовавшими вмешательства санитаров.

Доктор Шульц оказался грузным самодовольным человеком лет пятидесяти, с тонкими усиками и внушительными бакенбардами.

Небрежно поздоровавшись с нами, он встретил доктора Фрейда с настороженной вежливостью. Поскольку больница была в равной степени предназначена как для лечения больных, так и для обучения медиков, он не возразил, когда Фрейд осведомился, можем ли мы сопровождать его.

— В сущности, это не мое дело, — объяснял Шульц, пока мы пересекали лужайку, — но, понимаете ли, мы должны с ней что-то делать. Ее доставили к нам после того, как она попыталась броситься в канал с моста Оугартен.

Прохожие остановили ее, но ей удалось вырваться, и она снова сделала попытку броситься, в воду. Явно чувствуется, что она недоедала, подумав, добавил он, — но, оказавшись в полиции, она почти ни к чему не притронулась. И вопрос состоит в том, что с ней делать дальше? Если вам удастся выяснить, кто она такая или что-то в этом роде, я буду у вас в вечном долгу.

Похоже, его не привлекала перспектива быть в вечном долгу у Фрейда, поэтому вместо ответа доктор только улыбнулся мне. Я был поражен, как и Холмс, услышав текст записки Шульца, сходством тона достаточно известного врача и рядового инспектора Скотланд-Ярда, когда им приходилось обращаться за помощью к еретикам и низвергателям устоев...

Она находится вон там... и в вашем полном распоряжении. Я должен отлучиться в хирургическое отделение. Если вы будете настолько любезны, оставьте мне записку в кабинете. Завтра я буду снова осматривать больную.

Он направился в операционную, оставив нас лицом к лицу с молодой женщиной, которая, сидя в плетеном кресле, немигающими глазами смотрела на простирающийся перед ней газон, даже не жмурясь от ярких лучей солнца. Она в самом деле была заметно истощена, кожа имела легкий голубоватый оттенок. Застывшее положение ее фигуры подчеркивало, что она находится в предельном напряжении.

Оставив нас с Холмсом в некотором отдалении наблюдать за ней, Фрейд неторопливо подошел к женщине и провел рукой перед ее лицом. Не последовало никакой реакции. Она не сопротивлялась, когда он мягко взял ее за кисть, чтобы проверить пульс, а когда он закончил, ее рука безвольно упала на колени. У нес было тонкое лицо, гораздо более тонкое, чем можно было судить по очертаниям проступающих лицевых костей. Мы не могли оценить, сколько она весит, потому что на ней был бесформенный , больничный халат. Холмс, явно заинтересованный, внимательно наблюдал за Фрейдом, пока тот обследовал ее.

Вы теперь понимаете, почему они вызвали меня, — тихо сказал Фрейд. — Они просто не знают, что еще с ней можно сделать. В сегодняшнем положении ее нельзя перевести ни в одно из отделений.

— Что вызвало у нее истерическое состояние? — спросил я.

— Пока об этом можно только догадываться. Бедность, отчаяние, одиночество. Дойдя до предела своих сил, она решила покончить счеты с жизнью, но поскольку ей помешали, она впала в то состояние, в котором мы ее сейчас и видим.':.

Открыв свой черный саквояж и порывшись в нем, Фрейд извлек шприц и флакончик.

— Что вы собираетесь делать? — Холмс присел рядом с ним на корточки, не отрывая глаз от несчастного создания.

— То, что могу, — ответил Фрейд, закатывая рукав ее белого халата и стерилизуя локтевой сгиб ваткой, смоченной в спирту.— Посмотрим, удастся ли мне загипнотизировать ее;. Для этой цели я должен ввести ей препарат, вызывающий расслабление, который поможет мне овладеть ее вниманием.

Кивнув, Холмс поднялся, наблюдая, как Фрейд извлекает иглу.

Как ж уже неоднократно наблюдал, он начал раскачивать перед глазами молодой женщины часы на цепочке, что-то внушая ей спокойным, но уверенным голосом. Я бросил быстрый взгляд на Холмса, пытаясь уловить, какие ассоциации вызовет у него эта процедура, но он был всецело поглощен реакцией женщины на поблескивание часовой цепочки :и голос Фрейда.

Движением руки доктор дал нам понять, что мы должны отступить в сторону, чтобы взгляд больной не падал на нас. Он продолжал тихо внушать ей, что она должна расслабиться! и слушать только его, что она среди друзей, и так далее.

Сначала мое внимание было привлечено игрой в крокет и связанными с ней криками и шумом, которые раздавались где-то слева от меня, но когда Фрейд принялся за дело, звуки растаяли в отдалении. Убедительный речитатив доктора «оказывал на нас такое влияние, что на мгновение мне покаталось, будто мы сидим в полумраке его кабинета на Бергассе, 19.

Непроизвольно пациентка стала моргать и щуриться, затем ее глаза стали следить за движением блестящего циферблата часов. Заметив изменение ее состояния, Фрейд дал ей расслабиться и тем же самым мягким голосом приказал ей погрузиться в сон.

Помедлив и моргнув еще несколько раз, девушка подчинилась приказу и закрыла глаза.