Пылай, огонь (Сборник) - Николас Мейер

ПЫЛАЙ, ОГОНЬ

Н. Мейер, Д. Д. Карр, С. Клеменс

Николас Meйep

Семипроцентный раствор

Посвящается Салли

Предисловие

Открытие неопубликованной рукописи Джона X. Ватсона вызвало в литературном мире волну удивления, густо замешенного на скептицизме. Легче было бы найти еще один свиток из пещер Мертвого моря, чем неизвестные строчки, написанные рукой неутомимого биографа.

Конечно, они могли оказаться всего лишь подделкой — некоторые подобные работы отвечали, по общему признанию, самым высоким требованиям, хотя другие были ниже всякой критики, — так что не стоит удивляться, что появление еще одной аутентичной хроники сразу вызвало враждебное отношение в среде серьезных ученых, привыкших иметь дело с каноническими текстами. Откуда она взялась и почему не появилась раньше? — такова была лишь часть неизбежных вопросов, которые ученые были вынуждены поднимать время от времени, сталкиваясь с массой несообразностей в стиле и содержании текстов.

Что касается настоящей рукописи, не так уж и важно, верю ли я или нет в ее подлинность; если это имеет значение, то разрешите сказать, что верю. Относительно же того, как она попала мне в руки, то, откровенно говоря, это результат семейных отношений, о чем свидетельствует письмо моего дяди, кое я и привожу полностью ниже.

«Лондон, 7 марта 1970 года.

Дорогой Ник!

Я знаю, что оба мы с тобой достаточно занятые люди, так что перехожу сразу к делу. (Можешь не волноваться: прилагаемый пакет отнюдь не содержит мои попытки изложить тебе волнующую и (или) легкомысленную жизнь биржевого маклера!)

Три месяца тому назад мы с Винни купили в Хэмпшире дом у некоего вдовца по фамилии Свинглайн (только представь себе такую фамилию!). Бедняга только что проводил в последний путь свою жену — насколько я понял, ее возраст не превышал пятьдесят с небольшим — и был совершенно сломлен несчастьем. Они жили тут еще с довоенных времен, а чердак пребывал в таком состоянии, что его просто не описать. Там была свалена вся рухлядь, мелочи, памятные безделушки и кучи бумаг (какое количество их накапливается за жизнь человека!), и владелец дома сказал, что, если мы возьмемся сами очистить чердак, то все, что там найдем, можем оставить себе!

Необходимость разбираться в чужом хламе — занятие не из самых приятных, и, откровенно говоря, чем больше я думал об этом предложении, тем меньше оно меня привлекало. Чердак был завален старой мебелью, высокими лампами, покосившимися этажерками и даже старыми походными печками (!), и было что-то неприятное в необходимости рыться в прошлой жизни бедного Свинглайна — хотя и с его разрешения.

Винни чувствовала то же самое, но в ней говорил инстинкт домохозяйки. Она прикинула, что там можно найти немало ценного, особенно учитывая сегодняшние цены на мебель, да и, кроме того, она хотела избавиться от всего хлама в доме. Поднявшись на чердак, она спустилась, кашляя от пыли и напоминая собой каминную трубу.

Не буду утомлять тебя изложением подробностей, но мы нашли там конверт с рукописью, которую и посылаем тебе. В свое время покойная миссис Свинглайн была машинисткой (ее девичья фамилия Добсон) и в этом качестве работала в Ойлесуортском приюте для стариков, над которым недавно взяла попечительство Государственная служба здравоохранения (ура, ура!). В ее обязанности входила, в частности, помощь пациентам в написании писем, и среди этих работ, копии которых скапливались на чердаке, нашлась одна, продиктованная ей, как автор сам назвался, неким «Джоном X. Ватсоном, д-ром мед.»!!!

Я взялся было пробежать ее и, лишь прочитав около трех страниц того, что он называет «Вступлением», понял, что за чертовщина попала мне в руки. Конечно, первым делом я подумал, что имею дело с первостатейным мошенничеством, которое почему-то так и не было реализовано, оставшись погребенным на чердаке, но все же я решил проделать небольшую проверку. Первым делом я выяснил, что Свинглайн ничего не знал о рукописи. Затем отправился в Ойлесуортский приют и попросил порыться в архивах. Я сомневался, могли ли сохраниться у них истории болезни со столь давних времен — война ведь все перемещала, но удача мне улыбнулась. В 1932 году тут и в самом деле обосновался такой Джон X. Ватсон, страдающий артритом, а из его досье явствовало, что он служил в Пятом Нортумберлендском пехотном полку! Сомнений больше не оставалось, по крайней мере для меня, и я испытал горячее желание подробнее познакомиться с его историей (неужели тебе не хотелось бы узнать, в какой кампании действительно был ранен Ватсон?), но старшая сестра исключила такую возможность. У нее нет времени рыться в бумагах, сказала она, да и вообще все досье носят конфиденциальный характер. (О бюрократия, что бы без тебя делала Государственная служба здоровья?)

Во всяком случае, я получил достаточно убедительное подтверждение аутентичности этой рукописи, которую и препровождаю тебе, надеясь, что ты используешь ее наилучшим образом. Ты в нашей семье известный поклонник Шерлока Холмса и найдешь, что с ней делать. Если что-то получится, доходы поделим!

С наилучшими пожеланиями

 Генри

P.S. Винни говорит, что и ее надо включить, — ведь это она нашла.

P.P.S. У нас сохранилась еще куча интересных рукописей. Стоит осведомиться — вдруг Сотсби решит выставить их на аукцион!»

Подлинная или нет, но рукопись представляла собой определенный интерес для издателя, хотя решить проблемы, возникшие с появлением неизвестного текста доктора Ватсона, было не легче, чем готовить рукопись Плутарха.

Я спешно связался с многочисленными поклонниками Шерлока Холмса (не имеет смысла всех перечислять), и все они без устали стали давать советы, комментировать и выражать восхищение по поводу нового открытия. Они были преисполнены искреннего интереса, и с их помощью я привел в относительный порядок повествование доктора Ватсона.

По причинам, которые так и остались неизвестными, Ватсон никогда (насколько нам известно) не пытался опубликовать эту рукопись. Возможно, этому помешала его кончина или же сложности военных лет. Таким образом, готовя работу к публикации, я постарался придать ей тот вид, которым, по моему мнению, она должна была обладать. Так, я убрал длинноты. Старикам нередко свойственна тенденция повторяться, и хотя память Ватсона не пострадала от времени, чувствовалось, что он испытывает гордость от своей способности припоминать мельчайшие детали. Также я убрал некоторые отступления, в которые ОН время от времени пускался, уходя от основной линии повествования и вспоминая прошедшие годы. (Эти отступления я обязательно включу в виде приложений к основному тексту в одном из последующих изданий, так как они не лишены интереса сами по себе.) Помня, что сноски в повествовании раздражают, я сознательно свел их к минимуму, а оставшимся придал непринужденный характер.

Основной же массив текста я оставил практически нетронутым. Доктор был достаточно опытным рассказчиком и не нуждался в моей помощи. И если не считать, что порой я не мог удержаться от искушения внести стилистическую правку (которую уважаемый доктор, без сомнения, внес бы сам, просматривая рукопись), вся рукопись осталась в том виде, в котором вышла из-под рук доктора Ватсона.

Николае Мейер

Лос-Анджелес

 Вступление

В течение многих лет мне выпало счастье быть свидетелем, хроникером, а в некоторых случаях и помощником в делах моего друга мистера Шерлока Холмса. Бесчисленное количество раскрытых им преступлений дало ему право считать себя единственным частным детективом. Или, точнее, детективом-консультантом. Действительно, в 1881 году, когда я перенес на бумагу историю нашего первого со

вместного дела, мистер Холмс был, как он говорил, единственным в мире детективом-консультантом.

Последующие годы решительно изменили ситуацию, и сегодня, в 1939 году, детективы-консультанты (пусть даже не под этим именем) нашли себе широкое применение как в рядах полиции, так и вне ее практически в каждой стране так называемого цивилизованного мира. С удовлетворением должен отметить, что многие из них используют методы и технику, впервые пущенные в оборот моим незабвенным другом много лет назад, хотя далеко не все из последователей настолько благородны, чтобы воздать его гению те почести, которых он заслуживает.

Холмс обладал, как я неоднократно старался подчеркнуть, ярко выраженной индивидуальностью, которая в некоторых случаях граничила с эксцентричностью. Ему нравилось пребывать в состоянии полной пассивности. Он был скрытен так, что порой отчуждался от всего мира: думающая машина, не испытывающая необходимости в прямых контактах или связях с неприятной средой физической реальности. Откровенно говоря, эта репутация исключительно холодного человека сознательно создавалась им самим. К ней не имели отношения ни его друзья — он сам признавал, что их у него немного, — ни его биограф, которого он порой старался убедить в этой черточке своего характера, а только он сам.