Пылай, огонь (Сборник) - Николас Мейер

Современные исследователи не скрывают удивления, что мы с Холмсом предпочитали пользоваться кебами, которые в самом деле обходились недешево, в то время когда куда дешевле было путешествовать в подземке. Поскольку я не собираюсь делать из этого тайну, должен сказать, что хотя подземка в самом деле была куда дешевле, чем конные экипажи, и во многих случаях значительно быстрее, расположение ее линий не представлялось нам однозначным, и мы нередко запутывались.

Однако подлинная причина, по которой мы старались ею не пользоваться, заключалась в том, что в то время подземка представляла собой сущий ад. Заполненная клубами пара, грязная, зловонная и полная опасностей, она производила отвратительное впечатление, и те, кто могли передвигаться иным образом, неизменно старались избегать ее. Люди же, вынужденные постоянно иметь с ней дело, неизбежно страдали от легочных заболевании, и, поскольку район, в котором я практиковал, граничил с подземной дорогой, я видел многих рабочих, строителей и служащих этой сети дорог, о которых можно в буквальном смысле слова сказать, что они отдали свои жизни, дабы сегодняшние обитатели Лондона могли получать удовольствие от самой безопасной и современной транспортной системы в мире.

В 1891 году ни одна из линий не связывала Бейкер-стрит с больницей Барта, так что кеб в то время был № роскошью, а необходимостью (я не говорю об омнибусах но у них были свои недостатки).

Больничный комплекс Сант-Бартоломью может считаться одним из старейших в мире. Его здания двенадцатого столетия были возведены на фундаментах, заложенных еще римлянами — как можно предположить, во исполнение обета шута Генриха I, который во время путешествия в Рим серьезно заболел и поклялся, что если он оправится, то возведет самую большую церковь в Лондоне. Не знаю соответствуют ли истине все связанные с ним истории, но принято считать, что Барт начал свое существование как церковь и оставался таковой, пока Генрих VIII не конфисковал ее в пользу короны и не приказал (как он делал повсеместно) уничтожить некоторые чисто церковные детали здании, но и после того, как тут обосновалась больница строение изменилось незначительно. Лет двадцать до того,’ как я проходил тут практику, неподалеку располагался обширный Смитфилдский рынок с огромной бойней, и говорили, что запах гниющего мяса перекрывал все остальные ароматы на несколько миль в округе. Я мог только радоваться, что еще до моего появления рынку был положен конец и там, где раздавались стоны агонизирующих животных и ручьями текла их кровь, стоят ряды достойных общественных заведений и магазинов. Я не был у Барта последние пятнадцать лет, но мне было известно, что тут почти ничего не изменилось.

Когда же 25 апреля мой кеб въехал под своды его портала, я тем не менее не думал об очертаниях древних строений, равно как даже не бросил взгляда на архитектурную лепнину и барельефы, продолжающие радовать глаз. Расплатившись с кебменом, я прямиком направился в отдел патологии, где предполагал найти Стамфорда.

Путешествие мое пролегало по лабиринту коридоров, из-за чего мне несколько раз приходилось спрашивать направление: я давно тут не был. Запахи Смитфилдского рынка давно испарились. Вместо этого мое обоняние ощущало одуряющие ароматы карболки и спирта, в которых для меня не было ничего нового, потому что они сопровождали меня с начала медицинской карьеры. Тем не менее их концентрация в Барте была довольно высока.

Как выяснилось, Стамфорт читал лекцию, и мне пришлось занять место в задних рядах аудитории и ждать, пока он завершит ее. Сосредоточиться на его словах было трудно — что-то о циркуляции кроветока, если не ошибаюсь хотя не могу утверждать — настолько я был поглощен стоящей передо мной задачей. Припоминаю что, глядя на него, с хозяйским видом расхаживающего по роструму, я вспоминал, что давным-давно и мы с ним сидели на тех же местах, слушая преподавателей, которые старались вбить в наши тупые головы те же самые факты.

Когда лекция закончилась, я торопливо спустился с верхних рядов, и когда Стамфорд был уже у дверей, окликнул его.

— Боже небесный, да никак это Ватсон! — воскликнул он, делая шаг ко мне и с воодушевлением тряся мне руку. — Какие силы занесли вас в Барт в наши дни. Кажется, вы слушали мою лекцию, не так ли?

Болтая таким образом, он, взяв меня под руку, вел сквозь лабиринты переходов в его собственный кабинет, обжитое пространство которого он делил с коллегой, тоже преподавателем. Тот был значительно моложе, и меня радовала непринужденность общения Стамфорда с ним, свидетельствующая о сохранившейся у него раскованности. Годы сказались на нем самым благотворным образом, его юмор был добродушен и откровенен, как и раньше; так же осталась свойственна ему профессиональная торопливость движений, что давало ему повод подшучивать над собой.

Мы поболтали с ним какое-то время: я рассказывал ему о своей жизни, о женитьбе, случаях из практики и так далее, после чего мне пришлось ответить на ряд неизбежных вопросов о Холмсе.

— Кто мог только подумать, что вы так великолепно подойдете друг другу? — хмыкнул он, предлагая мне сигару, которую я с удовольствием закурил. — И вы... вы стали почти так же известны, как и он! Я помню ваши рассказы — «Этюд в багровых тонах», «Знак четырех», у вас истинный дар рассказчика, Ватсон, и, я бы сказал, удивительная способность придумывать названия. Но скажите мне — теперь мы совершенно одни, и я никому и не заикнусь, — неужели наш общий друг, неужели старина Холмс в самом деле делал все те штуки, которые вы описываете.

Но только правду!

Я достаточно холодно ответил, что, по моему мнению, Холмс—самый обаятельный и самый умный человек из всех, кого я встречал в жизни,

— О, конечно, конечно, — торопливо согласился Стамфорд, давая понять, что чувство такта ему не изменило. Затем он откинулся на спинку кресла. — Кто бы мог только подумать? Я хочу сказать, что всегда считал его очень умным человеком, но не имел представления... Ну, ну, ну. Наконец ему пришло в голову, что, очевидно, я пришел к нему с некоей целью, и он решил уделить ей внимание. — Могу ли я чем-нибудь помочь, старина?

Я сказал, что в самом деле может, и, собравшись, коротко описал ему историю болезни вымышленного пациен-, та, попавшего под власть кокаина, намекнув, что в последней стадии заболевания его обуревают фантазии. Я задал Стамфорду вопрос, какие шаги необходимо предпринять, чтобы излечить пациента от его пагубного пристрастия?

Стамфорд, надо отдать ему справедливость, слушал меня с неослабным вниманием, упираясь локтями в стол, он молча курил, пока я излагал детали.

— Понятно, — сказал он, когда я закончил. — Скажите мне вот что: вы имеете в виду, что пациент сам не подозревает, в каком он состоянии, — он верит, что кто-то со стороны угрожает ему? То есть он не понимает, что все его видения лишь результат воздействия препарата?

— Не совсем так. Они присутствуют и в тех случаях, когда он и не употребляет кокаин.

Стамфорд вскинул брови при этих словах и безмолвно вздохнул.

— Я буду совершенно откровенен, Ватсон. Не знаю, можем ли мы тут что-то сделать, или нет. В сущности, — поднимаясь из-за стола и подходя ко мне, сказал он, — медицина знает весьма мало об этих пагубных привычках. Тем не менее, если просмотреть работы на эту тему, станет ясно, что в ближайшем будущем такие препараты, как кокаин и опиум нельзя будет приобретать без назначения врача.

— Это вряд ли поможет мне, — с горечью ответил я. — К тому времени мой пациент, скорее всего, скончается. — В тоне голоса отразились следы терзавших меня мыслей, и он обратил на это внимание. Я позволил себе расслабиться.

Несколько секунд Стамфорд внимательно смотрел на меня, и я постарался спокойно выдержать его взгляд. Он снова сел в свое кресло.

— Не знаю, что и сказать вам, Ватсон. Если бы удалось убедить пациента... вашего пациента, что он должен полностью вверить себя вашему попечению и заботам...

— Это не удастся! — воскликнул я, невольно делая рукой, в которой держал сигару, резкий жест.

— Ну, тогда... — Он беспомощно развел руки. — Хотя, подождите — Он снова поднялся. — Есть кое-что, из чего можно извлечь пользу. Куда я это сунул?

Он начал рыться в хаосе кабинета, перекладывая кучи бумаг и поднимая облака пыли. Еще раз с болезненной остротой я вспомнил беспорядок, свойственный и жилищу Холмса на Бейкер-стрит.

— Вот он! — торжествующе воскликнул Стамфорд, снимая с верхней полки шкафа у окна экземляр «Ланцета»[1].

— От 10 марта, — переводя дыхание, протянул он его мне. — Уже попадался на глаза?

Я сказал, что практика еще не позволила мне заглянуть в него, но скорее всего этот выпуск ждет меня дома.,

— Возьмите его на всякий случай. — Стамфорд настоятельно стал всовывать его мне в руки. — Есть один молодой парень... скорее всего в Вене. Честно говоря, я не успел просмотреть всю статью целиком, но, кажется, ой занимается лечением пристрастия к кокаину. Имени его я не упомню, но оно приводится в статье, и, может быть, он что-то подскажет толковое. Простите, старина, но, боюсь, это все, что могу для вас сделать.