Пурпурное сердце - Кэтрин Хайд

Когда она сходит с трапа самолета и направляется к выходу, он уже ждет ее, смешавшись с толпой встречающих, как будто сам он дома, а она возвращается из поездки.

Он вручает ей букет цветов. Она не знает, привез он их из Калифорнии или купил в магазине подарков здесь, в аэропорту. Ее несколько смутил этот жест, но в то же время приятно удивил. В этом не было необходимости, но она почему-то рада.

Он обнимает ее и долго не отпускает. Она чувствует, что действительно нужна ему, что он видит в ней жизненную опору. Такое же ощущение вызывал у нее Уолтер. Ей хотелось, чтобы он так же относился к ней.

Он пытается поцеловать ее в губы, но она отворачивает лицо и подставляет щеку. При этом кивая на снующих вокруг людей, что приводит его в изумление.

— Хорошо, — соглашается он.

Но выглядит разочарованным.

Она быстро обнимает его и отстраняется. Что это в его нагрудном кармане? Пачка сигарет? Она достает ее, чтобы разглядеть.

«Лакки Страйк».

— С каких это пор? — спрашивает она.

— Точно не помню. Это произошло как-то неожиданно.

В такси Майкл говорит:

— Он меня беспокоит.

— Кто?

— Эндрю.

— Меня тоже. Но мы ничего не можем сделать. Он сам должен все для себя решить.

— С кем у нас встреча?

— С Милли Кроули. Знаешь, кто это?

Он машинально кивает. Она видит, что он знает.

— Я подумала, что это может быть твой последний шанс, поэтому немножко поторопила события. Хочу предупредить тебя кое о чем. Она практически слепая. И не всегда при памяти. Иногда она меня узнает, иногда нет. Она неважно выглядит. Я просто хочу подготовить тебя.

Майкл не отвечает. Просто кивает и смотрит в окно, пока в поле зрения не появляется дом престарелых.

— Это здесь, да?

Ей непонятно, зачем он это говорит и откуда он знает.

Перед тем как войти, она поправляет ему воротник, сама не зная зачем. Очевидно, что не для Милли. Просто хочется подбодрить его хотя бы таким жестом.

Уже в дверях он берет ее за руку.

Милли лежит на кровати, в ее ноздрях пластиковые трубки. Руки безвольно покоятся на тонком одеяле. Мэри Энн готова к такому зрелищу. Она надеется, что и Майкл готов.

Милли теряет в весе. Сейчас она весит фунтов девяносто или даже меньше.[3]

Ее кожа похожа на пергамент, почти прозрачна, руки очень худые, суставы изуродованы артритом. Она смотрит на дверь, как будто видит.

— Здравствуй, Милли, — произносит Мэри Энн. — Я привела к тебе гостя.

— Кто это?

Мэри Энн мягко подталкивает Майкла локтем, намекая на то, чтобы тот сказал хотя бы слово. Похоже, ему этого совсем не хочется. Она думает, что, наверное, он не знает, как обратиться.

— Здравствуй, Милли, — произносит он наконец.

— Это Уолтер? Мой мальчик? Когда же ты называл меня Милли в последний раз? Подойди ко мне, сядь, сынок.

Он отпускает руку Мэри Энн и, подойдя к кровати Милли, садится рядом на пластиковый стул.

— Привет, мам. Я не был уверен, что ты меня вспомнишь.

— Как ты можешь такое говорить? — Ее глаза смотрят сквозь него. — Как тебе такое в голову могло прийти? Кто там с тобой, дорогой?

— Это Мэри Энн, мама. Ты ее помнишь? Моя девушка.

— Ах да. Мэри Энн. — Она пытается нащупать его руку, потом, отыскав ее, притягивает его к себе и шепчет на ухо. Шепот достаточно громкий, так что Мэри Энн отчетливо все слышит. — Не знаю, чего ты ждешь, но мой тебе совет: поторопись и подними вопрос. Пока она еще не бросила тебя. Нельзя же заставлять девушку ждать вечно.

— Я уже, мам. Я подарил ей кольцо и все такое.

Мэри Энн чувствует, как у нее замерло все внутри.

Лицо Милли озаряет улыбка. Та самая улыбка. Она действительно не изменилась со временем.

— Ну тогда это повод отпраздновать. Я хочу внуков, немедленно. Трех или четырех. Где ты? — Она тянется своей исхудавшей рукой к его лицу, проводит пальцами по голове, щекам, подбородку. — Не плачь, сынок. Не плачь, Уолтер.

У него действительно текут слезы по щекам, и он смахивает их рукой, как будто это секрет, который она никогда не должна узнать. Потом он берет ее руку в свои.

Свободной рукой она продолжает изучать его голову.

— Тебе нужно подстричься, Уолтер.

— Я знаю, мама. Ты права. Я подстригусь, как только вернусь домой.

Он склоняется над ее постелью, и она обнимает его двумя руками.

— Ты хорошо питаешься? Ты такой худой. Твой жене нужно будет подкормить тебя. Мне придется научить ее готовить. Она может воспользоваться моими рецептами. Ты ведь всегда правильно питался. Ей придется научиться тебя кормить.

Мэри Энн хочется закрыть глаза и постараться увидеть мир таким, каким он видится Милли. Она бы так и смотрела на них двоих. Но она понимает, что они заслуживают побыть наедине в такой момент.

Она незаметно выскальзывает из комнаты.

В холле она встречает знакомую медсестру, которая протягивает ей бумажный носовой платок.

— Что случилось, миссис Уиттейкер, ей сегодня плохо?

— Нет, нет, — отвечает она, сморкаясь. — Думаю, у нее сегодня хороший день.

Глава двадцать третья

Майкл

Майкл поднимает глаза и видит, что Мэри Энн в комнате нет.

Он вновь поворачивается к Милли. Ее улыбка постепенно исчезла, и на лице появилось еще одно знакомое выражение. Оно означает состояние спокойной серьезности.

— Уолтер, — говорит она, — мне сказали, что тебя убили на войне.

— Да, мама.

— О. Так это правда. Но я рада, что ты здесь.

— Я тоже.

— Ты знаешь, я тоже скоро умру. — Она произносит это почти с гордостью. — Ты это знаешь?

— Да, мама. Я знаю.

Дверь открывается, и в комнату заходит медсестра. Грузная женщина лет пятидесяти с увядшим лицом.

— Вам пора принять ванну, миссис Кроули.

Она произносит это с наигранной бодростью, и в ее тоне не чувствуется искреннего участия. Какой-то он поддельный. Таким тоном можно разговаривать с младенцем, и Майкла бесит, что так обращаются к его матери.

— Не сейчас, — говорит Милли, — разве вы не видите, что здесь Уолтер?

— Уолтер? — Медсестра оглядывает Майкла с ног до головы. — Похоже, она принимает вас за своего сына.

Майкл чувствует, как в нем нарастает негодование, поскольку эта тупая тетка говорит с ним в присутствии Милли так, будто та ничего не слышит и не понимает. Никто не смеет так относиться к его матери.

— Он и есть мой сын, — говорит Милли.

— Да, милая, конечно.

— Я ее сын, — говорит Майкл. — Ванна может подождать. У нас свидание. — Одному Богу известно, как ему удается сохранить хладнокровие.

Она сверлит его взглядом, словно решая для себя, как отнестись к его тону. Потом произносит: «В вашем распоряжении час. Потом время посещений заканчивается».

На самом деле, судя по часам, в его распоряжении один час и десять минут, но он не стал спорить. Лишь бы она ушла.

После ухода медсестры он пересаживается на краешек кровати Милли. Кровать не слишком большая, но Милли такая миниатюрная, что места вполне хватает. Он снимает свои теннисные туфли, потом вытягивается рядом с ней и кладет ее голову к себе на плечо.

— Ты боишься? — спрашивает он.

— Может быть, немножко. А стоит бояться?

— Нет.

— Ты мне расскажешь об этом?

— Конечно. Я попытаюсь.

Он не совсем уверен в том, что следует ей рассказывать, поэтому пытается вызвать в памяти образ Уолтера. Пусть он говорит. В такой момент, как сейчас, уже не нужна странная комбинация их двоих. Нужен только Уолтер.

— Это очень похоже на твое нынешнее состояние, — говорит он, — только ничего не болит. И ты можешь видеть гораздо больше. Ты можешь видеть все, что было и что будет, где и когда. Ты поймешь, что любое событие в мире имеет свое значение и не бывает бесполезным. А то, что когда-то казалось тебе очень важным, на самом деле таковым уже не является. То есть как будто все важно и в то же время ничего не важно.

— Здорово.

— Есть еще кое-что, о чем нужно сказать.

— Что же?

— Представь. Ты — это по-прежнему ты, но не такая, как раньше. Ты как будто становишься больше. И хотя ты никогда раньше не знала себя такой, большой, это все равно ты.

— И там есть ты, Уолтер?

— Я везде, где ты только захочешь, чтобы я был, мама. Я имею в виду, вот я здесь, правда?

— Ты останешься со мной, пока я не засну?

— Конечно, мама. Я с тобой.

Майкл закрывает глаза, потом открывает их и вновь смотрит на часы. У них остается чуть больше часа. И если она не заснет в течение этого времени, он все равно сдержит свое обещание. Его не выгонят отсюда, пока она не заснет. Пусть только попробуют.

Он пытается дышать, несмотря на то что в горле стоит ком, а грудь словно сдавлена обручем.