Иван Шуйский - Дмитрий Володихин

Первое серьезное столкновение произошло лишь 5 февраля. Не были поставлены еще все укрепления, но стрельцы под командой головы Ивана Голохвастова подожгли «башню над Двиною» и кинулись на приступ. Им удалось занять башню и войти «в острог». Но их отозвали назад, так как «туры еще во многих местех не поставлены около города...»191. Это место в русской летописи вызывает сомнение: очевидно, все-таки стрельцы не столько отошли, подчиняясь приказу, сколько были выбиты из занятой ими башни. Во всяком случае иностранные источники говорят о целом ряде неудачных штурмов, предшествовавших падению города. Того же мнения придерживался и Г.В. Форстен. В этот день московские войска потеряли при постановке укреплений и в бою за «башню над Двиной » более 30 человек, в том числе и казачьего атамана К. Подчеркова192. Так что, по всей видимости, 5 февраля гарнизон города отбил попытку частного штурма, направленного на южный, приречный угол укреплений Великого посада.

Полоцк, по отзывам иностранных источников, в то время славился своими укреплениями и представлял собою крепкий орешек для осаждающих. В городе было около 6000 бойцов гарнизона и местных служилых людей (в том числе порядка 1,5 тыс. поляков, настроенных драться до последней крайности), а также мощный артиллерийский арсенал. Московское командование признавало мощь городских стен, не говоря уже о замковых: «Острог крепок... ров вкруз острога от Полоты и до Двины реки делан крепок и глубок...»193 Поэтому первая неудача вполне объяснима.

Московский наряд обстреливал защитников Полоцка до вечера 5 февраля. Вечером же орудия замолчали и канонада прервалась почти на трое суток, вплоть до 8 февраля. Под Полоцком еще не слышали залпов «артиллерии главного удара » («большой » наряд), но поединок с «середним и лехким » нарядом в первый же день вызвал предложение начать переговоры. Полоцк был богатым и хорошо укрепленным городом — да, но отнюдь не военной твердыней, стенам которой изначально предначертана судьба быть растерзанными ядрами неприятельских пушек. Долгий период мира не способствовал поддержанию боевого духа в его жителях.

К тому же у русского царя в самом городе была партия доброжелателей — Иван IV с самого начала не напрасно и не в пустоту обращался с предложениями мирной сдачи.

Косвенно это подтверждается аналогией, проведенной М. Стрыйковским между падением Полоцка и присоединением Пскова к Москве: в обоих случаях горожане поддались на ласку и уговоры. Общий тон известий Шта- дена, Одерборна и Пискаревского летописца указывают на недостаточность сопротивления, оказанного городом. Одерборн прямо говорит, что одной из существенных причин сдачи Полоцка была боязнь, «как бы не возникло внутренних смут»194. Ход переговоров 5—8 февраля дает этому дополнительное подтверждение. Переговоры велись со стороны осажденных Лукой Халабурдой и Василием Трибуном, московского же царя представляли Иван Черемисинов и Василий Розладин (затем один Че- ремисинов).

Отношение русской стороны к переговорам понятно: они были на руку Ивану IV. Глава гарнизона Станислав Довойна сделал серьезную ошибку, не выговорив с первого же дня условия, чтобы московские войска не двигали к городским стенам своих укреплений, пока переговоры продолжаются. На это указал в своей хронике-мемуарах Л. Гурницкий. В результате промаха полоцкого воеводы в ночь с 5 на 6 февраля «туры» были поставлены у самых стен195. Но московское командование надеялось, очевидно, все-таки договориться о мирной сдаче города: 6 февраля по-прежнему идут переговоры, хотя русские воеводы уже получили возможность нанести решающий удар.

Одерборн сообщает о содержании переговоров в эти дни следующее: царь «...посылал парламентеров к воротам, и они угрожали... враждебными действиями... в случае же сдачи он обещал, что все останется нетронутым...»196. 7 февраля, устав ждать, царь меняет более сговорчивого Черемисинова на Михаила Безнина, потребовавшего от полоцких переговорщиков скорого принятия решения в ультимативной форме197. Вечером 7 февраля под город прибыл «большой» наряд, и медлить далее не было никакого смысла. Срыв переговоров 8 февраля окончательно убеждает командование московской армии в необходимости вновь прибегнуть к силе оружия198.

А вот позиция защитников города неясна и кажется непоследовательной. Конечно, Довойна пытался, ведя переговоры, потянуть время и дождаться помощи от Н. Радзивилла, избавив город от приступов и артиллерийского обстрела. Но представляется крайне странным один факт: 8 февраля в Безнина во время переговоров стреляли, это и стало причиной срыва переговоров. В самом деле, если необходимо было тянуть время сколько возможно, то стрельба по царскому переговорщику, напротив, — не что иное, как наилучший способ уничтожить саму возможность продолжения диалога. Снять это противоречие можно, кажется, лишь одним путем: предположить борьбу группировок в самом городе — за и против продолжения противоборства с Иваном IV. Сами полоцкие переговорщики открыто говорят об этом: «...люди многие, а мысльми своими шатаются; иные люди бити челом хотят, а иные не хотят...»199 Конечно, можно расценивать эти слова как очередную уловку послов, стремившихся продлить перемирие, но равно веским будет и другое предположение — в Полоцке, с его древней традицией вечевой свободы и участия посада в делах управления городом200, подобная критическая ситуация вполне могла породить разногласия. И тогда партия противников мирной сдачи попыталась наперекор партии ее сторонников сорвать переговоры самым радикальным методом.

«Вычислить» две эти группировки точно не представляется возможным, но гипотетически расстановку сил восстановить нетрудно.

Ни за что мириться с Иваном IV не стало бы католическое духовенство, едва ли — кальвинистское (впрочем, и то, и другое было немногочисленным, из всех храмов города католикам принадлежал лишь один бернардинский костел), никогда — польский гарнизон и вряд ли — полоцкая шляхта, а также верхушка посада. О полоцкой шляхте Стрыйковский писал однозначно как о людях, вместе с поляками оборонявших город до последней крайности. Посадские же богачи рисковали в случае падения Полоцка потерять все свое состояние. Так, всерьез опасаясь наступления Ивана IV, жители ливонских городов просто-напросто отправляли свое имущество в Пруссию. Московский государь мог рассчитывать на союзников в среде солидного по численности православного духовенства (более двух десятков церквей и монастырей, еписко- пия) — особенно если учесть торжественную встречу, устроенную им Ивану IV «в полотцких воротех» после сдачи города. Очевидно, менее состоятельные посадские люди, рискуя, как им казалось, немногим и не стремясь подставлять головы под русские ядра, поддерживали переговоры. Впоследствии то ли С. Довойной из Полоцка были высланы «чернь и простой люд», то ли, согласно Лебедевской летописи, они и сами не пожелали уйти в замок, а ушли в расположение русских войск201, но так или иначе посадские низы и «сельские люди », в том числе несколько тысяч взрослых мужчин, не стали надежной боевой силой для полоцкого воеводы.

Еще один урок для будущего полководца. Через много лет, защищая Псков, князь Иван Шуйский будет знать наверняка: пока население города твердо в своем желании отстоять его, можно выдержать самую суровую осаду. Если же подобной твердости нет, если грозит «внутренняя смута», дело плохо. Очень важной с этой точки зрения будет позиция городского духовенства. Оно может и поддержать, и погубить воеводу...

Новые ценные сведения.

В дальнейших событиях решающую роль сыграли русские осадные пушки «большого» наряда. Один немец из Полоцка, очевидец осады, через 12 лет рассказывал императорскому послу в Москве X. Кобенцелю, что город был взят в три дня «...при таком пушечном громе, что, казалось, небо и вся земля обрушились на него». Пушки сокрушили городские, а затем и замковые стены, конечно, не в три дня: с перерывами артиллерия делала свое дело почти неделю: 8—14 февраля. Согласно упоминавшемуся уже виленскому «летучему листку», «открыл он (т.е.

Иван IV. —Д.В.)... такую сильную пальбу, что граждане оставили город (т.е. посад. —Д .В.)». Мощь огневого удара поразила и самих осаждающих: «Якоже от многого пушечного и пищалного стреляния земле дрогати и в царевых и великого князя полкех, бе бо ядра у болших пушек по двадцети пуд, а у иных пушек немногим того легче...» Сила огня была умножена близостью расстояния от туров до стен. Давала себя знать ошибка Довойны, подпустившего московские войска к самым стенам Великого посада, — орудия с короткой дистанции буквально взламывали их. Стрыйковский считал, что в эти дни (поставлена ошибочная дата 1 февраля, но по ходу событий — верно) был убит ротмистр Голубицкий202.

Еще два отличных урока для человека, который способен учиться на чужих ошибках. Во-первых, врага нельзя безнаказанно подпускать на близкое расстояние к стенам и башням. Обязательно следует вести жестокую контрбатарейную борьбу. Во-вторых, даже самые мощные укрепления могут не выдержать массированного удара осадной артиллерии. Это значит, что за каменными крепостными стенами следует сооружать временные оборонительные сооружения — когда от первой линии обороны не останется камня на камне, вторую еще можно будет удержать. Довойна не позаботился об этом...