Летняя королева - Чедвик Элизабет

Сейчас она разразилась перед Людовиком очередной тирадой, голос ее звучал неприятно и резко.

– Ты не должен поддаваться на уговоры тех, кто пытается сбить тебя с пути, заставить уклониться от твоего истинного долга – править Францией. Когда я думаю обо всех жертвах, которые принес ради тебя твой отец… Твои предшественники боролись за то, чтобы посадить тебя на трон, и ты несешь на своих плечах все их стремления, их мечты и надежды. Не будь легкомысленным, и не позволяй другим забрать твою ношу. Ты слышишь меня? – В наступившей тишине Аделаида сурово повторила вопрос. Раздался громкий удар, как будто она стукнула чем-то по столу.

– Да, мама, – бесстрастно ответил Людовик.

– Не знаю, не знаю. Интересно, понимаешь ли ты, что правишь этой страной своим умом, а не по чьей-то указке?

– И о чьей же указке ты говоришь? – требовательно поинтересовался Людовик. – Назовешь имена? Твои приказы, матушка, я тоже исполнять не собираюсь. Я вижу, как ты наблюдаешь за мной в зале совета и пытаешься вмешиваться, где только можешь, как вмешивалась в дела отца. Я вижу, как ты следишь за Алиенорой и ее сестрой, выискивая в них недостатки на каждом шагу.

– Стоит ли удивляться, если они ведут себя вульгарно и попирают наши устои? Ты можешь верить чему угодно, но я знаю другое. Я вижу, как они интригуют, словно пара юных лисиц, но ты не замечаешь этого, потому что слеп! Меня принижают. Не оказывают мне должного уважения, а деньги уходят, как вода в решето. Ты знаешь, сколько стоят последние платья для младшей сестры? На одни жемчуга можно год кормить целый монастырь! Тебе известно, сколько твоя жена тратит на ароматическое масло для ламп?

– Вот об этом я и говорю, указывая на твои придирки. В мире есть вещи и похуже. Алиенора любит меня, и это больше, чем ты когда-либо делала.

– Она держит тебя за дурака!

– Это ты принимаешь меня за дурака, – ответил Людовик.

– А ты таков и есть, и мне больно это видеть. Но да будет так. Я умываю руки. Не приходи ко мне плакаться, когда твой мир рухнет.

Алиенора отступила на шаг, когда Аделаида распахнула дверь и вышла.

– Подглядываешь в замочную скважину? – презрительно поинтересовалась пожилая женщина. – Это меня не удивляет.

Алиенора присела в реверансе.

– Мадам, – бесстрастно ответила она.

– Думаешь, победила, – прошипела Аделаида, – но ты ничего не знаешь. Я всю жизнь трудилась на благо Франции. Я была женой одного короля и матерью другого, и посмотри, к чему это меня привело. Тебя ждет та же участь, девочка моя, потому что в конце концов все сводится к пустоте. Отписываю тебе мою горсть пыли. Возьми ее и посей свой бесплодный урожай. Для меня здесь все кончено.

Аделаида пронеслась мимо. Алиенора глубоко вздохнула, собралась с силами и вошла к Людовику.

– Я тебя искала, – сказала она. – Не знала, что ты занят.

Его рот искривился.

– Ты слышала, что она сказала?

Алиенора кивнула.

– Должно быть, ей трудно отказаться от власти. Думаю, для нее будет лучше на некоторое время удалиться в свои владения. – Она положила руку ему на плечо. – Мне жаль, что матушка так относится ко мне и Петронилле. По правде говоря, мы всегда держались с ней почтительно. Она сама не своя с тех пор, как твоя сестра уехала в Англию.

– Моя мать никогда не бывает довольна. – Его глаза потемнели от боли. Он пристально смотрел на нее. – Она права, Алиенора? Ты держишь меня за дурака?

– Ты же знаешь, что это не так.

– Я больше ничего не понимаю. – Обхватив жену за талию, он обнял ее и начал целовать с неуклюжим отчаянием. Алиенора задыхалась от грубости его натиска, но он не обращал на это внимания и, потянув ее на кровать, овладел ею, не раздеваясь, средь бела дня – он выгибался и всхлипывал, входя в нее и выходя из ее тела. Казалось, он использовал ее, чтобы выплеснуть мучительное разочарование в бешеном всплеске похоти – избавиться от страхов и страданий, оставив их в ней, и снова вернуть мир к нормальной жизни.

Когда все закончилось, он оставил ее на кровати, а сам ушел молиться. Алиенора перекатилась на бок; она обхватила себя руками за плечи, ища утешения, и уставилась в стену, чувствуя себя оскорбленной и изнасилованной.

Людовик оглядел покои, ранее принадлежавшие его матери. Ее не было при дворе почти два месяца. Алиенора заново отделала стены и велела расписать их тонкими красными и зелеными завитками, развесила красочные гобелены – богато расшитые, но не тяжелые. На креслах у окон лежали белые, вышитые золотом подушки, а на сундуках и столах стояли вазы с цветами. От пьянящего аромата роз и лилий кружилась голова.

– Ты отлично потрудилась, – сказал Людовик.

– Тебе нравится?

Он осторожно кивнул.

– Здесь все очень изменилось. Это больше не комната моей матери.

– Конечно, нет. Здесь не хватало света и воздуха.

Людовик подошел к окну и устремил взгляд на чистое голубое небо.

Алиенора посмотрела на него. Аделаида и Матье де Монморанси объявили о своем намерении пожениться. Ни для кого при дворе это не стало неожиданностью, однако Людовик все еще пытался осознать тот факт, что его мать выбрала себе в мужья не слишком знатного человека. Как будто все, что имело значение раньше, вдруг стало неважным – или, возможно, важным стало что-то совсем другое.

– Я намерен сделать Монморанси коннетаблем Франции, – сказал Людовик, взяв в руки подушку и разглядывая вышивку. – Думаю, так будет лучше.

Алиенора кивнула в знак согласия. Так честь будет удовлетворена, и Аделаида избежит позора в глазах своей семьи.

– Она, должно быть, очень к нему привязана, – заметила Алиенора.

Людовик фыркнул.

– Он будет у нее на побегушках, вот и все. В монастырь она бы ни за что не пошла, а Монморанси будет ее занимать.

Алиенора считала, что все это к лучшему. Пока Аделаида занята новым мужем, она не будет совать нос в придворные дела. Пусть эта пара держится как можно дальше сколько захочет.

Она встала рядом с мужем у окна.

– Ты больше не думал о делах в Бурже?

– О каких делах?

– Об архиепископе Альберике, – терпеливо напомнила Алиенора. – Он быстро слабеет, и, если вдруг умрет, придется избирать нового архиепископа.

Людовик нетерпеливо пожал плечами.

– Они изберут того, на кого я укажу. Это моя привилегия.

– Даже если так, не разумнее ли представить им твоего кандидата, пока Альберик еще жив? Я знаю, что ты давно положил глаз на Кадюрка.

Его ноздри раздулись.

– Всему свое время. Я же сказал, они изберут того, кого я выдвину.

Заметив, как он недоверчиво стиснул зубы, она мысленно вздохнула. Как ни странно, Людовик, предпочитавший в жизни жесткие правила и порядок, порой усложнял до невозможности самые простые вещи. Если же на него давить, он станет еще более упрямым и капризным. Власть короля абсолютна, и точка.

13

Париж, весна 1141 года

– Тулуза, – сказала Алиенора, обращаясь к Людовику. – Моя бабушка по отцовской линии, Филиппа, была наследницей Тулузы, но власть узурпировали те, у кого было меньше прав и больше сил. Будь жив мой отец, он бы боролся за то, чтобы вернуть эти земли нашей семье.

Глубокой ночью они с Людовиком сидели в постели, пили вино и разговаривали при свете лампы с ароматным маслом. Все благоприятствовало зачатию ребенка. День был не святой и не запретный; у Алиеноры не шла кровь. Все с нетерпением ждали вестей о новой беременности, но она знала, что ожидание лишь порождает в Людовике страх неудачи. Он говорил, что блуд – это грех и что либо он, либо Алиенора, должно быть, как-то прогневили Господа, отчего теперь не могут зачать ребенка. Она и теперь ощущала, как муж напряжен.

– Мой отец родился в Тулузе, – сказала она. – Но я там никогда не была.

– Почему мы говорим об этом сейчас?

Она отставила вино в сторону и наклонилась к нему.

– Потому что это дело, которое слишком долго откладывается. Я должна поехать в Аквитанию – ею тоже пренебрегают.